– К какой, на хрен, бабушке?! – взвился Миша и потребовал, чтобы дочь назвала, кто отец ребенка.
– Это тебя не касается, – дерзко ответила Ирина, не отводя глаз.
– Просто папа хочет знать… – попыталась сгладить конфликт Машенька, но быстро осеклась: дочь посмотрела на нее с такой ненавистью, что ей стало страшно.
– Не вмешивайся, – рявкнул на жену Рузов и подскочил к дочери: – Ты обязана! – закричал он. – Ты нам с матерью пожизненно обязана, потому что мы твои родители. И мы растили тебя не для того, чтобы ты в семнадцать лет кувыркалась в постели с неизвестным мужиком!
– Почему с неизвестным? – криво усмехнулась Ирина и впилась в отца взглядом: – Ты его прекрасно знаешь.
– Я-а-а? – опешил Миша и застыл с разинутым ртом после того, как Ирочка назвала имя его закадычного друга. – Убью!.. – Рузов схватился за телефон.
– Это лишнее, – цинично улыбнулась Ирина. – Чего ты удивляешься?! Вы ведь ничуть не лучше. И ты, и мама. Мне было у кого учиться! Поэтому не ори на меня и успокойся. Я все решила.
– Ирусечка, доченька, – залепетала обескураженная случившимся Маша. – Ну, может быть, еще что-то можно сделать? Безвыходных же ситуаций не бывает. – Она не осмеливалась назвать вещи своими именами. – Вдруг ты подумаешь-подумаешь…
– Это ты про аборт?
Маша молча кивнула.
– Аборт я делать не бу-ду! – проговорила по слогам последнее слово Ирина и ушла к себе в комнату складывать вещи.
– Да уж… – помолчав какое-то время, протянул Миша, – Ирка не в тебя.
– И не в тебя, – отметила Машенька и, повернувшись к мужу, предложила: – Не хочешь поговорить?
– О чем? – усмехнулся Рузов, потемнев лицом.
– О нас. – Маша смело смотрела ему в глаза. – Все хочу у тебя узнать, как будем жить дальше?
– Так же, как и жили, – фыркнул Миша. – И по-моему, неплохо.
– А по-моему, плохо. – Она показала глазами на дверь в комнату Ирины.
– В семье, знаешь ли, не без урода.
– У урода есть родители, – напомнила мужу Машенька и взмолилась: – Слушай, Мишка, давай не будем валять дурака. Мы оба знаем, что у каждого на стороне есть… – она замялась, подыскивая слово, – пассия…
– Заметь, это сказал не я.
– Это сказала я. Можно я продолжу?
Миша кивнул.
– Мне бы не хотелось сейчас, особенно сейчас, – она снова показала глазами на дверь в комнату дочери, – говорить о разводе. В сущности, меня все устраивает. Мы можем жить, как жили. Зачем нам лишние проблемы? Просто давай договоримся не мешать друг другу получать удовольствие от жизни.
– И как я должен себя при этом чувствовать? – помрачнев, уставился на жену Рузов. – Как я должен себя чувствовать, если кто-нибудь мне в глаза скажет: «Такой-то хрен трахает твою жену?»
– Но ведь мне могут сказать то же самое! Поэтому, – Машенька вымученно улыбнулась, – мы квиты. Ты знаешь, я даже рада тому, что у тебя кто-то есть. Мне даже легче, потому что я чувствовала себя ужасно перед тобой виноватой, особенно когда приходила домой и видела тебя таким…
– Каким? – усмехнулся Рузов.
– Уставшим… грустным… Сидишь на диване с закрытыми глазами и ждешь, когда я приду.
– А с чего ты решила, что я жду, когда ты придешь? – почти не разжимая губ, проговорил Миша. – Может быть, я так отдыхаю. Силы восстанавливаю… После, так сказать, продолжительных переговоров за закрытыми дверями без участия журналистов. Я понятно изъясняюсь?
– Понятно, – подтвердила Маша и полюбопытствовала: – И давно у тебя эти продолжительные переговоры?
– А у тебя? – Миша почему-то медлил.
– Давно, – честно призналась Машенька.
– И сколько журналистов в этом процессе участвовало? Много?
– Нет, – незаметно для себя солгала Маша. – А у тебя?
– Достаточно. Но тоже давно. Практически с первой недели после свадьбы, – Рузов принципиально решил ничего не утаивать. – Не ожидала?
– Не ожидала, – Машенька побледнела. – И как это тебе? Нормально?
– Нормально. Просто получаешь удовольствие, и все.
– А сейчас кто тебе мешает его получать?
– Ты, – потемнел лицом Миша. – Ты мне мешаешь. Вернее, мешала. Я, конечно, подозревал. Но сама понимаешь: не пойман – не вор… Я их знаю? – резко поменял он тему.
– Нет.
– Так расскажи! – саркастично потребовал Рузов. – Валяй, любимая, облегчи душу.
– Да я и так ее уже облегчила. – Маша оказалась достойным противником. – К тому же рассказывать нечего.
– Нечего или не хочешь?
– И нечего, и не хочу, – дипломатично ушла от ответа Машенька, одновременно преследуя две цели: Мишу не расстраивать и себя не подставлять под удар. Кто знает, как он среагирует?
Безусловно, признание жены Рузова задело. Сразу свой разговор с покойной Эльзой вспомнил: «Больше всего на свете боюсь, что моя Машка так же, как я, по чужим койкам шарится». «Кто? Машка?!» – расхохоталась тогда Эльза и покрутила пальцем у виска. А оказалось – правда. Недооценила, значит, Эльза его жену. Ошиблась… «Правильно говорят, – подумал Миша, – чего больше всего боишься, то и случается. Накаркал, мудак! Не жилось спокойно!»
– Чего молчишь? – насторожилась Машенька, глядя на задумавшегося мужа.
– Вспоминаю, – признался он, еще какое-то время помолчал, а потом ехидно поинтересовался: – Решила мне нос утереть, феминистка сраная? Или ты это не по идейным соображениям? Так просто?
– Так просто, – пытаясь улыбнуться, прошелестела в ответ окончательно растерявшаяся Маша.
– Иди сюда. – Миша показал на место рядом с собой.
– Не хочу. – Машеньке стало страшно.
– Иди сюда, – прорычал Рузов и с силой притянул жену к себе. – Смотри.
Он достал из кармана сотовый и продемонстрировал Маше несколько фотографий столь откровенного характера, что та покраснела.
– А теперь сюрприз! – омерзительно пропел Рузов и запустил видео, на котором совокуплялись двое, периодически посматривая в камеру. – Помнишь, у тебя мечта была снять видео?
Машенька лихорадочно затрясла головой: «Не помню».
– Ну как же не помнишь, любимая? Говорила же: «На память». Все хотела посмотреть, как это выглядит со стороны… Вот, смотри. – Он запустил видео заново.
– Мне неприятно, – попыталась вырваться Маша, но не тут-то было.
– Что естественно, то небезобразно, любимая, – продолжая ерничать, Рузов перелистывал фотографии: – Смотрю вот иногда на досуге, пока ты в своем телефоне роешься, я настраиваюсь…
– На что?
– На выполнение супружеских обязанностей. Специально смотрю, чтобы какой-то драйв был. Не возбуждаешь ты меня, Машка, в последнее время. Приходится вот искусственным образом обеспечивать эрекцию.
– То-то я смотрю, она у тебя такая вяленькая. Не помогают, значит, девочки?
– Почему? Помогают! Будь моя воля, я бы этих девочек пригласил. Не хочешь попробовать?
– Нет, – наотрез отказалась Машенька.
– А зря, – легко пожурил ее Рузов. – Удивительные ощущения, я тебе скажу. Хоть раз в жизни, но попробовать надо. Кстати, одна из них би. – Он ткнул пальцем в фотографию высокой худой брюнетки, как и положено, с большой грудью. – Двадцать семь лет. Замужем. Ребенок. Зовут… – Миша прищурился и выпалил: – Ксюша. И ты ей, кстати, очень нравишься.
– А ты меня со всеми своими Ксюшами обсуждаешь?
– А как же, любимая! Делюсь опытом, так сказать.
– Ты извращенец, Рузов. – Маша снова попыталась встать, но была грубо возвращена на место.
– Сиди. Тут еще много чего интересного. Вот, например, Леночка. Хорошая девочка, на тебя, кстати, в молодости похожа. Узнаешь?
Машенька скользнула взглядом по фотографии и отрицательно покачала головой.
– Между прочим, имеет на меня самые серьезные виды.
– А ты?
– А я, Машка, как ни странно, люблю тебя по-прежнему. Мало того, среди них тебе нет равных. Ты, так сказать, навеки отлита в золоте и поставлена на пьедестал как моя жена и мать моей дочери. И так было бы всегда, если бы кое-кто сегодня не раскрыл рот. Сама знаешь: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Мне чужая подстилка не нужна.
– То есть развод? – побледнев, уточнила Машенька.
– Развод, любимая, – с готовностью подтвердил Миша и с удовольствием потянулся, не заметив появления дочери.
– Давно пора, – поддержала отца Ирина, толкая перед собой сумку с вещами.
– Пошла отсюда, – резко отреагировал на реплику дочери Рузов и показал рукой на дверь. Ирина послушно направилась к выходу. – Не туда. К себе, – снова скомандовал отец, и она моментально подчинилась, потому что впервые он говорил с ней таким тоном.
– Как ты думаешь, Ируська все слышала?
– Какая теперь разница?! – устремив глаза в одну точку, потер подбородок Миша, а потом, широко улыбнувшись, добродушно воскликнул: – Эх, Машка-Машка, какие же мы с тобой дураки! А ведь могли бы жить, как там говорят, «долго и счастливо». Сколько лет мы с тобой женаты?
– Двадцать два года.
– Жаль, до серебряной свадьбы не дотянули.
– Все можно исправить, – сначала с фальшивым пафосом произнесла Машенька, а потом горько заплакала – поздно.
Признавшись мужу в своих грехах, она действительно испытала облегчение, но ровно на минуту, потому что поток встречных Мишиных откровений в комплекте с неопровержимыми фото- и видеодоказательствами подействовал на нее, как наркоз на пациента. Страх – беспамятство – возвращение в реальность. Маша ощущала непривычную аморфность собственного тела, как будто во время операции из него вытащили все кости, прежде державшие его в вертикальном положении. Хотелось обо что-нибудь опереться, но, кроме мужа, рядом никого не было. Машенька подумала об Иване, но тут же отбросила эту мысль в сторону: «Не помощник!»
– Не плачь, Машуль, – откликнулся Миша, по-своему довольный реакцией жены. «Положено так, – думал он. – Какая женщина легко примет готовность мужа развестись с нею?» Почему-то для Рузова было очень важно оставить последнее слово за собой, как будто от этого что-то зависело. Где-то в глубине души Миша надеялся, что Машенька не поддержит его идею и приведет массу доводов, чтобы избежать этого мероприятия, но надежды Рузова не оправдались: выплакавшись, жена со своей стороны подтвердила целесообразность развода и даже принесла свидетельство о браке. Но вот что странно: будучи хорошими родителями, ни тот ни другой не подумали о дочери, видимо, посчитав ее случай слишком мелким и незначительным на фоне того, что случилось с ними.
О том, что это не так, напомнила Мишина мать, явившаяся к сыну в воскресное утро спустя два дня после того, как тот отвез к ней Ирину.
– Ты чё, мам? – не очень-то дружелюбно поприветствовал ее Миша.
– А ничё, – ответила Марина Леонидовна и залепила Рузову пощечину. – Довели девку, изверги, – наступала она на Мишу, тесня того к дверям спальни. – Довели!
– Успокойся, – хватал мать за руки Рузов, но та продолжала хлестать сына по чему придется.
– Я тебе дам «успокойся»! – кричала Марина Леонидовна и требовала, чтобы появилась Маша. – Как щенка из дома девчонку выкинули!
– Никто ее не выкидывал, – вступилась за мужа Машенька и встала рядом. – Она сама так захотела.
– Больно много она у вас хотела! Ни в чем отказа не знала. Вот вам, пожалуйста!
– А мы-то тут при чем? – воспользовался Машиным появлением Миша и ретировался к плите, подальше от матери. – Мы ей с Машкой как самим себе доверяли, – выпалил Рузов и осекся: фраза прозвучала довольно цинично.
– Не доверять надо было, а проверять, – взялась за Машу свекровь. – Ты что, не знаешь, когда у дочери месячные ходят?
– Ей почти восемнадцать, она взрослый человек. Я что, ей в трусы должна заглядывать?
– Должна! – взвизгнула свекровь и еле удержалась, чтобы не толкнуть невестку.
Машенька отошла в сторону.
– Что ж вы за люди! – расплакалась Марина Леонидовна. – Ну что ж вы за люди, господи! Это ж ваше дите, единственное. Другого не будет.
– Ну я бы не была так уверена, – пробормотала Маша и, налив в стакан воды, подала его Мишиной матери: – Успокойтесь, пожалуйста, вам нельзя нервничать.
– Господи! – продолжала причитать свекровь, раскачиваясь, словно над гробом с покойником. – Что же делать-то? Как людям в глаза смотреть?
– А при чем тут люди? – наконец-то подал голос Рузов и подошел к матери: – Ты думаешь, у людей своих проблем нет?
– Есть, конечно, – вытерла слезы Марина Леонидовна. – Но не такие…
– Откуда ты знаешь какие? – Взяв мать за руку, Миша повел ее к дивану. – Ну вот откуда ты знаешь, какие проблемы у меня, у Машки? Ты о своих-то помнишь проблемах?
– Я – это я, – твердо ответила Марина Леонидовна. – Я – человек пожилой, сколько проживу, столько проживу. Не я первая, не я последняя, – вспомнила она про свою онкологию и моментально переключилась: – Ирке вашей, сынок, еще жить да жить. А у нас ведь как? Порченую девку замуж никто не возьмет, всякий пальцем тыкать будет, разговоры разговаривать. Это вы думаете, что ворота уже дегтем не мажут, а я знаю – мажут. А вы ее из дома – на улицу. Так-то поддержки нет, еще и вы… Может, ты, Маш, с ней поговоришь? Все-таки мать. Глядишь – послушает…
– Не послушает. – Машенька не питала никаких иллюзий. – Меня она не послушает.
– А кого же она послушает?! – схватилась за голову Марина Леонидовна.
– Позвоним? – неуверенно предложила Маша, имея в виду отца ребенка.
– Позвоним, – согласился с ней Рузов и набрал номер старого товарища. – Макс? – бодро начал он, а потом сорвался и заорал: – Ты знаешь, что ты подонок?
Макс что-то ответил.
– Она моя дочь! – прорычал Миша. – Этого достаточно! Что значит «сама захотела»? Тебе сколько лет, скотина?! А ей? Напомнить? Семнадцать ей!.. Да ты понимаешь, что это статья?
И опять Макс что-то ответил, отчего Рузов, хватанув воздуха, побледнел и заорал благим матом:
– Да мне плевать, что она не девочка! И что по обоюдному согласию! Беременна-то она, а не ты!
– Дай мне трубку, – не выдержала Маша и выхватила из Мишиных рук телефон: – Алле, Макс? Выслушай меня, пожалуйста. Ирочка беременна… Говорит, от тебя.
Минуту Машенька молчала, внимательно вслушиваясь в стрекот сотового, а потом, покрывшись красными пятнами, разом обмякла и беспомощно посмотрела на Рузова:
– Он требует генетической экспертизы.
– Хер ему, а не генетическую экспертизу, – разозлился Миша, хотя обвинять бывшего друга в том, что тот усомнился в собственном отцовстве, было нелепо: имеет право.
– Упустили вы ее, сынок, – запричитала было Марина Леонидовна, а потом выдала: – Скажите, ваш. Ваш ребенок-то.
– И как ты себе это представляешь? – удивился материнской находчивости Миша. – Подушку, что ли, Машке привязывать?
– А хоть бы и подушку… – подтвердила Марина Леонидовна и предложила увезти Ируську из города.
– Вы что? С ума сошли?! – возмутилась Машенька, представив, как будет изображать беременную в свои-то сорок четыре года при помощи подручных средств.
– А чё такого-то, дочь? – взялась уговаривать ее свекровь. – Чай, не всю жизнь с курдюком ходить!
– Не всю, – согласилась с ней Маша и иронично добавила. – Всего-то полгода.
– А что, на эти полгода у тебя какие-то особые планы? – ехидно уточнил Рузов, несколько задетый Машенькиной нерешительностью. С его точки зрения, первое, что она должна была сделать как мать, так это броситься спасать честь дочери вместо того, чтобы торговаться. – Не о себе в этой ситуации надо думать, – назидательно изрек он, присев рядом с матерью.
– О тебе, – огрызнулась в ответ Маша, быстро просчитавшая, на какие жертвы ей придется идти ради условного спасения семейной чести. – Я подумаю, – пообещала она свекрови и поставила жесткое условие – сначала поговорить с Ирой.
– Ну, Иринку я беру на себя, – самоуверенно взялась за дело Марина Леонидовна, наивно полагая, что имеет на внучку хоть какое-то влияние.
– Что-то я сомневаюсь… – призадумалась Машенька и оказалась права: дочь категорически отказалась прислушаться к бабкиным увещеваниям и пригрозила, что уйдет на квартиру.
– А деньги откуда? – резонно задала вопрос Марина Леонидовна, но быстро пошла на попятный, заприметив презрительный взгляд внучки. – Я ж не гоню тебя, Ир, живи, пожалуйста, – затараторила она, понимая, что этим вопросом подорвала доверие в свой адрес.
– Конечно, не гонишь, – со слезами в голосе проговорила Ирина и чуть слышно добавила: – Никто меня не гонит, а пойти некуда.
– А я на что?! – вскочила Марина Леонидовна и закружила вокруг внучки. – Думаешь, не справимся?! Еще как справимся! Бог даст, годок-другой проживу, а там – время покажет. Знаешь, как говорят: «Человек полагает, а господь располагает». Глядишь, и мамка с папкой остынут, тоже помогут.