Прожив всю жизнь, обвиняя других, нам крайне трудно наконец-то признать: единственный персонаж, неизменно переходивший из сцены в сцену бесконечной мыльной оперы, которую мы зовем жизнью, – это мы сами. Неизбежный вывод: мы в значительной степени ответственны за то, как эта драма разворачивалась. Но только кого из нас не собьет с толку подобное открытие, не смутит или даже не унизит? Возможно, в этом кроется причина, почему мы не спешим с признанием нашей Тени? Совсем как в той старой шутке, которая в ходу в Филадельфии: «Квакеры пришли в Пенсильванию с добром и нажили его там немало».
В конце концов, у кого найдется желание посвятить силы и энергию анализу содержания своих снов, подмечая в них корректировку руководству Эго, которая еженощно происходит внутри нас? Кому захочется увидеть себя в двусмысленном положении во сне – театрализации того, что мы заглушаем в сознательной жизни? (Фрейд как-то сказал, что его теории отвергаются людьми днем и снятся им по ночам.) Кто захочет признать, что супругу или детям видней со стороны какие-то наши черты лучше, чем нам самим? Кто захочет, чтобы цыплята наших поступков вылупились в нашем дворе или в наших детях? Но, как признавали древние и как показывает весь ход истории, отвергнутое или оставленное без внимания будет и дальше играть свою роль и в нашей жизни, и в жизни других. Наблюдение Джорджа Сантаяны: то, что забыто из прошлого, обречено на повторение, – прописная истина, которую всем нам, хочешь не хочешь, однажды доведется признать.
«Но ведь мы хотели как лучше», – протестуем мы и уверяем, что стремились к самопознанию. Кто в силах снести эту тяжесть: увидеть себя в широком диапазоне человеческих качеств? Разве не наш брат Эдип, узнав всю правду, ослепил себя и просил быстрой смерти? И все же… все же, подобные моменты сокрушенного тщеславия заключают в себе и семена исцеления, более широкого сознания и искупления истории. В эти мгновения встречи со своим отражением в зеркале, когда смутно различаешь в темном стекле неясные, но более полные очертания своей природы, мы можем претендовать на большую человечность, более широкое сознание и, честно говоря, на то, чтобы стать чуть менее опасными для окружающих.
Тень, безбрежное море внутри нас, нельзя измерить с помощью какого-либо лота. Но некие отмели, некие проливы и течения могут открыться вдумчивому и наблюдательному мореплавателю. То, что я отвергаю внутри, рано или поздно появится в моем внешнем мире. Чем лучше я могу распознать все то, что работает внутри, тем меньше вероятность, что этот материал придется проигрывать во внешнем мире. Как пророчески напоминает Юнг, отвергаемое внутри имеет все шансы вернуться в облике судьбы. Попробуйте вообразить, что «судьба», казалось бы, решительно устремленная куда-то вперед, может узами родства притягиваться обратно к нам же. (Немалое потрясение, наверное, – выяснить, к примеру, что в браке ты уже не один десяток лет проигрываешь сценарий родитель – ребенок, что сам выбор партнера был сделан в точности для того, пусть даже бессознательно, чтобы воскресить этот сценарий. И как приятно понимать, что мы способны раз за разом саботировать свои очевидные цели, подчиняясь архаическому стремлению к отвержению того, что, казалось, заранее уже уготовано для нас?)
Наделять Тень большей сознательностью – всегда смирять себя, но также и расти, поскольку в ней мы начинаем признавать значимость нашей более полной человеческой природы, находить общий язык и сотрудничать с ней – подобное раздвигание границ откровенно потребует от эго-сознания куда большего, чем оно привычно находит в своей зоне комфорта. Но это помогает нам в нашем росте. Юнг как-то заметил, что все мы ходим в обуви, слишком тесной для нас. Сменить ее на более просторную – это постоянный вызов и призыв к росту. Звучит просто и понятно, но как много это потребует от нас! Продолжая, Юнг отмечает, что поставленная перед нами задача сводится не столько к достижению добродетельности, ибо добро, которое мы делаем, вполне может происходить все из тех же теневых комплексов или иметь непреднамеренные последствия, сколько к целостности. А к целостности невозможно прийти без принятия противоположностей. Вне всяких сомнений, воплощением целостности «служит Я, проявляемое в противоположностях и конфликте между ними… Значит, путь к Я начинается с конфликта». Мы носим эту громадную полярность внутри себя. Некоторые из нас бегут от такого напряжения, другие находят силы, чтобы объять его. Патриарх американской поэзии Уолт Уитмен писал: «По-твоему, я противоречу себе? Ну что же, значит, я противоречу себе. (Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.)». И это можно сказать обо всех нас. Именно это делает нас интересными. Постепенно узнавая расколотые, погребенные в глубинах, проецируемые части нас самих и признавая их своими, мы углубляем путешествие и обеспечиваем себя работой на всю жизнь. Сколько бы проблем ни сулила теневая работа, это единственный способ пережить и личное психологическое исцеление, и исцеление отношений с другими людьми. Этот труд приведет нас не к более удовлетворенному Эго, но к более уверенному движению Эго в сторону целостности. Теневая работа, которой мы порой избегаем, является, тем не менее, путем к исцелению, личностному росту и одновременно к исправлению общества. Тиккун олам, или исцеление мира, начинается с нас самих, начинается с того, чего мы не хотим знать о себе. С течением времени этот честный и пристальный осмотр выходит за рамки нас самих, чтобы коснуться тех, кто нас окружает. Принятие своей личной тени ускоряет исправление мира.
Глава 2
Смятение Павла
«Ибо не творю я добро…»
Ибо не творю я добро, как мне бы хотелось, но вместо того я творю то самое зло, которое не хочу совершать[14].
Послание к Римлянам св. ап. Павла
«Каково главное положение учения Будды?» Мастер ответил: «Не делай злого, а совершай то, что доброе». Бо Цзюйи сказал: «Так это знает и трехлетний младенец!» Мастер возразил: «Можно знать и в три года, а не делать даже в восемьдесят». Поклонившись, поэт удалился.
Из бесед Даолина
Веря, что имеем представление о добре, мы не совершаем его – почему? Да и, в сущности, что есть добро? Как оно определяется и кем? Будучи нередко функцией контекста, восприятия и нормативного морального кода, добро переменчиво и порой трудно различимо. Иногда добро порождает непредвиденные последствия, вовсе не добрые. Но, собственно, затруднение состоит в том, что все мы порой наталкиваемся на противоречие между нашими предполагаемыми ценностями и нашим поведением – затруднительное расхождение между тем, чего мы ждем от себя, и последствиями наших поступков.
Примечания
1
Его египетское имя было Тот. Считается, что он был изобретателем письма и, подобно Прометею в греческом мифе, посредником, доставляющим тайные знания, тайные силы от богов людям.
2
В этой книге я пишу слово Тень с большой буквы, для того чтобы подчеркнуть ее относительную автономность, ее глубинную инаковость при всем том, что она остается глубокой частью нас самих.
3
Любопытно, что этот аргумент на двадцать три столетия предвосхищает аргумент Иммануила Канта, стремившегося отыскать основу нравственного поведения, не опирающуюся на страх божественного воздаяния, чисто рациональную почву для «правильного поведения». Он ввел такое понятие, как «категорический императив», предполагающий, что мы должны поступать так, как если бы некое обобщенное наших поступков было прилагаемо ко всем, включая нас. То есть, я не краду у ближнего не потому, что мстительное божество того и ждет, как бы наказать меня, – для меня неприемлемо жить в мире, где никто не доверяет другому.
4
Slattery. Shooting Rats // Casting the Shadows: Selected Poems. P. 79.
5
Ф. Ницше однажды иронически заметил, что это удивительно, как легко «плохая музыка» и «плохие аргументы» перерастают в образ «врага».
6
В их числе: комплекс, архетип, личность, тип личности, синхрония, анима, анимус, индивидуация и мн. др.
7
Jung. Conclusion // CW. 9ii. Par. 423.
8
Злорадство (нем.).
9
Mosley. Inventing God. P. 3.
10
Пер. М. Лозинского.
11
Английское слово testify («свидетельствовать»), однокоренное со словом testicles («яички»), происходит от древнего правила произносить торжественную клятву, держа себя за детородный орган. Это должно было засвидетельствовать, что присягающий клянется самим корнем жизни, и, следовательно, искренность клятвы.
12
Waley. The Way and Its Power. P. 47.
13
Фраза, появившаяся во время войны во Вьетнаме и ставшая крылатой. Ее автор – генерал ВВС США Кертис Лимэй, выступавший за более жесткую позицию в отношении к Северному Вьетнаму. Впоследствии Лимэй утверждал, что эти слова были вставлены в текст его мемуаров «Миссия с Лимэем: Моя история» (Mission With LeMay: My Story) его соавтором Маккинли Кантором. – Прим. пер.
14
Здесь и далее Новый Завет цитируется в переводе на современный русский язык по изданию Всемирного Библейского переводческого центра. – Прим. пер.