Что же делал погибший так долго, почти три часа? Готовился к смерти? Но тогда он должен был бы написать записку: оправдать себя перед женой и друзьями, обвинить обидчиков… Записки не было. Это объяснимо, если роковое решение возникло спонтанно и выполнено почти сразу. Вернулся, сбросил плащ, взял карабин, разбудил жену, сказал пару слов, выстрелил… Но тогда, опять же, как объяснить разрыв во времени?
Это для Антона была вторая нестыковка фактов. Первая – внешний вид и собранность жены погибшего.
При опросе соседей всего лишь один вспомнил, что слышал выстрел. Негромкий, но какой-то резкий хлопок разбудил его. Он полежал, прислушиваясь, но звук больше не повторился, и, медленно возвращаясь в сон, человек подумал: «Опять пацаны петарды пускают… А, может, и стреляет кто…» Что правда, то правда: подобные звуки, ещё немыслимые лет пять-шесть назад, стали нынче людям привычны, любопытства не вызывают. Вот и этот свидетель, он даже на часы не взглянул. Сказал лишь: «Спал я уже крепко, наверное была глубокая ночь».
И всё же, обход соседей Карамышевых по подъезду, неторопливые разговоры с ними дали Антону одну зацепочку. Женщина, живущая этажом выше, сказала Антону, что у Лидии был «другой мужчина».
До неё все, с кем разговаривал капитан, говорили одно: Карамышевы чудесная, любящая друг друга пара. У них не было детей, это их обоих огорчало, но за много лет они уже смирились, привыкли, всю заботу и нежность переносили друг на друга. И вдруг… Симпатичная, молодящаяся женщина средних лет говорила смущённо:
– Знаете ли, я б ни за что об этом никому не сказала, если б не такая трагедия… Всё-таки это личное дело той семьи, никто не должен вмешиваться. Но коль так получилось… Наверное, нужно говорить всё, что знаешь…
– Буду вам очень благодарен! Любая мелочь поможет выявлению истины.
Да, когда нужно, Антон умел быть таким проникновенным и убедительным!.. Соседка, оказывается, один раз видела «другого мужчину» в лифте, вечером. Тот вышел на третьем этаже и сразу повернул к квартире Карамышевых. Она бы, наверное, забыла о нём, да только наутро, рано, выгуливая пёсика в сквере, увидела, как этот же мужчина вышел из подъезда, оглянулся и помахал рукой. А ему из окна ответила Лида Карамышева. Женщина ещё порадовалась, что за кустами её не видно: неудобно как-то оказаться свидетелем подобной сцены. Но тогда она ещё себя урезонила: вдруг это друг или родственник Александра? Да только днём оказалась в магазине в одной очереди с Лидой, разговорились, и Карамышева пожаловалась, что муж в командировке, она одна скучает…
Новый факт настолько показался Антону интересным, что он тогда впервые подумал: «А вдруг не самоубийство, а убийство?»
Следователь Сергачёв отмахнулся от него, как от назойливого шмеля: с досадой, но и некоторой боязнью.
– Вечно ты суетишься, Антон! Знаю, знаю, сыщик ты от Бога, да только сейчас заносит тебя не туда!
– Почему, Николай Михайлович? – Ляшенко стоял перед столом следователя, как молодой и рьяный бычок: коренастый, крутоплечий, с густой русой шевелюрой, обаятельной ямочкой на подбородке. Он не мог не нравиться, и прекрасно это сознавал. И убеждать умел. – Тогда становится ясным отсутствие записки. И растянутость времени объясняется: должна была произойти ссора, разборка, убийство, заметание следов, обдумывание версии…
– И кто же, по– твоему, убил?
– Тот, другой… Или жена… Причём, могла сделать это даже защищаясь…
– Ты фантазёр, – фыркнул Сергачёв. – Всё это вилами на воде писано. Где следы третьего?
– Да, следов нет.
– Ты, Антон, просто анекдот известный разыгрываешь: муж вернулся из командировки раньше времени, а жена с любовником…
– Анекдоты, знаете ли, из жизни берутся. Впрочем, в этот раз третьего могло и не быть. Но ведь в натуре он существует! Значит, не всё гладко было в жизни Карамышевых. Могла произойти ссора.
– Ага, в таком случае убийца – жена? Антон, Антон, куда тебя понесло? Ведь версия самоубийства подтверждается, и очень убедительно.
Ляшенко пришлось согласиться, куда денешься:
– Да, Николай Михайлович, это верно. Подтверждается по всем статьям. И всё же, дайте я покопаюсь?
Сергачёв покачал головой насмешливо:
– Мальчишка ты ещё, азарту в тебе много… Через два дня нужно дать прокурору заключение. Вот эти два дня копайся, пожалуйста! Но и только.
Антон сам от себя не скрывал, что подозревает жену погибшего. В чём? Ну, скажем, так: в сокрытии каких-то фактов, которые могли бы по-иному высветить произошедшее.
У себя в кабинете капитан быстро перебрал бумаги: рапорта, отчеты – всё, что относилось к самоубийству. Ничего! Какая досада: всё, о чём говорила Лидия Карамышева, подтверждалось другими людьми – друзьями покойного, бывшими сослуживцами, соседями. Всё… нет! Кроме одного: личность погибшего официально опознавала только жена.
Конечно, двое понятых из соседей – муж и жена, – тоже видели тело. И ни один не воскликнул: «Нет, это не он!» Но и смотрели они мельком, женщине даже плохо стало, муж её сразу вывел.
Антон поморщился недовольно: чего там, понимает, что за уши тянет. Вот если бы Карамышева и в самом деле оказалась бы под подозрением, тогда да! – нужно было официально опознать тело ещё кому-то. Даже если личность погибшего несомненна. Но виновность женщины существует лишь в его интуитивном воображении. И даже единственная родственница Карамышева, его тётя, отказалась ехать на опознание. Антон сам разыскал её здесь, в городе, всё рассказал, опросил, а когда пригласил поехать с ним, пожилая женщина удивилась:
– Вы же говорите, он у Лиды на глазах застрелился… Зачем же? Нет, на похороны поеду обязательно! Бедный Сашенька… А так – нет, не хочу!
Вспомнив о тёте, Ляшенко вдруг припомнил и ещё кое-что. Родственница назвала одну деталь – особую примету племянника. Другие ничего подобного не вспоминали, хотя капитан, как положено, спрашивал. А вот тётя рассказала… Вот, кстати, её показания: «… тёмный ноготь на большом пальце левой ноги». Причину она точно не знала. Одно время, давно, племянник прихрамывал, говорил, что палец на ноге болит. А полгода назад он навещал её, она и вспомнила, спросила. Александр рассмеялся, сказал, что давно забыл о том хромоте, вот только ноготь на большом пальце потемнел, теперь всё время такой будет…
– Есть идея! – Антон быстро собрал и запер бумаги в сейф. – Проверим…
Капитан Ляшенко ехал в центральный городской морг, где в специальном отсеке лежали жертвы криминальных ситуаций, ожидая официального разрешения на захоронения. Карамышева похоронят послезавтра. В заключении судмедэкспорта и патологоанатома ничего о тёмном ногте сказано не было. Но Антон старался сдерживать своё возбуждение. Он понимал, что труп самоубийцы вряд ли тщательно осматривали. Определили причину смерти, да и всё. А что ещё? Зачем, коль человек известен? Неопознанных жмуриков столько, что продохнуть некогда! Вот их-то описывают и в самом деле до каждого ногтя: по таким описаниям, бывает, и через три года родственники находят пропавшего без вести.
Предъявив на входе своё удостоверение, Антон прошёл по длинному, тускло освещённому коридору, отворил дверь в прозекторскую. Осторожно отворил – не любил заставать здешних специалистов за работой. Но, к его счастью, один стол был пуст и чисто обмыт, тело на втором накрыто простынёй. Ассистент Толик мыл в раковине инструменты. Обернувшись, он улыбнулся, махнул рукой в мокрой резиновой перчатке.
– Привет. А Вадим Николаевич будет через полчаса.
– Ты-то свободен?
– Как птичка! И всегда к услугам!
– Вот и хорошо. – Антону нравился парнишка с всегда приветливым выражением лица, и это на такой работе! – Дай мне взглянуть ещё раз на самоубийцу Карамышева.
Они прошли другим коридором в холодильник. Толик провёл капитана к одному отсеку, сверился с надписью над ручкой, кивнул и потянул ручку на себя. Городской морг был оборудован по-современному: легко и бесшумно выкатился металлический стол.
– Всего смотрим?
– Приоткрой голову, – попросил Антон.
Толик усмехнулся:
– Ошибочки быть не может! – И откинул полотно болотного цвета.
Антон знал, что лица не будет, но всё же вздрогнул и махнул рукой:
– Давай ноги…
Вот перед ним лежал мужчина: мёртвый и не вызывающий симпатии. Поскольку нет более жалкого существа, чем муж, убитый собственной женой! Кем надо быть, чтоб позволить себя так унизить!
Антон непроизвольно покачал головой. Он был холост и доволен этим. Уж слишком много отвратительного насмотрелся он на своей работе. И хотя понимал, что видит лишь одну сторону жизни – задворки, – всё же, всё же…
В это время лаборант полностью выкатил стол из ячейки. Капитан прошёл в ноги и отбросил покрывало. Не без волнения отбросил: вот сейчас что-то произойдёт… И поначалу ему показалось – да, произошло! Но уже через мгновение он увидел черноту на мраморно-сероватом большом пальце. Тёмный ноготь. Он был не чёрным, но всё-таки заметно темнее других. Руки Антона потянулись потрогать, но, ещё не прикоснувшись и ощутив могильный холод, одёрнулись. Зачем? И так видно.
Лаборант заметил разочарование на лице капитана, спросил:
– Что-то не так?
– Наоборот, – ответил Ляшенко, оставив парня в недоумении. – Задвигай и пошли.
Он не стал говорить лаборанту о неполном описании тела, это он скажет врачу… потом, при случае. Ждать патологоанатома ему не хотелось, хотелось вернуться к себе, подумать. О чём? Нужно подводить итоги и сдавать розыскные материалы Сергачёву.
И всё же Антон не упрекал себя. Да, нелепо было надеяться, что тёмного ногтя не окажется. Что он себе нафантазировал? Как мальчишка! Но вот то, что в этом деле есть тайна, упрямо будоражило молодого сыщика. Его интуиция никогда не подводила. Просто он до чего-то не докопался, проглядел. Что ещё осталось неохваченным? Только баллисты. Они должны сегодня дать результаты своей экспертизы. Но какие там могут быть неожиданности? И оружие, и патрон, и то, что убитый вполне мог сам в себя выстрелить – всё это определилось ещё там, на месте трагедии, в то раннее утро.
Телефон в кабинете у капитана зазвенел сразу, словно ждал, когда он войдёт.
– Это вы, капитан? – говорил лейтенант из его розыскной группы. – Вам звонили из баллистической экспертизы, просят срочно зайти. Похоже, у них есть новости, неожиданные…
Сердце у Антона рванулось, трубка легла на рычаг, словно припечатанная. Вот оно – всё тайное всегда становится явным! Теперь он нисколько не сомневался: там, у баллистов, подтверждение его догадок, разгадка тайны!
Глава 6
Сергачёв вёл допрос Лидии Карамышевой спокойно, корректно и очень толково. Антон сидел тут же, чуть в стороне, и не мог не отдавать должное следователю. Конечно, тот зануда и любит дела простые, ясные, не требующие усилий. Но если приходится, показывает высокий класс. Чего стоит хотя бы его первая фраза, от которой, как хорошо знал оперативник, зависело многое.
– Ваш муж не убивал себя!
Лидия уже не впервые приходила в этот кабинет – дважды давала показания как свидетель. И когда вновь получила повестку, подумала: «Господи, пусть это будет в последний раз!.. А, может, так и есть? Следствие заканчивается…» Очень хотелось верить. Она не знала, что Сергачёв сказал капитану Ляшенко:
– Можно, конечно, отправить людей с ордером, арестовать её, обыск сделать, привезти сюда и допросить. Но пусть лучше придёт сама, ни о чём не догадываясь. Так может интересный разговор получиться.
И он оказался прав. Первая же фраза сразила женщину. Не впервые Антон наблюдал, как теряются люди – бледнеют, краснеют. Но чтоб вот так, внезапно, отхлынула кровь, превратив лицо в мёртвую серую маску, а молодую женщину – в призрак… Нет, такого он не видал! Карамышева качнулась и медленно стала клониться набок. Капитан рванулся, подхватил её. Она была в сознании, только глядела глазами, полными страха. Антону на мгновение даже захотелось крикнуть Сергачёву: «Стой, нельзя так!» Но следователь уже продолжал, так же спокойно и веско:
– Нет, не он сам себя, а вы его убили…
И Антон спохватился: конечно же, так и надо – ковать, пока горячо. Что с ней сделается? Мужика убить сумела, не померла от страха. И теперь не умрёт!
А Карамышева и в самом деле быстро пришла в себя. Капитану даже показалось, что странная искорка оживления осветила потухшие глаза, приглушила страх. Бледность не ушла, но перестала быть мертвенной. И с тяжёлым вздохом пробились её первые хрипловатые слова:
– Почему вы так говорите?
– Ну что ж, – следователь легонько пожал плечами, голос его смягчился. – Не буду разыгрывать Шерлока Холмса. Всё очень просто: при экспертизе наши криминалисты установили – выстрел, который убил вашего мужа, не мог быть сделан им самим.
– Не понимаю…
– Нет, Лидия Андреевна, вы понимаете! – Теперь Сергачёв совсем расслабился, откинулся на спинку стула, усмехнулся. – Понимаете, поскольку отлично знаете, как всё происходило. А вот как мы об этом узнали, да, тут для вас загадка. Но я охотно разъясню.
Тут он вновь подался вперёд, к ней, и Антон с восхищением наблюдал, как голос следователя зазвучал проникновенно, сочувственно, как вспыхнул на щеках Карамышевой горячий румянец, а в глазах блеснули слёзы.
– Вы, голубушка, женщина интеллигентная, никогда ни в чём криминальном замешаны не были и не намеревались. Думаю, что происшедшее – неожиданность и трагедия в первую очередь для вас. Я расскажу вам всё, как есть, и, думаю, для вас сделать то же – будет самым лучшим.
И он, как и обещал, очень просто и доступно – за три минуты, – объяснил женщине: баллисты выяснили, что погибший должен был стрелять левой рукой – лишь при таком условии он мог сделать выстрел, убивший его. Однако, во-первых, Карамышев не был левшой. А во-вторых – и это особенно важно, – на оружии чёткие отпечатки пальцев его правой руки. И на курке, и на прикладе. Отпечатков левой руки вообще не существует, хотя должен же он был поддерживать карабин второй рукой. Но нет – только пальцы правой руки!
– А что сие означает, дорогая Лидия Андреевна, это ясно и школьнику – они нынче детективы читают пачками. Убив мужа, вы тщательно протёрли оружие, а потом приложили в нескольких местах его пальцы. Вы знали, что он – не левша. А вот тонкостей нашей экспертной работы вы знать не могли.
Сергачёв повернулся к Антону и сказал, словно отвечая на заданный вопрос:
– Вот тебе и объяснение разрыва во времени: пока всё проделала да обдумала свои действия и показания, да попереживала и поплакала… Так ведь, Лидия Андреевна? Переживали, плакали?
Женщина подняла на него тоскливые, замученные глаза.
– Да, – сказала тихо. – Плакала. И не хотела…
Антон встал с продавленного дивана у стены, шагнул к столу и наклонился над женщиной.
– Вам лучше ничего не скрывать, это правда. То, что произошло – трагедия, верно ведь? И кажется мне, там мог быть третий человек… Если он был и вы назовёте, укажите его… Это увеличивает ваши шансы на оправдание. Может быть, стреляли вовсе не вы?
И вновь с женщиной произошла метаморфоза. Потухшие, тоскливые её глаза загорелись чувством. Антон готов был поклясться, что это – сильный испуг. Она заговорила быстро, лихорадочно:
– Нет! О чём вы? Я сама, мы двое… Я сама убила его! Да, это я! Так получилось, так получилось!..
И зарыдала, запрокинув голову, отчаянно закрыв лицо ладонями. Больше она ничего не хотела да и не могла говорить. Отпоив её водой, дав подписать протокол и показав постановление об аресте, следователь вызвал конвоира. Капитан кивнул Сергачёву: «Я провожу».