Юрко уже несся к двери, стряхивая с запястий ремень, который Голуб не успел затянуть. Он споткнулся на пороге и с воплем покатился в черноту ночи. А за ним, стряхивая с себя Андрея, топал Трофим.
Окуленко почувствовал резкую боль в ключице. Старый перелом частенько давал о себе знать. Улучили, черти, удобный момент! Пока он поднимался, Трофим уже добрался до порога, перевернул скамейку, загородив проход, и в следующий момент давил бурьян, утробно урча.
Вне себя от злобы, Андрей ногой отбросил скамейку и вывалился в ночь. Автомат оставался при нем, и то хорошо. Светила полная луна, озаряя огород.
Бандиты рассыпались, уходили порознь. Избитый Юрко демонстрировал неслабую прыть, мчался через грядки, подбрасывая ноги. Трофим спешил в другую сторону, путался в высокой траве и постоянно озирался. Оба истерично кричали что-то очень нецензурное.
Уйдут же эти гады! Юрко уже приближался к соседскому палисаднику.
Андрей вскинул автомат, широко расставил ноги. Вертлявая спина преступника неплохо помещалась в прицел, но постоянно норовила из него уйти. Он затаил дыхание, расслабился. Длинная очередь пропорола воздух. Оборвался истошный визг. Ступия изобразил причудливую петлю, как будто собрался поднырнуть под собственную промежность. Главное, что попал!
Андрей уже не смотрел, что происходило с этой ничтожной тварью, кинулся за главарем шайки. Трофим решил, что стреляют в него, от страха ноги его подкосились, он повалился в бурьян. Окуленко настиг его в несколько прыжков, отбросил автомат и принялся ожесточенно бить.
Главарь попытался приподняться. Отчасти ему удалось это сделать. Бандит напыжился, схватил Андрея за ногу, а когда тот потерял равновесие и повалился, потянулся к его автомату.
– Что, мент, поквитаемся? – выхаркнул он вместе с рвотой.
Да не бывать такому! Андрей ударил пяткой в ненавистную морду, благо до нее была не коломенская верста. Бандит встряхнул всеми конечностями, его челюсть переломилась. Он понимал, что конец близок, сопротивлялся с каким-то диким напором, не желал уступать. Андрей опять навалился на него. Трофим хрипел, пена шла из распахнутого рта, как из вскрытой банки со свежим пивом.
Рядом уже топали опомнившиеся товарищи. В нетерпении подпрыгивал Пашка Дорофеев. Он хотел помочь командиру, но в недоумении встал перед клубком из тел и мельтешащих конечностей.
– Командир, что у тебя с этим козлом? – выкрикнул Костюк.
– Характерами не сошлись, – прохрипел Андрей, пытаясь вывернуть непоседливые руки уголовника.
– Да не лезь ты, Пашка! – выкрикнул Савельев. – Капитан сам сейчас разберется!
Как в воду глядел товарищ! Трофим отчаянно взбрыкнул, окатив Андрея слюной. Бешенство обуяло Окуленко окончательно, затмило остатки разума. Пальцы бандита впились в его горло. Он избавился от хватки ударом колена в промежность и коротко врезал в горло. Этот решительный удар переломил шейные позвонки бандита.
Капитан откатился в сторону, восстанавливая дыхание. Сознание заволокло свинцовой мутью, но ничего летального в этом не было.
Трофим колотился в агонии, давился собственными выделениями. Он издал что-то трубное, незаконченное и затих.
– Ну, ты и отжег, командир!.. – сказал Дорофеев, помогая ему подняться. – Сам осудил упыря, собственным законом. Посмотри, до чего ты его довел!
Смотреть на мертвого поганца бывшему капитану милиции решительно не хотелось. Держась за горло, Андрей ползал по земле, искал автомат, едва не поменявший хозяина.
– Он и Ступию осудил! – выкрикнул с другого конца огорода Костюк. – К высшей мере, блин! У этого придурка от рожи ни хрена не осталось. Ты ему, Андрюха, полмагазина в затылок всадил! А как же справедливый суд, тюрьма? Ладно, командир, не парься, собаке – собачья смерть!
В покинутой баньке вдруг разразилась автоматная стрельба! Все бросились обратно, даже Андрей, позабывший про свое травмированное горло.
Невысокий Савельев колобком вкатился в баню и начал жутко ругаться. За ним туда ввалились остальные. Мертвецов в помывочном отделении явно прибыло. Прохор с Гориком лежали на полу – лица обезображены, рты оскалены. Оба крест-накрест были перечеркнуты пулевыми отверстиями. От крови в тесном пространстве было некуда ступить.
– Уплачено… – отрешенно пробормотал Липник, извлекая из автомата пустой магазин.
– Ну и что это было, Серега? – не понял Дорофеев.
– Хамили, – коротко пояснил Липник.
– Ага, – понимающе протянул Голуб. – Тогда, конечно, другого лекарства не существует.
– Осуждаешь, командир? – Липник глянул на Андрея с какой-то непонятной злостью.
Он был еще не в курсе, что капитан Андрей Окуленко тоже славно поработал на задворках баньки.
– Не могу смотреть на эту мразь, слушать, как они меня матерят. Сам не свой становлюсь. У тебя ведь никого не убили на этой войне?
– Сплюнь, – пробормотал Андрей, невольно отворачиваясь.
У него на этой глупой и беспощадной войне, к счастью, никого не убили. Семья в порядке, хотя и находилась в Ломове, родня из Макеевки успела эвакуироваться в Россию еще до начала полномасштабных боевых действий.
Вдалеке уже ревела сирена реанимобиля, громыхала ржавыми боками машина для перевозки задержанных и заключенных. Это чудо техники под названием «Безумный Макс» ополченческие Кулибины сконструировали из бывшего мусоровоза. Они удалили из него все ненужное и наварили на корпус стальные решетки. В случае нужды мусоровоз непринужденно превращался в зловещую боевую машину, призванную внушать трепет врагу.
Застонала девочка, лежащая под одеялом, приподнялась – взъерошенная, серая от потрясения, уставилась невидящими глазами на свою истерзанную мать, которую Голуб догадался хоть как-то прикрыть одеялом. Слезы ползли по впалым щекам. Ополченцы, навидавшиеся всякого, смущенно отвернулись.
– Ладно, мужики, пойдем на улицу, – пробормотал Андрей. – Пора встречать долгожданных гостей. Черт бы побрал этих сонь!
Глава 2
Окуленко вернулся домой лишь под утро, дико уставший, с раскалывающейся головой. В Крановом переулке на южной оконечности Ломова было тихо и безмятежно. Стояла сонная тишина, в воздухе остро пахло травами и цветами.
Снаряды в такую даль залетали редко, разрушений здесь было немного. Значительная часть жителей этого района уехала отсюда, но жизнь тут была вполне сносной. Андрею сложно было представить, что это тот же город, который он патрулирует четвертую ночь, не расставаясь с автоматом.
Несколько минут он постоял у калитки, вслушиваясь в сонную тишину, потом затоптал окурок и пересек двор. Хозяйство приходило в запустение. С этой проклятой службой, отнимающей практически все время, он окончательно забросил дом. У сарая валялась груда чурок, которые некогда было порубить, крыша бани окончательно просела.
Впрочем, бурьян не лез во все щели, половина картошки на участке была выкопана – значит, Ольга с пользой провела день. За шторами поблескивал свет. Жена еще не ложилась, ждала мужа.
Стройная фигурка, которую не мог испортить никакой мешковатый халат, поднялась из-за стола и утонула в его объятиях. Он целовал ее в сонные глаза, гладил приятно пахнущие волосы. В свои тридцать два Ольга выглядела идеально, даже морщинки возле глаз ее не портили, а лишь усиливали сексуальное притяжение.
До войны она работала гинекологом, теперь сидела дома. Районную больницу разбомбили, профессия стала невостребованной.
Зато ребенок – восьмилетняя Людочка – всегда была под присмотром. Она помогала матери по хозяйству и даже иногда видела папу, в основном спящего.
Занятия в школе еще не начались. Учебное заведение находилось в опасной зоне. Снаряды временами прилетали на двор, вдребезги разнесли спортзал.
Приказом новых властей «первое сентября» перенесли на месяц. Дети, конечно, нисколько не возражали, но это был явно не предел. У украинских артиллеристов имелась дурная привычка бить куда попало, а потом сваливать свои грехи на ополченцев.
– Как я устала ждать тебя!.. – шептала Ольга, гладя его по отросшей щетине. – Уже четыре ночи одна, жду и не знаю, вернешься ли ты.
– Другую нашел, – пошутил Андрей. – Она такая беспокойная, боевая и отнимает массу времени. Ночь еще не кончилась, милая. – Он осыпал жену поцелуями. – Мы можем все наверстать и даже выспаться.
Первым делом Андрей заглянул в детскую – белокурая Людочка спала, шумно посапывая, – потом снял автомат, амуницию, осточертевший камуфляж. Ольга покормила его то ли завтраком, то ли ужином. Она сидела напротив, подперев кулачком подбородок, разглядывала с любовью. Потом женщина спохватилась, принесла из шкафа графин с ароматной сливовой настойкой, бесперебойно производимой бабой Нюрой, живущей через дорогу, налила мужу в бокал.
– Это обязательное условие? – удивился Андрей.
– Это лекарство, – заявила Ольга. – Для преодоления депрессивных явлений. Уж поверь дипломированному медику. По старой, кстати, цене, – похвасталась супруга. – Баба Нюра безбожно завышает цену своей продукции, ссылаясь на дороговизну сырья, войну, мировой экономический кризис и внезапный визит патруля ополчения, который отобрал у нее все, что она наварила на неделю.
– Ну да. – Андрей кивнул и охотно выцедил пахучую жидкость. – Что в мире ни случается – все к росту цен. Но тебе она сделала скидку?
– У нас она пожизненная, – проговорила супруга. – Баба Нюра прекрасно помнит, как ты вытащил с того света ее внука. Ты ешь, Андрюша, не смотри на меня влюбленными глазами.
– Да, родная. – Андрей энергично застучал ложкой.
Он давно подметил эту странную особенность. Что бы вокруг ни происходило, но жители Донбасса крайне редко изменяют своим привычкам. Война не нарушает их планы, пока не стирает все на своем пути. Снаряды попадают в жилые дома, а в соседнем квартале идет обыденная жизнь. Граждане делают вид, что ничего не слышат. Работают магазины, кафе, люди как ни в чем не бывало ходят по улицам, занимаются своими делами, обсуждают личные проблемы. По дорогам ездят маршрутки, набитые пассажирами, горожане ждут автобусы на остановках. Если кого-то убьют, люди прикрывают тело тканью и снова ходят рядом. Любопытные дети заглядывают в воронки от разорвавшихся снарядов.
Из одной такой воронки Андрей однажды и извлек здоровенного пятнадцатилетнего детину, оказавшегося не в том районе. Артиллерийский снаряд по простоте своей не знал, что есть закон, запрещающий ему попадать в старую воронку, и угодил точнехонько в нее. Парня засыпало землей. Если бы Андрей его не откопал, то контуженый отрок быстро задохнулся бы. Все обошлось. Окуленко оживил его, надавал по ушам для профилактики и отправил к бабке.
После еды он лежал в кровати, расслабленный, довольный жизнью. А Ольга в ночной рубашке сидела за туалетным столиком, меланхолично смотрела в зеркало и при помощи клочка ватки улучшала свой внешний облик.
– Ты словно скорбишь о чем-то, – зевая, заметил Андрей.
– Старею, – со вздохом сказала Ольга.
– Ты еще родишь мне сына, – сказал Андрей.
Ольга прыснула и услышала:
– Я серьезно говорю.
– Поздно, милый.
– Поздно? – удивился Андрей. – Прекрасный лебедь превращается в гадкого утенка? Что-то незаметно. Ты хороша как никогда. Так, немедленно бросай свой столик и иди сюда! – распорядился он. – Иначе я усну. У меня был трудный день и очень нелегкая ночь. В полдень все опять начнется с самого начала. Выслушивать жалобы о твоей преждевременной старости – это не совсем то…
Он не договорил. Ольга легким движением избавилась от ночной рубашки и забралась к нему под одеяло. Андрей чуть не задохнулся от радости. Словно не было войны, взрывов и смертей, одуряющей работы.
Они занимались любовью, утопая друг в друге, позабыв про все, даже про совместное белокурое творение, мирно посапывающее в соседней комнате. Постель взмокла от пота, хотя не сказать, что в доме было жарко. Иногда находило – вспоминалась молодость, бурлили гормоны. Прошлой зимой на тайном семейном совете было принято историческое решение завести еще одного ребенка, но вот только война-злодейка сломала все планы.
«Хорошо, – решили супруги. – Пока мы ограничимся безопасным сексом, но при первом же удобном случае вернемся к этому вопросу».
– Господи, как раньше! – прошептала разморенная Ольга, прижимаясь к мужу. – Словно и не было ничего этого.
– Скоро не будет ничего этого, родная, – пробормотал Андрей, гладя ее шелковистую кожу. – Война вот-вот закончится, наши отбросят укропов на север, обстрелы прекратятся, снова начнется скучная, нудная мирная жизнь.
– Правда, все будет хорошо, Андрюша?
– Конечно. Плохо нас никак не устраивает. – Он засмеялся.
Сон отрезало. Прошли какие-то жалкие минуты, и вновь проснулась мужская сила, потянула в бой. Ольга расслабилась, издала стон. Их опять накрыло с головой.
А потом они валялись, отбросив одеяло, и с опаской прислушивались к происходящему в соседней комнате. Однажды Людочка проснулась спозаранку в выходной день и едва не спалила родителей, лежащих на кровати в чем мама родила. Одеяло валялось черт знает где. Андрей свалился на пол под окно. Ольга прикрылась подушкой и на резонный вопрос ребенка, где папа, задыхаясь от смеха, объяснила сонному чаду, что папу забрал Карлсон. Они улетели, но, в принципе, к завтраку обещали вернуться.
– Ужас какой! – придя в себя, прошептала супруга. – А помнишь, как пятнадцать лет назад мы собирались всего лишь быть друзьями?
– Помню, – согласился Андрей. – Ты прижалась ко мне попкой в палатке. Это было именно то, что так необходимо для дружбы.
Они счастливо смеялись, обнимались. Постепенно Морфей затягивал их в свои глубины. Супруги заснули, крепко обнявшись.
А за два часа до полудня, после трехдневного перерыва, артиллерийская группировка украинских войск снова начала массированный обстрел Ломова. Это было что-то новое. На сей раз работала дальнобойная артиллерия.
Андрей проснулся от нарастающего свиста. Испытав мимолетное чувство ужаса, незащищенности, он машинально обнял еще не проснувшуюся Ольгу. Рвануло в соседнем квартале, вздрогнул дом, зазвенели стекла. Жгучий комок подкатил к горлу. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Он подлетел как на пружине, затряс жену.
Она уже проснулась, смотрела на него огромными от ужаса глазами.
– Что это, Андрюшенька?
– Это вместо зарядки, – отшутился он. – Живо одеваемся, мое солнце. Я приведу Людочку.
И покатилась вереница разрывов, чуть дальше первого, но часто, много. Дом уже не просто дрожал, а подпрыгивал, стекла звенели на разные лады. Они лихорадочно искали одежду, Андрей натянул штаны, бросился из спальни.
Людочка уже спешила навстречу. Лохматая, опухшая, она ревела, терла глаза кулачками.
Снова раздался зловещий свист, от которого захватило дух и замерло сердце. Такое ощущение, что рвануло где-то здесь, в Крановом переулке. От грохота заложило уши!
«„Акации“, – безошибочно определил Окуленко. – Мощные дивизионные самоходные гаубицы. Вот же суки! Бьют не по позициям ополчения, а по мирным жителям!»
Жена и дочь истошно кричали, затыкали пальцами уши. Он не поддался панике, в отличие от своих любимых. Дорога была каждая секунда. К черту одежду, бери документы и прочие необходимые вещи!
Он схватил дочь в охапку, сцапал Ольгу за руку и потащил обеих в горницу.
Подпол в этом доме был глубокий, знатный и даже имел парочку потайных уголков. Инициатором строительства норы под домом был еще отец Андрея. Это произошло лет тридцать назад. Когда его спрашивали, зачем он вырыл такой глубокий подвал, отец хитро ухмылялся и говорил: «Пусть будет. Продукты где-то хранить надо».