Терпкий вкус тутовника - Трауб Маша

Маша Трауб

Терпкий вкус тутовника

* * *

Алла сидела и плакала в своей комнате. Вытерла слезы и пошла на кухню – мать стояла у плиты и готовила.

– Мам, мне плохо, – сказала она.

– Что, голова болит? Выпей таблетку, – ответила мать.

– Нет, не голова. Просто плохо.

– Так, давай приводи себя в порядок, у нас вечером гости. Надо еще в магазин сходить – я майонез забыла купить.

– Мам, а давай просто посидим на кухне. Вместе. Я тебе про работу расскажу. И еще кое про что.

– Алуша, обязательно посидим. Только не сегодня. Ладно?

– Мама, я беременна. Что мне делать?

Аллу назвали в честь бабушки. Маминой мамы – Аллы Сергеевны. Она бабушку не помнила, но очень хорошо ее себе представляла. Со слов мамы. Екатерина Андреевна рассказывала дочери историю их семьи. Какие-то моменты биографии остались в ее памяти эпизодами, люди сохранили только имена, а какие-то расползались до самостоятельных историй, обрастали деталями и подробностями.

Алла Сергеевна, Алуша, была коренной москвичкой. Жила на Пятницкой. Работала машинисткой-стенографисткой. У нее была феноменальная память. Записанный текст могла пересказать по памяти слово в слово.

У Аллы Сергеевны был муж – красавец. Голубоглазый блондин Андрей Андреевич. Любил он жену больше жизни. Хотя они толком и не успели пожить. Только поженились, началась война. Андрей Андреевич ушел на фронт. Алуша отказалась ехать в эвакуацию и вслед за мужем записалась добровольцем.

И Алла Сергеевна и Андрей Андреевич прошли всю войну и остались живы. Чудо? Судьба? Чудо, но оказалось, что не судьба.

Алла Сергеевна в Москву не вернулась. Дошла до Орджоникидзе, там и осталась. Ранение в ногу в самом конце войны. Госпиталь. Ногу спас хирург – Аслан. Хотели ампутировать, а он не дал. Другим резал – тогда проще было отрезать. А на Алушу рука не поднялась. Вылежал, выбинтовал, выходил ногу. Больно нога красивая была.

– Я буду ходить? – спросила Алуша, когда пришла в себя. Она ничего не помнила: ни ранения, ни того, как оказалась в госпитале. Только глаза Аслана помнила – черные, с карей звездочкой вокруг зрачка.

– Обязательно, – пообещал Аслан.

Аслан сдержал обещание. На парад в День Победы Алуша пошла. Осторожно, потихоньку, но сама. Аслан ее расхаживал. Она наконец его рассмотрела, и все ей в нем понравилось: плечи, руки, особенно руки. Опухшие, в кровяных цыпках, тяжелые, с длинными тонкими пальцами. А пальцы – теплые, от подушечек заряд идет, когда прикасается.

– Что чувствуешь? – спрашивал Аслан, осторожно трогая искалеченную ногу.

– Тебя чувствую, – отвечала Алуша.

– Ты уедешь? – спросил он в тот день, когда она побежала по дорожке перед зданием госпиталя.

– Никуда я от тебя не уеду, – сказала Алуша и засмеялась. Она тяжело дышала, разрумянилась от бега, весны и счастья.

– У тебя там муж есть.

– Мне никто не нужен. Мне здесь так хорошо!

Во дворе госпиталя зацвела вишня. Алуша отломила веточку и вдохнула запах.

Аслан стал для нее открытием. И все, что он делал, было открытием. Откровением. Однажды он принес в палату тарелку с тутовником.

– Что это? – спросила Алуша.

– Попробуй. – Аслан взял одну ягодку. Положил в рот. Губы стали синими.

Алуша засмеялась. Попробовала. Ничего вкуснее она в жизни не ела.

Аслан все время ей что-то приносил. Абрикосик. Нежный, недозрелый, с тонкой кожицей. Или подсолнух. Алла держала в руках цветок с семечками и хохотала.

– Ты ешь, – говорил Аслан.

– Как я могу есть такую красоту?

Алуша осторожно вынула одну семечку – мягкую-мягкую. Подержала в руках и вставила назад – в гнездышко.

Ей все было удивительно в этом городе. Тепло, прогревающее внутренности. Теплые ливни. Как вода из крана. Кто-то резко повернул вентиль, и хлынуло. Кто-то повернул еще раз – дождь докапывал крупными тяжелыми каплями. Теплый суп из крапивы, которым невозможно наесться.

Аслан стал ее любимым мужчиной. Самым главным мужчиной в ее жизни. Алуша думала, что он – ее судьба.

Но у Аслана была семья – жена. Беременная. Жениться на Алуше он не мог. Алла Сергеевна все знала, все понимала, но ничего не могла с собой поделать. Ей действительно было достаточно того, что Аслан просто был рядом.

Рядом – это в соседнем доме.

Алуша устроилась работать машинисткой в местный горком партии. Аслан работал в больнице. После смены приходил к Алуше – в ее комнатку в квартире на три семьи. Выходные проводил дома – с женой и родившейся дочкой Ниночкой.

Так и жили. Все знали, что у Аслана две жены. И законная жена знала. И тоже думала, что судьба у нее такая – мужа делить. Они с Аллой Сергеевной здоровались, если встречались на рынке. Алла Сергеевна передавала для Нины подарки на праздники…

Андрей Андреевич вернулся после войны домой, на Пятницкую. В их с Алушей маленькую квартирку – пустую и мертвую. Соседка передала ему клочок бумаги – Алла Сергеевна считалась без вести пропавшей. Андрей Андреевич бумагу разорвал и начал искать жену. Долго искал. Запросы писал. И нашел. Ответ пришел из Орджоникидзе. В кадрах горкома числится некая Алла Сергеевна. Только непонятно – та или не та?

Он собрал вещмешок и поехал в Орджоникидзе. Андрею Андреевичу и хотелось и не хотелось, чтобы их Алла Сергеевна оказалась его Аллой Сергеевной. Если не она – будет искать дальше, а если она, то почему не вернулась в Москву? И его не разыскала?

Андрей Андреевич с вокзала пошел в горком. Там ему дали адрес. Он нашел улицу, дом, квартиру.

Нажал кнопку звонка. Дверь открыла пожилая женщина. За ее спиной толпились дети.

– Алла Сергеевна здесь живет? – спросил Андрей Андреевич.

Женщина махнула рукой в сторону двери. Ушла, прикрикивая на детей.

Андрей Андреевич постучался и вошел. Алла Сергеевна сидела за пишущей машинкой. На столе горела лампа.

– Алуша?

– Андрюша? Ты как здесь?

Алла Сергеевна встала, Андрей Андреевич сел на стул. Оба замолчали. Алла Сергеевна стояла, ее муж сидел.

– А ты не изменилась, – сказал Андрей Андреевич.

– Только поседела.

– Я тебя искал. Я не верил, что ты пропала…

– Я в госпитале здесь лежала. Теперь работаю.

– А почему домой не вернулась?

Алла Сергеевна так и не ответила. Пошла на кухню – чайник ставить. Когда вернулась в комнату, за столом сидели уже двое ее мужчин. Аслан зашел после смены.

– Иди, нам поговорить нужно, – сказал Аслан Алле Сергеевне.

Алла вернулась на кухню. Стемнело. Соседка накормила детей. Алла помогла помыть посуду. В комнату зайти не решалась. Наконец на кухню зашел Андрей Андреевич.

– Пойдем, спать пора, – сказал он.

– Ты остаешься? – спросила Алла Сергеевна.

– Да.

– А Аслан?

– Он пошел домой. К семье. К своей семье.

Андрей Андреевич остался в Орджоникидзе. На работу устроился – инженером. Жили как все.

А совсем скоро Алла Сергеевна дочку родила. Катю. Черненькую, смугленькую, крепенькую. Алуша на дочку все насмотреться не могла. Кормила и разглядывала. И молоко текло. Алуша и Катю кормила, и сына соседки подкармливала. В их доме, в больнице все знали, от кого ребенок. И Аслан знал, что его дочка. И жена Аслана знала. Она приданое детское для Аллы Сергеевны собрала и прислала дочь Нину передать. И Андрей Андреевич знал, что не от него ребенок. Но записал на себя. И свою фамилию дал.

Через четыре года у Кати брат появился – Коля. Беленький, голубоглазый. И опять все знали, от кого – от Андрея Андреевича. Только мальчик слабенький родился. Недоношенный. И молока у Аллы Сергеевны почти не было. Коленька болел все время. А Катя ходила, румянцем на смуглых щечках светилась. И матери помогала, и работала наравне со взрослыми, а все равно – хоть бы что. Бегала как заведенная. Никаких хворей, тьфу, тьфу.

Андрей Андреевич приходил с работы, смотрел на плачущего сына и зло на Кате срывал. Мог и подзатыльник отвесить, и ремнем отходить. Алла Сергеевна за дочь заступалась.

– Ну что ты к ней цепляешься? – говорила она мужу, прижимая одной рукой хнычущего Коленьку к груди, другой – Катю к боку.

– А чтобы уважала. Вон как смотрит. Глаза наглые. Не позволю.

– Она сегодня целый день бегала – и за молоком, и за хлебом. Пеленки помогла полоскать. Пожалей ее. Она же маленькая еще.

– Потом лупить поздно будет. А что бегает, правильно. Должна помогать.

Коленька тяжело заболел, когда ему исполнилось два года. Кате шел седьмой.

Был поздний вечер. Южный. Теплый. Ранний. Внезапный. Алла Сергеевна прикорнула. На чуть-чуть. Всего на полминутки. Андрей Андреевич в ночную смену дежурил. Катя качала люльку с Коленькой и тоже задремала. Вдруг очнулась, посмотрела на брата, а тот лежал тихо-тихо и как будто не дышал. Катя кинулась к матери:

– Мама, Коленька не дышит.

Алла Сергеевна подбежала к кроватке, схватила на руки Коленьку и побежала на улицу. Катя бросилась следом. Она не знала, куда они бежали. Только боялась от матери отстать. Они прибежали в какой-то двор.

– Звони, стучи, скорее! – крикнула Алла Сергеевна дочери. Они стояли перед чужой дверью.

Катя звонила, стучала.

Дверь открыла женщина. Алла Сергеевна зашла в коридор и протянула женщине Коленьку.

– Вот, не дышит. Разбуди его, – сказала она женщине.

Женщина позвала: «Нина!» Вышла девочка. Взяла Катю за руку и увела на кухню. Поставила чашку на стол, варенье, хлеб нарезала.

– Тебя как зовут? – спросила девочка.

– Катя.

– А меня Нина. Ешь. – Нина намазала на хлеб варенье и дала Кате.

Катя сидела, пила чай, ела хлеб. Нина сидела напротив и смотрела, как Катя ест. В другой комнате бегали, суетились, разговаривали люди.

– А что с Коленькой? – спросила Катя Нину.

– В больницу его отвезут. У меня отец в больнице работает. Он хирург. Очень хороший врач. Его все в городе знают. Он в войну много людей спас.

На кухню зашла та женщина, которая дверь открыла. Что-то сказала дочери по-осетински.

– Пошли спать, мама велела, – сказала Нина.

Катя легла на диван с Ниной. Валетом. Сунула холодные ноги под бок Нине и заснула. Успела подумать, как хорошо было бы, если бы у нее была старшая сестра, как Нина.

Алла Сергеевна прибежала с сыном к Аслану. Больше не знала, к кому кинуться. Он спас ее, спасет и ее сына. Аслан на руках донес ребенка до больницы. Алла Сергеевна и жена Аслана бежали следом. Неделю Алла Сергеевна жила в больнице. У Коленьки – пневмония, и врачи не могли сказать, выживет или нет. Антибиотиков не было. Аслан после своих операций приходил к ней. Сидел, курил, молчал. Каждый день приходила жена Аслана – приносила Алле Сергеевне две кастрюльки. В одной – еда, в другой – травяные отвары. Сидела рядом и говорила: «Ешь», «Пей». Катя жила в семье Аслана. Помогала Нине по хозяйству, спала с ней валетом. Домой не хотела. Когда возвращалась женщина, Катя спрашивала:

– Как мама и Коленька?

Спрашивала, надеясь, что мама еще побудет в больнице, а она еще поживет здесь – у дяди Аслана.

Но через неделю за ней пришла мама. Серая, согнувшаяся, с обкусанными в кровь губами.

– Пойдем домой, доченька, – сказала Алла Сергеевна и заплакала.

Жена дяди Аслана – Катя так и не знала, как зовут эту строгую женщину, – принесла чашку с травами. Алла Сергеевна сказала:

– Спасибо тебе за Катю.

Катя еще удивилась: при чем тут она? Нужно было сказать: «Спасибо за чай».

Они пошли домой той же дорогой, по которой бежали неделю назад. Только шли медленно. Катя все время обгоняла мать, останавливалась и ждала. Алла Сергеевна шла медленно – нога ныла.

Дома на кровати лежал пьяный Андрей Андреевич. Кроватка Коленьки была пуста. Даже одеяло и матрас пропали. Только на буфете появилась фотография – единственная Коленькина фотография. Сделали в фотоателье, когда ему годик исполнился. Катя тогда еще смеялась – на девочку похож – в нарядном чепчике и распашонке.

– А где Коленька? – спросила Катя.

– Нет больше Коленьки, – сказала Алла Сергеевна.

Проснулся отец, стянул ремень, зажал Катю между коленок, задрал платье и начал хлестать ремнем.

Для Кати все слилось в одном крике – материнском и отцовском. Мама кричала:

– Оставь ее, отпусти.

Отец:

– Ты виновата. Заснула. Недоглядела. Он больной, а ты здоровая. Плохо за ним смотрела.

Катя плакала, ерзала между отцовскими коленками и кричала:

– Я не виновата. Мама, скажи ему. Я смотрела. Только один раз заснула. Мамочка, я за ним смотрела. Я не виновата.

Алла Сергеевна схватила наконец Катю и выволокла ее на улицу. Опять они бежали по той же дороге. К дому дяди Аслана.

Алла Сергеевна позвонила в дверь. Открыла жена дяди Аслана.

– Пусть у вас побудет, – попросила Алла Сергеевна, подтолкнула Катю в проход и побежала назад.

Женщина привела Катю на кухню. Дала чашку с чаем и кусок хлеба. Сказала: «Ешь, пей». Когда Катю положили на диван с Ниной – валетом, – она даже не поверила своему счастью. Подоткнула ноги под бок Нины, та поворчала. Катя заснула счастливым детским сном.

Через три дня за ней пришла мама.

– Пойдем домой, доченька.

– А папа?

– Не бойся, он больше не будет тебя бить.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Катя зашла в комнату – попрощаться с Ниной.

– Не бойся, к нему мой отец ходил. Поговорить. Если что, ты моему папе скажи. Его все слушаются, – сказала Нина.

– Хорошо.

Но отца дома не было – ушел на смену.

А на следующий день Катя с мамой стояли на вокзале. Ехали в Москву. Домой. Так Кате мама сказала: «Домой едем». На вокзале их провожали дядя Аслан, его жена и Нина. Катя плакала. Жена дяди Аслана дала ей газетные кульки с травками: сушеной липой, ромашкой, чабрецом. Нина подарила свою тряпичную куклу. Дядя Аслан погладил по голове.

Они сели в поезд. Катя прижималась лицом к грязному стеклу и махала рукой.

– Катя, запомни дядю Аслана. Хорошо? – сказала Алла Сергеевна.

– Зачем?

– Это твой отец. Твой настоящий отец.

– А Нина – моя старшая сестра?

– Получается, что так.

– А жена дяди Аслана – тетя?

– Тетя.

– А почему мы не можем жить с ними?

– Потому что так нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что нельзя. Вырастешь – поймешь.

– А мы к ним приедем?

– Не знаю.

– Мы навсегда уезжаем?

– Может быть, и навсегда.

– Я не хочу.

– Так надо. У нас своя жизнь.

– А папа? Мой другой папа? Он с нами будет жить?

– Нет, не будет. Он в другой город уедет.

– В какой?

– В другой.

– А ты от меня не уедешь?

– Я не уеду. Никогда.

Они вернулись в Москву. В квартирку на Пятницкой. Алла Сергеевна поставила на стол свою пишущую машинку и устроилась на работу – в машбюро. Катя училась. Когда подросла, стала помогать матери печатать.

– Учись, тренируй память, без куска хлеба никогда не останешься, – говорила Алла Сергеевна. У нее все чаще болели кисти рук, набухали вены – профессиональная болезнь. Нога ныла.

После школы Катя пошла на курсы стенографисток-машинисток. Решила два года отработать, а потом в институт поступать. Зарабатывать нужно было.

На курсах вместе с Катей училась девушка Регина. Из Орджоникидзе.

Катя, когда узнала, обрадовалась. Хотя мало что помнила про Орджоникидзе. Она Регине сказала: «Я родилась в Орджоникидзе». Та накинулась на Катю и стала душить ее в объятиях.

Регина окончила школу с красным дипломом и была то ли ударником, то ли передовиком производства. Плюс комсомолка. Ее специально в Москву делегировали – учиться. У Регины, правда, папа был в должности. Не то чтобы в большой, но все же. Помог с учебой в Москве – по национальной квоте.

Регина числилась в общежитии, а жила у Кати и Аллы Сергеевны. Она была веселая, шебутная. Маленькая, кругленькая, на толстых ножках. Страшненькая, но обаятельная. Алле Сергеевне она не нравилась, но Кате с Региной было весело. Хотя главную причину дружбы Катя никому не говорила и самой себе не признавалась. Регина была ниточкой, которая связывала ее с прошлым. С детскими годами. С отцом. Настоящим и тем, который по документам. С той жизнью, о которой они с матерью не вспоминали. Регина была для Кати как дальняя родственница, пропавшая на много лет и вдруг появившаяся.