– После этого мы будем, по всей видимости, искать царские останки – всю оставшуюся жизнь, – смеялась Юлька.
Вера не смеялась – Валечка казался ей особенным. Кто бы ещё смог так наивно верить, что Юлька по сей день пребывает в девушках? Копипаста, отсмеявшись, рассудила, что проще будет уступить Валечке – хочет отдаться ей только после штампа, так тому и быть. Она не против!
Старшая Стенина восприняла эту свадьбу как личное несчастье, о котором даже говорить больно. А у Юлькиной мамы впервые после Серёгиной смерти перестало дёргать в боку и отдаваться в грудине – точнее, оно по-прежнему дергало и отдавалось, просто мама этого почти не замечала. Юленька выходит замуж! Хотя как играть свадьбу – непонятно. Во что наряжать молодую – тоже.
– Распишемся, и всё, – твердила Юлька. Она жадно смотрела на Валечку, а он всё чертил какие-то таблицы и просматривал глаза ночами – любовался юными царевнами. Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия… Юлька не ревновала – бедняжек давным-давно не было на свете.
Вера ожидала Юлькиной свадьбы, как ждут боли после слов врача: «Сейчас придётся немножечко потерпеть». Её собственные мечты о замужестве хранились там же, где все прочие, – на свалке памяти. Мышь грустно летала над ними, наматывая круги, точно самолёт, которому не дают посадку.
Венчались в крошечном храмике, похожем на игрушечный, – жених был здесь алтарным служкой. Юлька нарядилась в платье из марли, в тёмных кудрях белели пластмассовые заколки с висюльками. Вера надела строгий бархатный костюм и шарфик с люрексом – он царапал ей шею, как будто был связан из проволоки. Первую брачную ночь молодожёны провели у Юльки, мама деликатно уехала к родне, в Каменск-Уральский.
Наутро и Вера, и мышь ждали звонка от Юльки – но та не позвонила, хотя обещала как можно скорее рассказать «всё-всё-всё». К вечеру Стенина решилась набрать Юлькин номер сама – в трубке были вначале короткие пунктирные гудки, а потом длинные, как сплошное подчёркивание.
Появилась Юлька только через неделю – пришла румяная, в платочке, который ей, к сожалению, тоже шёл.
– Оно того стоило, так прикольно с этой бородой, – выпалила юная жена, а потом добавила встревоженно: – Верка, не вздумай проболтаться про Вадима и остальных. Он верит, что первый. Расскажешь – убью.
– А как ты меня убьёшь? – спросила Стенина, в душе которой, как в клетке, билась разъярённая мышь.
– Дура ты, Верка, – мягко сказала новобрачная и поправила платочек, потому что он сполз куда-то на затылок.
* * *
Примерно через полгода после свадьбы Валечка пришёл к выводу, что правы были всё же не участники поисков, с которыми он провёл вместе несколько лет, а православная церковь, так и не признавшая обнаруженные в Поросёнковом логу скелеты останками царя Николая и его семьи. Разочарованный Валечка отнёс в музей копии документов, отдал туда свои любимые фотографии – портреты с нежными царевнами (только одну себе оставил – Татьяну). Трижды прошёл от Посадской до урочища Ганина Яма, после чего объявил Юльке, что хочет стать священником.
В это самое время о своём визите в Екатеринбург объявили наследники Романовых – то была европейская ветвь, на которой созрели вполне себе сочные плоды: две крупные, величественные женщины и мальчик в костюмчике, про которого шептали «наследник». В нём искали сходство с цесаревичем, правда, находили лишь самые доброжелательные и слабовидящие.
Встречали высочайших гостей частным образом, но всем миром – и даже всей войной. Естественным образом сложилось, что вопрос о транспорте для Романовых был задан криминальным авторитетам – те ответили, что подгонят столько чёрных «мерсов», сколько надо. Тот, кто отвечал за визит в Екатеринбург живых царских останков, не признал бы этот факт даже под дулом актуального для сего натюрморта калашникова. Не знали о нём, конечно же, и царственные дамы, и мальчик в костюмчике – вообще, об этом как бы не знали все.
Чёрные «мерсы» прибыли в Кольцово строго в назначенный час. Юлька застолбила удобное местечко среди встречающих – она была здесь не только благодаря журналистским, как тогда выражались, корочкам. Ей поручили напоминать всем, кто будет угощать Романовых, важный факт: одна из царственных дам терпеть не может продуктов, нарезанных соломкой. Или кубики, или кружочки, строго пояснили Юльке.
Гости с достоинством рассаживались по машинам – чёрные платья, чёрные тонированные стёкла и зелёный летний город с чёрным прошлым. Юлька попала в один из последних автомобилей кортежа. На заднем сиденье ворковали две тетушки из свиты, а за рулём сидел накачанный молодец, походивший, как решила Юлька, на усечённую пирамиду. Если её перевернуть, конечно. Плечи у молодца были широченные, руки походили на два дерева с пышными кронами разбитых кулаков – «мерседесов» руль выглядел в них блюдечком. Стенина вспомнила бы по этому поводу бедняжку Дафну с картины Поллайоло[7] – у той тоже были руки-деревья. Но Юлька ничего такого не подумала. Она вообще вдруг разучилась думать – не иначе тоже превращалась в дерево.
– Сссьте, – сказал молодец Юльке и тётушкам, которые сначала потрясённо замолчали, а потом залопотали по-испански хрипло и отчаянно. На испанском языке, должно быть, очень удобно ругаться.
– Юля, – представилась журналистка и решительно протянула руку водителю. Ладонь мгновенно исчезла в его кулачище – так камешек скрывается на дне.
Водителя звали, как убиенного наследника, – Алексей. Был он не из болтливых. Молчал, пока гостей возили по Екатеринбургу и показывали, где стоял дом инженера Ипатьева – его снесли шар-бабой в семьдесят седьмом году. Молчал, когда обедали, и Юлька тоже молчала – поэтому на гарнир к отбивным высокие гости получили картофель, наструганный соломкой.
Юлька была не виновата в том, что все мысли, какие были у неё до встречи с Алексеем, словно бы собрали в одном месте и вдарили по ним шар-бабой. Она даже сидеть не могла спокойно – сиденье под ней раскалилось, как электрический стул. Алексей молчал эффектно – иные даже говорить так не умеют, как он молчал. Это было молчание, полное намёков, обещаний и приятнейших сюрпризов.
Дамы из свиты ещё до обеда попросили, чтобы их пересадили в другую машину – обе начали коптиться и фрагментами подгорать в раскалённом воздухе этого страстного взаимного молчания.
Интересно, я его выдержу? – думала Юлька, глядя, как Алексей крутит одной левой «мерседесовское» блюдечко.
Валечка, наверное, был в храме. Юлька попыталась думать о муже, но у неё не получилось. Она хотела взять интервью у царственных особ – и не сумела найти в сумочке диктофон.
– Не могу больше, – пролепетала она, когда гостей высадили наконец в Малом Истоке и чёрные «мерседесы» рванули кто куда, как стая спугнутых ворон.
– Завтра приеду, – сказал Алексей, глядя на дорогу. – Сегодня не могу, а завтра приеду. Пиши телефон, созво́нимся.
Юлька накорябала цифры на обратной стороне визитки. И пошла домой ждать звонка.
Дома сидел за столом муж – она совсем про него забыла. Ссутуленный, в кулаке – бородёшка, нюхает её, как букет (ладаном пахнет, после службы).
– Давай разведёмся, Валентин, – сказала Юлька. – По-моему, я тебя больше не люблю.
Муж выпустил из рук бороду. Что-то щёлкнуло в его лице, словно бы оно настроилось на новую программу. Юлька сразу поняла, что именно таким его лицо и сохранится в памяти, но даже эта мысль прошла как-то боком, мимо.
Было важнее другое: когда позвонит Алексей и позвонит ли? А ещё – что надеть? Одолжить у Верки сиреневый лифчик с кружевами? Верке он триста лет не понадобится, а Юлька постарается быть аккуратной.
После шар-бабы в бедной Юлькиной голове хватало места только на такие мысли. Она даже не заметила, что Валечка собрал чемоданчик и ушёл, притормозив лишь перед свадебной иконой, которой благословила его бабушка. Забрать икону показалось неправильным, но и оставлять не хотелось. Именно поэтому Валечка её и оставил – он давно тренировался в борьбе с собственными желаниями и очень не любил, когда они побеждали.
Валечка вышел из дома, зачем-то погладил берёзку, которая росла под окном Калининых – на ощупь ствол был шёлковым и нежным, как девичья кожа. Слишком белой была эта берёза для здорового дерева. Наверняка болеет. Валечке захотелось порезать ствол ножом, но у него не было ножа. Он поднял глаза к Юлькиному окну, тёмному, будто выключенный телевизор, а потом пошёл к автобусной остановке. Отцовский туристский рюкзак «защитного», как тогда говорили, цвета прыгал на спине, как развеселившийся чёрт.
Вера открыла дверь только после третьего звонка – она уснула, видела сон про мёртвых мышей. Пьяный Валечка ввалился в квартиру, что-то объясняя про Юльку, развод, царевну Татьяну и какую-то берёзку. Старшая Стенина сердобольно налила ему стакан воды, и Валечку стошнило. Ошмётки рвоты повисли на бороде и засохли – он такой и уснул. Утром мама уехала в сад к тёте Эльзе, а Валечка сидел в комнате, умытый и жалкий. Вера подошла к нему близко, провела сначала по одной брови, затем – по другой. Как будто рисовала.
И тут явилась Копипаста – просить лифчик. Вера ей не открыла. Юлька долго звонила в дверь, а звонок у Стениных пел басом, как Шаляпин, они с Валечкой чуть не оглохли, но всё равно не открыли.
Юлька вернулась домой, принялась звонить теперь уже по телефону – Верка не отвечала. Значит, придётся обходиться тем, что есть. Юлька разложила на диване свои кружевные сокровища, но всё, что у неё было, казалось слишком простеньким! Даже «анжелика» из бежевого кружева, с чёрными бантиками. К тому же к «анжелике» нужен был подходящий низ, а его не было, мама недавно прожгла утюгом. Юлька боялась надолго уходить из дома – вдруг Алексей позвонит именно в это время? Что, если он уже звонил, пока Юлька бегала к Стениной? Набрала Бакулину, та дала ей номер своей сеструхи. Бывшая студентка МГУ стала успешной торговкой – специализировалась на польском белье и корейских блузках. Сеструха ломаться не стала, приехала, и вскоре Юлька уже перебирала холодными от волнения пальчиками кружевные доспехи с царапающими бирками.
Сеструха пила чай – почему-то из блюдца, держала его тремя пальцами. И косилась на Юльку: ногтями осторожнее, зацепок не наделай! Сеструха решила, что Юлька старается для мужа – Валечка удачно забыл в коридоре свои ботинки, проношенные до такой степени, что их можно было рассматривать на просвет, как бусины. Если кто пожелает, конечно.
Юлька выбрала самый неприличный дуэт: чёрное кружево, алые розочки, прозрачные чашечки, два треугольника на ленточках. Криво приклеенная розочка будет выпирать под юбкой, ну и ладно. Сеструха включила деловую, достала из сумки блокнот и начала в столбик подсчитывать стоимость комплекта, который назывался «Юнона». Юлька тем временем собирала бумажные купюры по сумкам и карманам, – к деньгам она относилась без всякого уважения. Сеструха бережно разглаживала бумажные комки и складывала их в блестящую длинную косметичку. Она не собиралась уходить так быстро, и Юлька почти что вытолкала разочарованную торговку за дверь – та ещё курила у подъезда, когда позвонил Алексей. Голос у него был тоже мощный – в детстве Юлька называла такие голоса толстыми. Он шёл как будто из глубины сибирских руд, а может, просто связь была плохая.
Юлька сказала, что ждёт к девяти, назвала адрес, объяснила, где свернуть.
На скамейке у подъезда сидели три бабушки – как три птицы на ветке (сейчас сказали бы – «социальная группа»). Юлька придерживала руками полы плаща, под которым не было ничего, кроме прозрачного лифчика. Трусы она решила не надевать, в них было уж слишком неудобно. Туфли на высоком каблуке Юлька приобрела прошлой осенью в свадебном салоне – по справке, которую ей достала знакомая. А плащ был вообще что надо – даже Верка одобрила. Стенина всегда была одета лучше всех, и Юлька привыкла сверять с ней одёжную стратегию.
Идея с плащом была почерпнута в видеосалоне, куда Юлька несколько раз ходила с художником Вадимом – ему, как он утверждал, требовалось вдохновение. Теперь Вадим был далеко, законный муж – неизвестно где, а сама Юлька отважно стояла у родного подъезда. Бабушки смотрели на неё и шептались, что девка, видно, юбку дома оставила, – не понимали, старые калоши, что так оно и было на самом деле.
«Мерседес» подъехал к подъезду ровно в девять, было ещё совсем светло. Алексей открыл окно, голова его с трудом помещалась «в экране».
Старухи потрясённо замолчали. Да что там – время остановилось!
Юлька грациозно шла к машине, не заметив, как у соседки сорвалась с поводка болонка. Белый ком с гадким сиреневым животом и гниющими глазами подкатился к Юльке и ткнул её лапами. Плащ распахнулся, и Алексей увидел то, что ему готовились показать несколько позже. Там был выбрит такой красивый лепесток! Юлька корпела над ним целое утро. (Бабки ничего не заметили, так им и надо.)
Она села справа от водителя, попыталась скрестить ножки – но они были слишком длинными для таких манёвров. Алексей выехал со двора, и только тогда, выдохнув с облегчением, Екатеринбург погрузился в глубокие, нежные сумерки.
Ночные катания по городу на «мерседесах» – это был в те годы национальный уральский спорт. Алексей не стал мудрить с программой развлечений – они катались, катались, катались по улицам, и Юлька не сразу поняла, что они повторяют вчерашний царский маршрут. К тому моменту она была уже так накалена, что на ней можно было что-нибудь поджарить. Развязала пояс плаща – там всё было на месте: чёрное, прозрачное, тканые розочки как комочки жеваной промокашки.
«Мерседес» тем временем покинул город, направляясь, судя по всему, к ближайшему озеру (Юлька позабыла все названия – в голове крутился только «Тургояк», но Тургояк был далеко и вспомнился напрасно). Алексей всё так же молчал. Ему раза три позвонили на «сенао» – громоздкий радиотелефон с длинной, как крысиный хвост, антенной – он слушал и отключался. Юлька, решившись, сняла плащ, бросила его на заднее сиденье, где всё ещё, наверное, пахло духами испанских тётушек. Кружевные лямки натёрли плечи, проклятая сеструха впарила ширпотреб! Юлька стащила с себя лифчик. Она совершенно не знает этого Алексея, а с Валентином они прожили вместе уже полгода. Валентин хороший, но она никогда не желала его так, как эту молчаливую гору с руками-деревьями.
Юлька вспомнила – ужасно некстати – обидную опечатку, которую недавно сделали в машбюро. Она подписывала свои заметки Юля Калинина, именно Юля, не Юлия. И одна из машинисток отдала ей лист, где стояла подпись «Бля Калинина». Буквы Ю и Б – соседки по клавиатуре. А если ей и вправду пора менять буквы? Что с ней происходит? Ведь если они сейчас разобьются – Алексей так гонит! – её найдут рядом с ним совершенно голую.
– Приехали, – сказал Алексей. Он вышел из машины и быстро разделся. Сложен он был великолепно, хотя это было ясно и раньше. Не зря Верка говорила, что мужское тело красивее женского, – она открыла это с помощью скульптуры и живописи.
Впереди чернело озеро, вода, наверное, холодная, подумала Юлька. Но озеро прогрелось за долгий июльский день… Юлька хотела сказать что-то особенное, умное, но вместо этого пролепетала как маленькая:
– Возьми меня на ручки!
Золотой крест на груди Алексея походил на снежинку, какими маленькая Юлька украшала в детстве ёлку. Прижатая щекой к этому кресту, она впервые за последние сутки почувствовала прохладу.
Потом всё было очень плохо.
Домой ехали долго, Юлька запахнула плащ, подняла воротник и дышала в него, чтобы согреться. Злосчастный богатырь молчал, и было уже неважно, что руль в его руках выглядел блюдечком (хотя и выглядел).
Мама давно спала. Юлька открыла дверь ключом, запнулась о старый мужской ботинок и вспомнила – у неё же есть Валентин! Они венчались в храме, а это так просто не отменишь (батюшка долго распинался на эту тему, и Юлька кое-что запомнила). Завтра с утра муж вернётся, а этот морок уйдёт туда, откуда явился.