Я в несколько движений раздвинул приклад, потом быстро набил шарами трубчатый подствольный магазин, лязгнул затвором и в несколько секунд расстрелял все шары по мишени – валявшейся в двух десятках шагов от них большой корзине. После каждого удара корзина отлетала на шаг-другой; Яков, видя такое дело, посетовал, что бьют эти шарики с краской, наверное, весьма чувствительно…
Выпустив последний заряд, я вновь набил магазин шарами и протянул маркер Яше:
– Ну-ка, попробуй!
Он неуверенно взял ружье в руки и попытался передернуть помпу; не вышло. Механизм оказался неожиданно тугим.
– Резче надо! Ты что, совсем без сил, что ли? Вот, погляди! – Ромка, отобрав у Яши маркер, еще раз демонстративно лязгнул «помпой» и пальнул в многострадальную корзину. – На, попробуй…
На этот раз получилось; Яша повеселел и тоже выпалил в корзину. К его удивлению, от мишени полетели брызги краски – попал!
Пока Яша входил во вкус, расстреливая один магазин за другим (всего в трубке под стволом помещось два десятка шариков с краской), Роман сходил к экипажу и принес еще один сверток.
– Вот, смотрите! – на свет появились два необычной формы пистолета. – Семь шаров в магазине, питание – баллончик с газом в ручке. Пользоваться – проще простого…
Солнце уже клонилось к закату, а на поляне все раздавались хлопки – то редкие, одиночные, то заполошноторопливые, чуть ли не сливающиеся в очередь. Несчастная корзина давно покрылась причудливым слоем разноцветных – зеленых, красных, желтых – пятен. Порой двое стрелков, стоя в разных углах поляны, ухитрялись выстрелами перекатывать многострадальную тару от одного к другому.
Мы с Ромкой разошлись не на шутку: оба по очереди демонстрировали то стрельбу с перекатом, то в кувырке вперед, то упражнялись из пистолетной пальбы сразу с двух рук. Я предложил даже принести маски и сей же час попробовать сыграть двое на трое; но Корф решительно пресек эту затею.
– Еще успеем, друзья. Сегодня наши рекруты, – и барон кивнул на вошедших уже во вкус пострелушек Николку и Яшу, – только осваивают основные приемы с оружием. А вот завтра, с утра…
– Не получится, – вздохнул Николка. – Завтра мне в гимназию. Да и тебе, Вань, тоже ведь учиться надо?
– Перебьюсь, – я беззаботно махнул рукой. – Вон, дяде Макару позвоню – он мне справку напишет, про какое-нибудь ОЭрВи. Как-нибудь переживет без меня школа два дня, а там и выходные. Вы ведь, кажется, учитесь по субботам?
Расстроенный Николка кивнул.
– Ну ладно, не беда, – утешил его барон. – Ты тогда сразу после занятий – хватай извозчика и дуй сюда. Порфирьич тебя покормит – он всегда с собой вдоволь снеди берет на десятерых, – потом переоденешься – и в бой. Пойдет?
– Пойдет, конечно, – согласился враз повеселевший гимназист. А можно спросить, Евгений Петрович?
– Что за церемонии? – удивился барон. – Спрашивай, какие разговоры…
– А где вы эти ружья и пистолеты раздобыли, да еще и так быстро? – помявшись, задал вопрос Николка. – Они же из будущего, так? И, наверное, дорогие…
– А это, брат ты мой, и вовсе просто, – хохотнул барон. – Даже обращаться к нашему уважаемому доктору не пришлось. Ну и к твоему отцу, Иван, тоже. Мы с Романом позвонили господам реконструкторам и предложили им… как это у вас называется, сержант?
– Бартер, – ответил Ромка. – Господин барон пообещал реконструкторам два десятка старых капсюльных ружей времен еще крымской войны, с полным фаршем – в обмен на маркеры, какие нам были нужны. Ну и весь остальной обвес – налокотники там, маски, шары, камуфляж. Гранаты пейнтбольные, кстати, тоже есть. Они как услышали – чуть не подавились от жадности. Еще бы: у кого из реконструкторов такое сокровище сыщешь?
– А где вы их сами взяли? – недоуменно спросил я. – Сколько уж лет прошло… те гладкостволы уже лет двадцать как с вооружения сняли!
– Тридцать, – уточнил барон. – Сняли – да не выкинули; в арсеналах по сей день и кремневые фузеи пылятся. Я специально отобрал не абы какие, а те, что черной краской крашеные.
– Черной? Это еще зачем? – удивился я. – Ни разу не слышал, чтобы ружья красили в черный цвет. То есть у вас, конечно. В наше-то время это дело обычное. Правда, не красят, а оксидируют…
– Обычное – потому что в Крыму-то это и придумали, – назидательно сказал Корф. – У англичан были особые стрелки вроде ваших снайперов, с винтовками Минье; такие били шагов на тысячу, не меньше. И взяли, мерзавцы эдакие, манеру – наших застрельщиков по кустам выбивать. А стреляли, паскудники, на блеск ружей! Вот и стали солдатики ружья черной краской красить – чтобы не блестели…
– А зачем эту рухлядь до сих пор хранят? – я и в самом деле не понимал. – Это ж не музей, а армейский арсенал, там полно современных винтовок…
– Есть; только ведь не пропадать же добру! Кому надо – заходи, покупай, почти что по цене лома. Старые гладкоствольные курковые ружья у казны охотно берут сибиряки-охотники. Да и не только они: вот недавно один купец в Москве и в Туле закупил аж полтыщи старых мушкетов – для торговли с пуштунскими племенами, в Туркестане. А чем плохо? Им такое старье – в самый раз; пули сами льют, порох, кремни тоже под рукой. А патроны к современным винтовкам – где их взять в такой глуши?
Короче – двух дней не прошло, как доставили нам господа реконструкторы все, что мы заказывали. Так что завтра с утра и приступим. Будет Роман делать из нас… как вы говорили, сержант?
– Разведывательно-диверсионную группу, – ответил Ромка. – Три автоматчика… стрелка то есть. С помповухами. В смысле – двое с помповухами, а у меня снайперка. Она, конечно, не настоящая снайперка, но метров на семьдесят лупит довольно точно. С оптикой – так просто загляденье. А если учесть, что эти двустволки шагов на тридцать дай бог в стену сарая попадают…
– А что ж электронные маркеры не взяли? – поинтересовался я. – Нет, конечно, в пейнтболе я не очень, но знаю: там сейчас любые модели есть – и под эмки штатовские, и под «калаши». В пять стволов очередями мы бы их…
– Нет, Иван, это, как у вас говорят… неспортивно, – покачал головой Корф. – Видишь ли, вот эти, как вы их называете, «помповые ружья», по сути, в плане скорострельноcти не особо-то отличаются от винтовок Генри. Ну и пистолеты – считай, те же револьверы, только патронов на один больше. Гранаты опять же еще в турецкую были – не совсем, правда, гранаты, так, динамитные бомбочки. Но ведь были же! А двустволки-краскострелы, что капитан Нессельроде привез, по скорострельности почти как берданки. Вот мы с Романом и решили – подбирать оружие так, чтобы оно более-менее соответствовало тому, что сейчас есть в реальности. Не обязательно чтобы было на вооружении, тем более в России – просто существует. Ну, или может быть быстро изготовлено. Я же не просто победить хочу – мне нужно убедить господ офицеров, какая это полезная штука – такая вот военная игра с краскострелами. Ну а заодно и продемонстрировать кое-какие новинки тактического плана. А значит – надо, чтобы все было по-честному.
– Ну а мы с Николом как? – нетерпеливо спросил Яша. От прежней его нерешительности не осталось и следа; похоже было, что, расстреляв пару сотен шариков с краской, Яша избавился заодно и от неуверенности в себе. – Вы-то стрелки, это понятно. А мы кем будем?
– А для вас, – ухмыльнулся Роман, – у меня есть особая задача…
Глава 6
– Что ж, юноша, предсказываю вам, что вы далеко пойдете! – добродушно прогудел Гиляровский.
Яша смущенно потупился. Похвала была ему особо приятна; Владимир Алексеевич был известен всей Москве как самый осведомленный в делах городского дна репортер. Газеты с его статьями на криминальные темы зачитывали до дыр; ему верили. Фамилия репортера была хорошо известна и пользовалась немалым уважением и в хитровских шланбоях, и в кабинетах сыскной полиции города. И если уж такой человек говорит, что Яша добьется успеха в выбранном деле…
Юноша посетил репортера на его новой квартире; Владимир Алексеевич совсем недавно переехал в Столешников переулок, где снимал квартиру в доме Титова. Гиляровский принял гостя радушно; к удивлению Якова, журналист вовсе не забыл о нем и буквально с порога принялся расспрашивать о Корфе, Никонове и о собственных, Яши планах на будущее. И четверти часа не прошло, как он выложил все, – и о своих планах на сыщицкую карьеру, и о Семенове с Корфом, благодаря которым он так далеко продвинулся к исполнению своей мечты.
В самый последний момент Яша все же спохватился: еще чуть-чуть, и он, пожалуй, проговорился бы о портале; во всяком случае, ляпнул нечто такое, что непременно насторожило бы внимательного, ни слова не упускающего собеседника.
Так, судя по всему, и случилось; чем дольше продолжалась беседа, тем настойчивее Гиляровский возвращался к одной и той же теме – что, собственно, понадобилось Якову на Хитровке? Зачем он сунулся, рискуя жизнью, в это клопиное гнездо – и чем он настолько не угодил загадочному «немцу», проживавшему в съемном «нумере» над «Сибирью», что Яшу пришлось вызволять оттуда с револьверной пальбой и кровью?
Однако в любой беседе обыкновенно участвуют две стороны – и сам Яша не был уж совершеннейшим желторотиком. Во всяком случае, тем, кто подумал бы так, предстояло в скором времени убедиться в своей неправоте. Вот и теперь, вырвавшись в какой-то момент из тенет добродушного очарования, которые распространял вокруг себя репортер, Яков, в свою очередь, сумел кое-что разузнать у собеседника. И Владимир Алексеевич сильно удивился бы, если бы кто-нибудь поведал ему, сколько всего полезного вынес из разговора с ним этот скромный еврейский юноша с необычными для представителей его народа амбициями.
Тем более что Яша и вправду понравился Гиляровскому. В определенном смысле он увидел в нем себя самого – в самом начале бурной карьеры. Правда, Якову сильнее повезло: у него с первых шагов нашлись серьезные покровители. С их помощью молодой человек и правда мог далеко пойти – тут репортер нисколько не покривил душой. Его удивили трезвость суждений и здравый смысл, продемонстрированные юным собеседником; а более всего – уверенность Якова в себе. А потому он вольно или невольно – скорее уж невольно, поскольку отнюдь не сразу дал себе отчет в происходящем, – старался произвести на Якова благоприятное впечатление.
В итоге беседа мэтра криминальной журналистики Москвы с восторженным неофитом превратилась в своего рода обмен опытом; в какой-то момент Гиляровский повел Якова из гостиной, в которой они беседовали, в свой кабинет. Молодой человек последовал за хозяином дома с некоторым трепетом; все же и репутация репортера, и его огромная, налитая богатырской силой фигура внушали юноше почтение. Яков был, конечно, осведомлен о перипетиях жизни журналиста: и о подвигах на турецкой войне, и о бурлацкой лямке, которую ему пришлось тянуть на Волге, и об изгнании из военного училища, и, конечно, о цирковой карьере.
В кабинете Гиляровский усадил Якова в высокое кресло с готической спинкой – такие же точно стояли в клубе у Корфа – и принялся демонстрировать свои последние находки. Их было три: первым экспонатом стал странный «искусственный» зуб, извлеченный изо рта молодого человека, застреленного на Хитровке в тот же самый день, когда случилось пленение Яши; на втором месте оказался и вовсе удивительный предмет. Узкий, белый то ли хомутик, то ли ремешок из неизвестного, но весьма прочного материала. По словам репортера, этим ремешком были стянуты руки сторожа ограбленного аптечного склада – того самого, где был убит городовой.
Подозрительный ремешок был снабжен чрезвычайно простым, но надежным запором; полицейский чин, освобождавший сторожа склада, так и не сумел его расстегнуть и принужден был воспользоваться ножом. После испорченный ремешок был отброшен в сторону; репортер же, присутствовавший на месте с первого момента – он прибыл к аптечному складу одновременно с полицейским нарядом, – выждав момент, подобрал эту важную улику. Впрочем, этим он не ограничился; осмотрев, уже после ухода сыщиков, помещение склада, Гиляровский отыскал еще два предмета, несомненно имеющих отношение к случившемуся.
Это были гильзы – два латунных цилиндрика, остро воняющие сгоревшим порохом. Причем, как отметил Владимир Алексеевич, порох был не привычный, черный, а более всего напоминал по запаху французскую нитроклетчатку, только-только принятую в патронах новой пехотной винтовки Лебеля. Да и сами гильзы оказались весьма необычны. Мало того что они были нетипичной для револьверных патронов формы – бутылочкой, – так еще и маркировку имели ни на что не похожую… На донце были: цифра «10», две крошечные пятиконечные звездочки и еще какой-то непонятный значок в виде двух треугольничков. Капсюль обеих гильз был наколот точно посредине; как сказал Гиляровский, револьвер злодея был «центрального боя».
Яков с жадностью слушал эту импровизированную лекцию: его собственные познания в части огнестрельного оружия были весьма скромны. Но, в отличие от Владимира Алексеевича, для Яши все эти диковинки не представляли никакой загадки; он прекрасно понимал, что предметы, вызвавшие удивление журналиста, происходят из будущего и, видимо, доставлены сюда кем-то из соратников Геннадия Войтюка. Получалось, что Гиляровский ходил у самой-самой черты, переступив которую он, пожалуй, мог и разузнать что-то, чего ему знать ну никак не следовало.
Яша вдруг почувствовал себя неуютно – следовало как можно быстрее добраться до барона и рассказать ему о неожиданной опасности. Да, а еще сегодняшние стрельбы в Фанагорийских казармах… надо же, как некстати!
– Какие такие стрельбы, молодой человек? Господин барон затевает военные маневры или соревнования по стрельбе?
Яша прикусил язык, но было уже поздно. Видимо, он был настолько выбит из колеи, что произнес последнюю фразу вслух. Увы, слово – не воробей; раз проговорившись, молчать дальше не было смысла; в конце концов, откажись он говорить о намеченном на сегодня стрелковом пари, репортеру ничего не стоило заехать к барону и попроситься на столь интересное для журналиста мероприятие. Московские газеты охотно публиковали материал о входящих в моду спортивных развлечениях, а уж статейки о жизни офицеров московского гарнизона и вовсе не сходили со страниц. Так что, вздумай Яша отказать, до Фанагорийских казарм Гиляровский все равно доберется – а вот только-только налаживающиеся отношения были бы, пожалуй, испорчены.
Так что не приходится удивляться, что к фехтовальному клубу на Маросейке Яков подъехал в одной пролетке с репортером. По дороге Владимир Алексеевич пытался выспросить у Яши подробности заключенного бароном пари; молодой человек отмалчивался, ругал себя и прикидывал, как он будет оправдываться перед товарищами. До сих пор у Яши не случалось столь явных проколов, и он тяжело переживал свою несостоятельность. Гиляровский же глядел на своего юного собеседника с хитрецой: он, несомненно, о чем-то догадывался, но не спешил торопить события. Репортерское чутье подсказывало, что сегодня он увидит нечто любопытное.
* * *
– Что ж, Юлий Александрович, вы и впрямь проделали огромную работу!
– Вашими молитвами, Олег Иванович, вашими молитвами, – ответил Меллер. – Да вот, прошу – наши первенцы!
Двое мужчин прошлись вдоль ряда выставленных на обозрение велосипедов. Их было восемь; необычный – для девятнадцатого века, конечно – внешний вид, элегантный изгиб рамы, яркая окраска… и надпись «Дуксъ» на верхней трубе рамы. Оставалось только дивиться, как точно в этом своем витке повторилась история – только на семь лет раньше срока.