Колдун закудахтал.
– За девками?
– У тебя одно токмо на уме. Сюда смотри! Зажгли, теперь призываем: Мара, воительница, вечная правительница, твоя власть над живыми и мертвыми, над ушедшими и нерожденными. Из окна черного забери витязя нерожденного, освети путь живой, нынешний день-деньской…
Отражение старика в зеркале плавно разошлось, и Андрей увидел себя, вылезающего нагишом из постели.
– Коли привстать, по верху зеркала можно дальше заглянуть. А присесть – через низ в прошлое, до этого момента узреешь… – пояснил Лютобор и привстал.
Возникло ощущение, что они вдвоем повисли поверх минувшего дня, воспарили над ним, повисли, как над дорожным полотном, по которому бегут прохожие. Только здесь прохожий был один-единственный. Он, Зверев.
Вот он спешился у пещеры – волхв немного присел, замедляя бег времени. Юноша быстрым шагом спустился в пещеру, потоптался, начал раздеваться, лег на стол. Потом была огненная вспышка – и Андрей увидел себя на постели, в маленькой своей комнатенке. Увидел полки, компьютер, палас на полу. Снова услышал голоса родителей, снова приоткрылась дверь…
– Проклятье! – Новик отпрыгнул от зеркала, забегал по пещере: – Значит, я все же был там? Значит, это возможно? Это возможно, Лютобор? Возможно, волхв? Ну, так верни меня назад! Верни!
– Я постараюсь. – Каким-то глухим голосом ответил чародей, затушил свечу и опустил ношву. – Токмо пока, раз уж ты все равно здесь, хочу тебя одному заговору научить. На лягушачью лапку.
– Какую еще лапку, Лютобор?! – возмутился Зверев. – Я домой хочу, домой! Давай, попробуем еще раз?
– Пробовать ни к чему! – повысил голос колдун. – Заклинание или действует, или нет. Это – не подействовало. Я посмотрю, подумаю. Быть может, найду способ его усилить. А сейчас меня слушай. Скоро весна, болота вскроются. Не хочу, чтобы ты по ошибке оступился и утонул в какой-то вязи. Посему слушай и запоминай заговор на лягушачью лапу. На открытую воду он не действует, а вот на топь, травой затянутую, снегом заваленную, мхом поросшую, – тут все безотказно. Чтобы пройти через трясину, ты себе на ладонь плюнуть должен, потом присесть на самом краю опасного места, пальцы раздвинуть в стороны, вроде как на лапке лягушачьей, да и произнести земле болотной: «Я человек смертный, душою чистый, помыслами простой. Из тебя вышел, тобой жил, тебе верен. Передай Любоводу-болотнику, передай русалкам юным, навкам холодным, анчуткам хромым, передай жизни и нежити. Пусть не берут меня сырым, пусть не берут меня горьким. Подарок я им сготовил сладкий, на земле болотной неведомый. Приготовил хлеба белого, молока парного. Пусти меня за подарком, земля болотная, стань подо мной камнем твердым». Вот и все. После этого тот путь, на который ты двинешься, станет проходимым, как сухая земля. И сам пройти сможешь, и друзей при нужде провести. А как пройдешь, в ладоши хлопни и скажи: «Благодарствую». Только смотри, подношение обещанное принести не забудь! В тот же день! Не то нежить болотная за тобой ходить начнет, со свету за обман сживет. И в ладоши хлопнуть тоже не забудь. Опять же обидятся, что логово их испортил. Запомнил?
– Запомнил, волхв, – со вздохом кивнул Андрей. – Ты извини, но чего-то нет у меня сегодня настроения. К дому слишком близко коснулся. Мысли не в ту сторону все время сворачивают, чтобы учиться. Поеду я, хорошо?
– Хорошо, чадо, – согласился колдун. – Но про «лапу» все же не забывай.
Погруженный в свои мысли, Андрей пустил серого шагом, переехал Большой Удрай, лесок за ним, миновал впадину между дубравами, обогнул рощу, за которой протекала Окница. По реке в его сторону устремились несколько всадников. Новик не обратил на них внимания – мало ли холопы развлекаются? И когда те, воздев к небу пики, остановились рядом, строго спросил:
– Кто такие? Чего тут делаете?
– Саблю скидай, московит, – осклабился один из них. – Скидывай, не то на копья подымем.
Только теперь Зверев сообразил, что из семи воинов, одетых в кольчуги и кирасы, четверо гладко выбриты. Согласно православным заветам, безбородый мужчина не сможет войти в рай. А значит, перед ним – схизматики. Он попался.
* * *
Литовцы остановились лагерем примерно в полукилометре вниз по реке, в виду усадьбы. Палаток еще не поставили, но костры уже полыхали, и над ними покачивались большущие котлы – каждый на взвод, не меньше. На глазок, войск тут было тысячи три, три с половиной. Для Себежа или Великих Лук – не хватит даже напугать. Для разграбления же обычной усадьбы – сил с избытком. К усадьбе они, похоже, разок уже ломанулись – судя по пропавшему с пологой стороны холма снегу. Как полезли – так по гладкому льду и скатились. Следов крови нигде не было – видать, стрелять защитникам пока не пришлось. Возможно, пришельцы атаковали с ходу, неожиданно, и обитатели усадьбы толком не успели подготовиться к отпору. Ворота вовремя заперли – и то хорошо. Из-за стен поднимался сырой темно-серый дым. Сигнал об опасности. Но город далеко – заметят, не заметят? Опять же, ополчение для отпора еще собрать надобно. Так что пока боярину Лисьину придется рассчитывать только на себя.
С пленником незваные гости обошлись достаточно вежливо. Просто забрали пояс с саблей и ножами, повод коня и повели рысью в сторону основных сил. Возле разложенных прямо на снегу дорогих туркестанских ковров приказали спешиться. Андрей подчинился – а куда денешься?
– Кто таков? – Посреди ковров на кресле красного дерева восседал дородный пан с длинными усами и лысым подбородком. Из-под красного кафтана с атласной подкладкой поблескивала наведенная золотом кираса. Вокруг толпились в броне разбойники попроще, в меховых и простых суконных плащах, некоторые – в шапках-пилотках с петушиными перьями, некоторые – в шлемах.
– Торговец я, господин, – поклонился пану Андрей. – Вот, езжу, ищу, кому коня доброго продать можно. В городе цены хорошей не дают.
– Не бойся, хлопот у тебя таких больше нет, – величественно кивнул толстяк в кресле, и некоторые литовцы торопливо засмеялись шутке. – О себе теперича рассказывай. Откуда ехал, куда, чего видел, какие деревни, где?
– Какие тут деревни? Болота кругом.
– Да это же новик Андрей! – вдруг сделал шаг вперед один из литовцев, и Зверев с удивлением узнал в нем князя Крошинского. – Вот так встреча! Первые стычки – и ты уже в нашей компании.
– Князь Иван? – недовольно зашевелился в кресле вельможный пан. – Не поделитесь с нами своей радостью?
– Да это же сын родича моего ближнего, московита! Вот где довелось свидеться! – И недавний союзник принялся радостно обнимать Андрея.
– Что ты тут делаешь, княже? – не отвечая на радостные приветствия, спросил Зверев.
– Забыл разве, друг мой? Я государю польскому и литовскому служу, Сигизмунду. Послал он воеводу Немиру наказать отступника недавнего, князя Друцкого. Поместье разорить, усадьбу сжечь. Проводника дал, перебежчика из сих мест. Перемирие, сказывают, в этом году кончилось. Проводник сюда и привел.
– Эй, князь Иван! – послышался веселый голос. – Что же ты родича своего не представил? Это, оказывается, боярина здешнего сын!
Собеседники повернули головы. За спинку кресла отступил мужик с большим рыхлым носом и выбивающимися из-под заячьего треуха сальными волосами.
– Это ты, значит, ярыга? – припомнил разговоры, подслушанные возле Себежа, Андрей. – Что же ты, сука, мало того, с деньгами чужими удрал, так еще и чужаков в родные земли приводишь?
– А боярин твой… – выскочил на полшага из-за кресла изменник. – Боярин твой жену и детей моих насилует, голыми на морозе гоняет, холопам на потеху дает, железом жжет каленым, на кол садит. Я их спасти должен!
– Ах ты, ублюдок, – покачал головой Зверев. – Я же в усадьбе этой живу! Что же ты мне врешь?
– Все равно отец твой подлый. На меня в суд подавал, головой взял. Вот пусть теперича и поплачет.
– Хватит попусту языком молоть, – фыркнул воевода. – Пан Чекрыжный, бери своего полонянина, волоки к крепости. Скажи, пусть ворота отворяют, не то голова враз с плеч долой.
– Айда! – Кто-то подхватил сзади Зверева под локти, его опрокинули на спину и шустро поволокли в сторону усадьбы.
– Постой, пан Немира! – забеспокоился Крошинский. – Как же ж так? Не по-рыцарски получается! Нехорошо боярину так просто голову резать. Да и не княжья это усадьба! Это боярина Лисьина поместье! Обманывает тебя перебежчик московский.
– Коли и так – не пустыми же нам к королю возвертаться? Нет головы княжеской, привезем хоть боярскую.
– Постой, вельможный пан! – Князь побежал вслед за Андреем. – Пан Чекрыжный! Грешно это – так с полонянином поступать! Он же твой пленник, отчего воевода им распоряжается? Вельможный пан, выкуп за новика спросить с отца можно! Коли зарежешь – ни выкупа, ни усадьбы не получишь!
Крошинскому не отвечали.
– Эй, боярин!!! Глянь, кто есть у нас! Сюда, сюда погляди! – Зверева развернули, кинули лицом вниз, а когда он попытался встать – тут же ощутил на горле холодное лезвие ножа. – Эй, боярин, слышишь, что ли?! Отворяй ворота! Отворяй ворота немедля, не то враз голову твоему выродку отрежем!
«А ведь откроют, – вдруг сообразил Зверев. – Я ведь у них сын единственный. Запросто откроют! Будет тогда Сигизмунду голова боярская вместо княжеской…»
И он во всю глотку заорал:
– Не верьте! Не открывай!! Не открывай, отец!
От сильного удара в висок сознание на миг потемнело. Он упал, тут же начал подниматься снова – его опять ударили.
– Эй, боярин! Отворяй ворота! Отворяй, пока я добрый!
Теперь Зверев лежал на спине, в его горло упирался острый клинок польского прямого меча. И кричать из такого положения было уже несподручно.
– Ты слышишь, боярин?!
Из усадьбы послышался истошный женский визг. Похоже, на стене появилась матушка.
– Отворяй немедля! – приободрился пан Чекрыжный. Снизу под кольчужной юбкой, что крепилась к полированной до зеркального блеска кирасе, были видны бархатные штаны. Андрей испытал острое желание вогнать туда что-нибудь острое и прочное – но в руках у него не имелось не то что рогатины, но даже гусиного пера. – Открывай, ждать холодно! Счас голову твоему гаденышу отрежу да греться пойду.
Звереву померещился в усадьбе какой-то шум, и он опять как мог громко крикнул:
– Не открыва-айте!!!
Страха за себя Андрей почему-то не испытывал. Уж больно невероятным казалось все происходящее. Страшно было, что обитатели усадьбы сдадутся и окажутся в руках этого польского сброда. Пахом, Ольга Юрьевна, отец, Варвара… Страшно подумать, что этакие твари с ними вытворять станут. Хорошего про ляхов никто никогда не рассказывал. Самому умереть легче, чем такое увидеть. И Зверев снова закричал:
– Не открывай…
Клинок вдавился в горло, и новик сорвался на хрип.
– Нехорошо поступаешь, вельможный пан, – совсем рядом раздался голос Крошинского. – Негоже так рыцарю. Не смерд же он, нам с тобой ровня.
– Княже… – прошептал Зверев. – Княже, передай воеводе… Коли усадьбу не тронут, я вас к усадьбе князя Юрия Друцкого проведу… Я не ярыга, дорогу знаю…
Женский крик оборвался. То ли боярыня сознание от ужаса потеряла, то ли ее увели. Больше всего Андрей боялся, что Василий Ярославович не выдержит, откроет, договориться попытается. Разбойники такой слабиной наверняка воспользуются. А так… Может, и правда, увести поляков удастся? Пошла минута, другая.
– Пан Чекрыжный… – Князь Крошинский тяжело дышал. – Пан Чекрыжный! Воевода пленника доставить велел. Тащи его обратно.
Спустя пару минут новик опять стоял перед креслом. За это время пан Немира успел обзавестись большим золотым кубком, из которого время от времени прихлебывал.
– Ну, сказывай, московит, – предложил воевода. – Чего ты там обещал за голову свою?
– Я выведу вас к имению князя Друцкого.
– Нас к имению княжескому и ярыга ваш беглый выведет, – на жабьем лице толстяка появилась широкая ухмылка. – Как усадьбу вашу разорим, его жену и детей из неволи вызволим, – так и покажет. Не то я его быстро на кол посажу, дабы памятью впредь не страдал. Посему предложи чего-нибудь поинтереснее.
– Я проведу вас тайной тропой, вы выйдете к усадьбе неожиданно и застанете князя врасплох.
– Ты считаешь меня глупцом, московит? Ворота затворить много времени не нужно, как бы нежданно рать к городу ни пришла. Вон, отец твой успел. Посему последний раз спрашиваю: что такого пообещать за жалкую голову свою можешь, чтобы я от усадьбы вашей, уж почти покорной, отказался?
– Усадьбу так просто не возьмешь, воевода. Людей у отца много, оружия хватает, стены крепкие. Напрасно людей своих погубишь. Крови изрядно прольется.
– Коли так, твоя прольется первой, московит. Это все, чего ты желал сказать?
– Нет, не все, – выдохнул Андрей. – Я могу пойти с небольшим передовым отрядом. Князь подумает, что это мои холопы, и пропустит. Твои люди смогут захватить ворота и удержать их открытыми, пока не подойдут остальные силы. Захватишь усадьбу почти без потерь и быстро, часа не пройдет. Мне князь поверит, впустит. Ярыге подлому – нет. Подумай, воевода. Коли усадьбу мою разоришь, помощи уж не жди. За смерть отца с матерью я тебе добрым делом платить не стану. Тебе чья голова важнее – моя или князя Друцкого?
Воевода отхлебнул вина, почмокал:
– Вижу, дорога тебе головушка твоя, коли вровень с княжеской ставишь. Однако же усадьба княжеская всяко побогаче твоей станет. Коли ее отдашь, как обещаешься, сменяться можно, можно… – Поляк задумался, усмехнулся: – А ворота брать с тобой родич твой пойдет. Коли измену измыслил – его голова первой покатится. И пан Чекрыжный пойдет. Ты ведь его пленник. А дабы не обманул, не увел куда – ярыга беглый за тобой присмотрит. Понял, московит?
– А как же жонка моя? – растерялся предатель. – Малые как?
– Делай, что велено, смерд, пока задницу кнутом не раскрасили, – отпихнул носатого мужика воевода. – Ишь, чего удумал – польскую кровь ради бабы своей проливать! За то у нас разговор особый еще случится!
– Саблю бы мне вернули, воевода. Неладное ведь заподозрят в усадьбе.
– Хитер! Ну, ты хитер! – хлопнул ладонями по подлокотникам воевода. – Саблю ему вернуть! А ну, глупость какую учудишь?
– А ну, ворота перед нами закроют? Странно ведь, когда боярин – и без сабли!
– Ну, до ворот тех еще далече. Пан Чекрыжный! Вели вернуть московиту пояс его с оружием. Токмо не сейчас, а как до крепости княжьей доберемся. Долго туда идти придется?
– Верст десять. Ночевать будете уже там.
– Коли так, сворачивайте лагерь. Выступаем немедля. – Воевода Немира поднялся из кресла и скомандовал: – Коня!
Поляки забегали, опрокинули котлы в огонь, споро запрягли сани, поднялись в седла. Андрея же оставили пешком. Пешими шли еще трое разбойников – те, что захватили его в плен. Один нес под мышкой его ремень с саблей, двумя ножами, ложкой в замшевом футляре и пустой поясной сумкой. Ярыга тоже, само собой, трусил своими ногами – кто же даст скакуна безродному смерду? А вот князь Крошинский месил сапогами снег, похоже, за компанию с родственником. Его жеребца вели сзади в поводу холопы.
Знакомым путем Зверев поднялся от реки к полю. Тропу, по которой он много дней ездил к дубу играть рогатиной, занесло не полностью, и старый след придал полякам уверенности, что их ведут по дороге, а не просто куда-то в чащобу. Разумеется, в поле новик повернул не на опушку, а вдоль леса и стал тропить новый путь. Кто думает, что снег – не препятствие, путь попробует пройти хоть десять минут, задирая при каждом шаге ноги на высоту пояса. Наст поднимался сантиметров на двадцать выше колен, и через этот бесконечный сугроб люди ломились, как сквозь стену.
Минут через десять ярыга взмолился:
– Барчук, давай на поле свернем! Там снега меньше.