– А, барчуки! – и изрыгнул ругательства. – Бей их! – крикнул он свирепым голосом и бегом направился в их сторону.
За ним последовали двое других.
Ольга в ужасе закрыла лицо руками, вскрикнула. Шацкий побледнел, растерянно взглянул на спутницу и бросился бежать по дороге к лагерю, промчавшись мимо Акинфьевны.
Ольга, опомнившись, добежала до няни, прижалась к ней в поисках защиты, но старушка и сама была перепугана не на шутку. Трудно предполагать, что стало бы с женщинами, но тут в свою очередь произошло неожиданное явление. Когда разъяренный великан был от них в десяти шагах, на его пути появился реалист с гитарой.
Ольга узнала в нем того юношу, которого Шацкий назвал Савицким.
Не успел верзила занести дубинку, как реалист взмахнул правой рукой, причем в ней что-то блеснуло, и нанес ему удар в голову. Дико взвыв, тот повалился наземь. Второй нападающий бросился с ножом на реалиста. Последний, ловко подставив ему ножку, наотмашь ударил противника по затылку; даже не вскрикнув, человек упал и недвижимо остался лежать на лесной тропинке. Третий, видя участь своих товарищей и сообразив, что с этим реалистом шутки плохи, круто свернул в сторону и исчез между деревьями.
Савицкий (а это был действительно он) спокойно сунул руку в карман, вынул ее уже свободной от какого-то предмета и не спеша приблизился к обезумевшим от страха женщинам.
С неописуемым удивлением смотрели они на русоволосого юношу. Светло-серые глаза его смотрели спокойно, смело и властно. Худощавое, подвижное, выразительное лицо и весь облик реалиста говорили о сильной воле и мужестве характера юноши. Не обращая внимания на искалеченного верзилу, который ползал на четвереньках, а также на другого, безуспешно старавшегося встать, Савицкий, приподнимая фуражку, поклонился:
– Имею честь представиться – Александр Савицкий!
– Спасибо, спасибо вам! – лепетала Ольга… Акинфьевна, оправившись от страха, наконец заговорила:
– Сокол ты мой ясный! Да откуда ты налетел? Ангел-спаситель ты наш… Сколько лет живу на свете, а такого не видала и не слыхала… Дай бог тебе счастья, родимый мой!
– Позвольте быть вашим рыцарем, прекрасная Дульцинея, и проводить вас до экипажа… – с улыбкой обратился Савицкий к Ольге и подал правую руку. Ольга доверчиво приняла предложение, и они не спеша пошли к лагерю.
– Почему вы знаете, господин Савицкий, что меня ждет экипаж? – спросила с любопытством девушка.
– Я бродил по лесу и случайно видел, как приехала ваша карета, – ответил юноша.
– Подумать только, один троих здоровенных мужиков порешил! Знать, руки у тебя золотые, витязь ты наш ясноокий! – восклицала, качая головой, Акинфьевна. – Ах, поганцы! То-то вы орали, когда за детьми гнались, а теперь и дух у вас перехватило, – не унималась она. Ольга, вспомнив Шацкого, невольно улыбнулась.
– Скажите, что было в вашей руке? – спросила она и пристально посмотрела в лицо своего нового кавалера.
– А, это кистень! Серьезное оружие, скажу я вам, в умелых руках.
– Я в этом воочию убедилась!
– Прошу вас, извините, не знаю, как вас называть!
– Зовите Олей!
– Очень прошу вас, Оля, никому не говорить об этом моем оружии, – серьезно сказал Савицкий.
Их разговор был прерван, так как навстречу уже бежали толпы учеников и испуганные учителя.
Шацкий, издали увидев Ольгу, идущую под руку с Савицким, поспешил ретироваться. На вопросы встречных отвечала больше Акинфьевна.
Савицкий, нехотя, ответил двум-трем учителям, и то весьма кратко, на расспросы о случившемся на лесной тропинке. Он чувствовал, что спутница не намерена оставить его руку, и довел ее до экипажа.
Анисим с удивлением смотрел на незнакомого реалиста.
«Пошли с одним, а вернулись с другим», – подумал он. – А где же барин? – обратился он с вопросом к Акинфьевне.
– Убег твой барин! – отвечала с иронией Акинфьевна, садясь в экипаж вслед за Ольгой. Ничего не поняв, Анисим подобрал вожжи.
– Господин Савицкий, мы будем рады, если вам будет угодно поехать с нами, – обратилась Ольга к Савицкому.
– Благодарю, если только я не стесню вас.
– О нет! Вы нас не стесните, экипаж просторный. Садитесь, пожалуйста! – с ласковой улыбкой приглашала Ольга, указывая ему на место рядом с собой. Савицкий обошел экипаж и сел по правую сторону.
Экипаж покатил. Застоявшиеся лошади резвой рысью вскоре вынесли их из леса в поле. Молодые люди беседовали между собою; Акинфьевна, устало прислонившись к спинке сиденья, внимательно разглядывала реалиста. «Какой молодец! И хорош собою, и умен, и такой обходительный!» – думала она про себя.
– Я слышала ваш голос! Вы недурно поете и играете на гитаре, – сказала Ольга, первой начав беседу.
– Да, развлекаюсь иногда от скуки, – отвечал Савицкий. – Но вряд ли я могу соперничать с вами. Шацкий как-то говорил мне о ваших дарованиях. Я готов вам аккомпанировать, – предложил Савицкий. – Хотите, например… – и он начал перебирать струны: «Однозвучно звенит колокольчик, и дорога пылится слегка…»
Смущенная Ольга покраснела и не решалась начать песню. Савицкий начал первым, она невольно стала вторить ему. Баритон Савицкого сначала заглушал колоратурное сопрано Ольги, но затем голос ее окреп и на высоких нотах звучал сильнее, завершая аккорды. Созвучие голосов молодых людей было на диво совершенным.
Анисим удивленно обернулся и даже раскрыл рот от удовольствия.
Акинфьевна не менее наслаждалась звуками чудесной народной песни, в ее старческих глазах появились слезы, она блаженно улыбалась, утирая глаза.
Солнце стояло над лесом; косые лучи его золотили стволы и верхушки могучих сосен. На опушке ложились уже длинные тени. Дорога вилась между зелеными хлебами и слегка пылилась под копытами лошадей.
В полях пели перепела, кричали дергачи, жаворонки заливались в вышине и, при приближении паривших над полями коршунов, стремительно снижались, падая в гущу спасительной зелени. Надо всем этим стояло безоблачное небо и пьянящий весенними запахами прозрачный воздух.
Сама природа, казалось, благословляла мечты и юность певцов. Начались пригороды. На одной из немощеных улиц Савицкий попросил остановиться.
– Я уже приехал, – сказал он тоном сожаления.
– Вы здесь квартируете? – спросила Ольга с оттенком удивления; но, вспомнив, что Савицкий – сын бедной сиделицы, не дожидаясь ответа, сочувственно прибавила: – Вам так далеко до училища!
– Я доволен, для меня это – только приятная прогулка, – ответил Савицкий, выходя из кареты. – Желаю здравствовать! – сказал он, приподнимая фуражку.
Ольга подала ему руку, он пожал ее энергичным движением и еще раз поклонился.
Они не знали, что еще сказать друг другу.
Нелепый случай познакомил их, и, казалось, им следовало сказать, где и когда они встретятся еще.
Но экипаж тронулся, и… Савицкий остался посреди улицы. Вот на повороте Ольга обернулась, приветливо помахала ему ручкой. Он приподнял фуражку, карета скрылась за поворотом, Савицкий задумчиво продолжал глядеть вослед. Наконец он увидел «Фею весны», образ своей лирической поэмы. Он вспомнил ее сейчас и, наигрывая вальс «Весенние грезы», направился к невзрачному домику, где была его квартира.
Савицкий рано узнал все невзгоды, тягости и лишения жизни. Отец его, мелкий чиновник, умер, оставив жену с двумя маленькими сыновьями без всяких средств. Мать после долгих хлопот получила место сиделицы в казенной винной лавке в одном из сел недалеко от города. Братья росли безнадзорно, и мать едва могла дать им образование на свой скудный заработок. Старший, Александр, умный, развитой и одаренный от природы, имел характер вспыльчивый и непокорный до дерзости. Когда он поступил в местное реальное училище, особенности его натуры доставили много хлопот педагогам и начальству. Его властное стремление верховодить, проявлять инициативу в шалостях и проказах сделало его вожаком учеников младших классов училища. Начальство относилось к нему недоброжелательно, и только мольбы матери спасали сына от неоднократных попыток исключить его из училища. Савицкий не мирился со школьной дисциплиной, рутиной и зубрежкой; он ненавидел систему воспитания в реальном училище. Но среди учеников он с первых лет заслужил уважение и любовь. Благородные черты его характера проявлялись в поступках и отношениях с учениками. Он никому не спускал и не прощал обиды, оскорблений, несправедливости. Замечательная память, блестящие способности выделяли его среди всех сверстников. Он начал рано и много читать. Любимыми книгами его были приключенческие романы Майн Рида, Густава Эмара, Фенимора Купера и др.
В летнее время он увлекался охотой, ловил рыбу, собирал гербарий, коллекции бабочек, насекомых. Кипучая натура его искала постоянной деятельности, стремилась познать явления жизни и окружающей природы.
В нем рано проявился и еще один талант: талант артиста, художника-исполнителя, певца и музыканта. Он умел гримироваться, как никто другой, неподражаемо, как истинный художник, изображал лица и события современности и даже далекого исторического прошлого.
При чтении стихов, драмы или комедии он принимал надлежащую позу, менял мимикой лицо до неузнаваемости, талантливо передавая произведение и творчески освещая его художественное содержание. Подвижное, нервное лицо его в такие моменты отражало мысли и чувства души, а глаза сияли вдохновением, как у подлинного артиста. Его выступления в училище и любительских кружках города имели огромный успех.
Обладал он и поэтическим даром. Его стихи вызывали восторг среди учеников и учителей. Однажды он написал поэму «Фея весны». Сам учитель русского языка и словесности похвалил его; но инспектор, отметив талантливость автора, настоятельно посоветовал поэту оставить глупости и бумагомарание и лучше учиться и примерно вести себя.
Савицкий остро воспринял это грубое и несправедливое отношение к своему творчеству: начал писать сатиры и памфлеты. Его карикатуры на начальство и прозвища некоторых педагогов были прямо-таки гениальны; они настолько запоминались, что становились нарицательными и переходили из года в год на долгое время в поколения учеников.
В старших классах Савицкий стал серьезным и сдержанным; его детская шаловливость и легкомыслие бесследно прошли. Беспокойная страсть к приключениям уступила место глубокой созерцательности и серьезному изучению публицистики. Он познакомился с подпольной литературой, изучал разные революционные течения, пристально следил за событиями в общественной жизни во время начавшейся войны с Японией.
Летом в уездный городок наезжали студенты, рабочие с фабрик и заводов, и от них он узнавал, какими идеями, стремлениями и надеждами живет передовое русское общество. Перед ним рисовались уже планы недалекого будущего, когда, окончив училище, он поедет в северную столицу, где жажда знаний может быть утолена, где идейная революционная жизнь бьет ключом. Его привлекала жизнь, полная умственного напряжения и творчества. В глубине его светло-серых глаз неугасимо светились искры неукротимой воли и жажда свободы. Вот с каким юношей, которому исполнилось всего лишь 18 лет, столкнула судьба семнадцатилетнюю Ольгу, не знавшую горестей и нужды. В обстановке барского дома она росла и расцветала как вешний цвет; ее душа не ведала тревог и нравственных страданий. От матери Ольга унаследовала добрый нрав, от отца – спокойный, волевой характер. Природный ум и скромность при блестящем воспитании завершали ее чудный облик; она привлекала к себе восхищенные взоры всех, кто видел ее случайно, или кому пришлось вести с ней беседу. Она много читала, серьезно изучала русскую классическую литературу, особенно Пушкина и Лермонтова, успешно занималась пением и музыкой. Ей нередко приходилось проводить зимние каникулы в Москве у своей тетушки по отцу, где она хорошо познакомилась с театром, музеями и другими сокровищницами русского искусства.
Отец не чаял в ней души, делал все, чтобы дать дочери знания, развить ее природные дарования; но вместе с тем он был и строг с нею, требовал беспрекословного послушания своей воле.
Образ Ольги поразил и покорил мятежную натуру Савицкого. Он почувствовал душою артиста, как прекрасен этот образ русской красавицы. Первая встреча сблизила их неожиданным образом. Он всегда был замкнут, она жила затворницей. И вот судьба свела их, юных, прекрасных, одаренных возвышенными светлыми мечтами.
Несмотря на противоположность положения в обществе, они оба были близки друг к другу по сходству их юношеских влечений к искусству, ко всему разумному и радостному в жизни, что свойственно от природы каждому юноше и девушке с цельной душой и здоровой натурой.
На следующий день, по окончании уроков, швейцар вручил Савицкому пакет: Закалинский приглашал его на обед, желая лично выразить ему свою признательность. Савицкий взял извозчика, заехал домой; по возможности приодевшись, он прибыл к дому предводителя дворянства в точно назначенное время.
Швейцар в ливрее открыл ему дверь и, низко поклонившись, с доброй улыбкой сказал:
– Пожалуйте, пожалуйте, господин Савицкий! На лестнице его встретил лакей и, расшаркиваясь, пропустил в дверь гостиной. Сам Закалинский, невысокий, красивый старик с русским лицом и окладистой бородой, поднялся навстречу и, подав руку, искренне благодарил юношу:
– Я не могу выразить вам, молодой человек, всей своей отцовской благодарности! Вы поступили благородно и, пренебрегая опасностью, спасли мою дочь… Я рад, весьма рад видеть вас в моем доме и благодарить!
На белом лице Ольги играл румянец; потупив очи, она протянула ему руку. Савицкий ощутил ее легкий трепет и осторожно пожал.
Гувернантка, Акинфьевна и другие слуги с нескрываемым восторгом смотрели на героя дня. Савицкий не знал, что ему отвечать; его смущение еще более возбудило симпатии всех присутствующих.
– Прошу, господин Савицкий, к столу! – пригласил Закалинский, и все направились в столовую. За обедом предводитель расспрашивал Савицкого о его успехах в науках и, по мере того как последний отвечал, хвалил за серьезное отношение к учению; попутно и весьма осторожно осведомлялся о бытовых условиях, деликатно предложил в трудные минуты обращаться к нему лично за помощью без всякого стеснения. Савицкий благодарил и не менее деликатно отказался от предложенной помощи.
– Не поймите меня, молодой человек, – сказал Закалинский, – что я предлагаю вам только материальную помощь… Нет! Но бывают ведь трудные обстоятельства и другого свойства! И вообще, мы у вас в долгу, поэтому будем отныне знакомы и, если угодно, друзьями.
– Да, да! Мы будем всегда рады видеть вас у нас! – с живостью вставила Ольга.
– Конечно, конечно… Вы у нас теперь свой человек, господин Савицкий! – подтвердил отец. – В скором времени будет день рождения Оленьки, и мы непременно ждем вас!
Савицкий, приподнявшись, поклонился и благодарил за столь лестное внимание. Обед прошел в оживленной беседе. Савицкий с его умом, начитанностью и тактом расположил к себе требовательного к людям Закалинского.
После обеда хозяин дома, извинившись, пошел отдыхать. Молодые люди продолжали непринужденно беседовать. Ольга осведомилась, играет ли он на рояле. Савицкий с сожалением должен был ответить, что ему лишь в малой мере пришлось играть на рояле.
В селе, где живет его мать, у священника есть старое фортепьяно; бывая у его сына, своего товарища, он научился исполнять несложные вещи. Но ноты он знает и может петь под аккомпанемент.
Ольга не предложила, а Савицкий, понимая, что нельзя нарушать послеобеденный покой хозяина дома, не просил ее сыграть на рояле.
Незаметно пролетел час, другой, и Савицкий откланялся. Ольга проводила его и еще раз просила не забывать их дом.
– Благодарю вас, Оля! Если ничего не случится со мною, я всегда с великой радостью приду к вам! – сказал он, пожимая ее нежную руку.
Когда Савицкий шел по улице, душа его была полна образом девушки, взволновавшей самые сокровенные чувства его впечатлительной и сдержанной натуры.
В один из ближайших дней после визита Савицкого предводитель встретил директора реального училища. Директор уже знал о поступке Савицкого на маевке, но, отметив благородство его, добавил: