Если говорить о таком параметре, как сохранение консенсуса, то важно подчеркнуть, что реформа осуществлялась на правовой основе, без разрыва правовой преемственности. Манифест 19 февраля 1861 г. и «Положения» о крестьянах, вышедших из крепостной повинности, включали следующие основные условия реформы: личная свобода крестьян, сохранение отношений собственности (тогда это была помещичья собственность на землю), но одновременно – перераспределение земли в пользу крепостных крестьян, которые получили усадьбы и полевые наделы за выкуп (12). Причем наделы эти были таковы, что им могли бы позавидовать современные крестьяне. Условия реформ также фиксировались правовым образом – в Уставных грамотах, могли быть обсуждены сторонами с участием мировых посредников и, что особенно важно, обжалованы в губернских присутствиях по крестьянским делам.
Радикальный и необратимый характер реформы определялся ее условиями. Крестьяне получали личную свободу без выкупа, что было, безусловно, революционным шагом, поскольку консерваторы выступали категорически против этого, видя в подобном решении ущемление прав собственности. Реформа стала необратима в результате государственного вмешательства в регулирование этих прав: крестьяне получили кредит от государства на проведение выкупа земли в рассрочку на 49,5 лет. В 1881 г. был проведен обязательный выкуп – крепостные отношения крестьян с помещиком прекращались, крестьяне становились сословием крестьян-собственников. В результате реформы удалось избежать революционного срыва и гражданской войны – такой, которая происходила как раз в это время в Соединенных Штатах Америки и на которую надеялись К. Маркс и Н. Чернышевский в России. Результаты реформ сопоставимы, на мой взгляд, с результатами Гражданской войны в Соединенных Штатах и с решениями Верховного суда США по XIV поправке, которая была принята по результатам Гражданской войны в 1866 г. (23). Эти решения ВС США радикально изменили юридическую трактовку таких понятий, как свобода (поскольку она стала интерпретироваться как личная свобода, а не свобода иметь рабов) и собственность (под собственностью стало пониматься только недвижимое имущество, но не люди, как было ранее). Избежать гражданской войны в России, в отличие от США, оказалось возможным по ряду причин: крепостное право накануне его отмены не было тождественно рабству ни в юридическом ни в фактическом отношении; отношения собственности не были столь артикулированы в российском обществе, как в американском; контроль государства в России был значительно более сильным. Но важно отметить, что в России, где крестьянство стояло вне политики и не могло активно участвовать в ходе реформ, удалось достичь взаимодействия государства и части правящего класса, что требовало несомненного искусства реформаторов.
Важный аспект реформ – это продуманная система обратной связи общества и государства. Что имеется в виду? Я хотел бы подчеркнуть, что были созданы новые институты. Это земская и городская реформы, вводившие самоуправление, судебная реформа, которая позволяла разрешать конфликты на бессословной основе: были отменены сословные суды, предполагавшие различие критериев оценок действий представителей тех или иных социальных групп. Военная реформа, изменившая армию также на бессословной основе, поскольку призыв стал осуществляться изо всех социальных слоев. Был создан механизм разрешения конфликтов правовыми методами. Здесь следует указать на местное самоуправление, состязательность правосудия, адвокатуру, институт мировых посредников, который активно действовал при составлении уставных грамот. Данный институт был особенно важен, поскольку крестьяне были неграмотны, мировыми посредниками являлись в основном представители правящего класса, дворянства, но общую тональность в публичной сфере задавали прежде всего представители дворянской интеллигенции (как, например, Лев Толстой). Эти преобразования включали такой важный элемент как просвещение общества – его открытость новым стандартам образования (университетская реформа), политической культуры («гласность») и внешним заимствованиям (европеизация и расширение культурного обмена по всем направлениям). В целом это была именно «эпоха великих Реформ» с радикальным изменением сознания общества (7).
Создание единого штаба реформ – это то, что отличает научную концепцию реформ от ненаучной, от импровизации. Здесь очень большое значение имели редакционные комиссии. Первоначально их было две, потом они были соединены в одну. Причем в основу создания редакционных комиссий был положен смешанный принцип: в одной – преобладали администраторы, в другой – представители гражданского общества: юристы, аграрники, социологи и другие ученые того времени. Этот штаб реформ – редакционные комиссии под руководством Я.И. Ростовцева, активно осуществляли сбор и анализ информации, разрабатывали положения Великой реформы, проводили мониторинг политической ситуации, что было очень важно в нестабильной ситуации, обеспечивали единство воли и планомерность осуществления целей реформы. В конечном счете в ходе реформ был достигнут компромисс между основными социальными силами того времени, участвовавшими в процессе преобразований: дворянством, просвещенной бюрократией и либеральной интеллигенцией (8; 9). Реформы теоретически открывали путь выхода из авторитарной политической системы абсолютистского государства, – сначала в виде осторожного включения элементов народного представительства в самодержавный строй, затем движения к дуалистической монархии в ограниченных конституционных формах и, наконец, возможно, к парламентской монархии или республике (11).
В целом, таким образом, Великая реформа – это едва ли не единственный в истории России, пример успешной демократической модернизации традиционного общества, осуществляемой правовым путем, по плану, в соответствии с первоначальным замыслом и установленными сроками, а главное – с сохранением права собственности, социального консенсуса и правовой преемственности.
Современная наука едина в констатации огромного социального значения Великой реформы и последующих реформ 60-х годов XIX в., реформ С.Ю. Витте и П.А. Столыпина начала XX в. как продолжения логики Великих реформ. Это была, на мой взгляд, полноценная альтернатива аграрной революции в таких странах, как Россия, Китай, Мексика, других странах в XX в. И, конечно, это была альтернатива последующим неправовым формам решения аграрного вопроса эсерами и большевиками, вообще леворадикальными партиями, – в виде утопической идеи «черного передела» (т.е. стремления «отнять и поделить землю поровну»), либо в виде так называемой «социалистической национализации», которая означала безвозмездное отчуждение земли у собственников, введение государственной собственности на землю и возрождение деспотических форм государственной власти – в ходе, например, коллективизации 1928–1933 гг., а также попыток Коминтерна распространить эту экстенсивную форму на другие модернизирующиеся общества (14). Этот момент важно подчеркнуть, поскольку деятельность Коминтерна играла огромную роль, а ее последствия сказываются до настоящего времени в виде распространения мифа о возможности уравнительного распределения земли, реализации коллективистских представлений о справедливости, отрицании индивидуального творческого начала и многих других негативных явлений. Повсюду эти эксперименты вели к ретрадиционализации общества, т.е. к отказу от гражданского общества и правового государства, и, по существу, потерпели провал, как показывает опыт таких современных государств, как Китай, Вьетнам, другие страны Азии, Латинской Америки, да и всего мира. После различных аграрно-коммунистических экспериментов все они пришли к отрицанию уравнительно-коллективистских форм аграрного мышления, признанию рыночных отношений конкуренции в аграрном секторе экономики, важности индивидуального трудового вклада и необходимости дифференциации форм собственности (в виде современных форм кооперации индивидуальных производителей, длительной семейной аренды или частной собственности на землю).
Выход из ситуации аграрного кризиса в XX в. состоял в разрешении конфликта традиционалистских представлений крестьян о справедливости (уравнительном равенстве в распределении земли) и позитивного права, отражающего представления государственной власти о рациональном и эффективном использовании земли в коммерческом обороте. Преодоление этого правового дуализма (выражавшегося в параллельном существовании обычного крестьянского права и официально санкционированного частного права) было возможно в авторитарных и демократических формах. В одной группе стран выход усматривался в переходе к авторитарной модернизации или реализации бонапартистской концепции реформ – соединения жесткой власти с гарантиями прав собственности. Здесь я хотел бы указать на примеры Наполеона III, Бисмарка, Столыпина в России. В этом контексте определенный интерес представляет также ленинский нэп, который, не отказываясь формально от декларированных коммунистических принципов, по существу, означал отход (пусть и тактический) от них в пользу рыночного стимулирования аграрных отношений. Этот вектор характеризует реформы Кемаля Ататюрка в Турции, Чан Кайши в Китае, В. Каррансы в Мексике и других реформаторов, действовавших в рамках бонапартистской парадигмы. Несмотря на авторитаризм данных режимов, принципиальное отличие этих реформ от коммунистических состояло в том, что они сохраняли частную собственность и обеспечивали правовую преемственность отношений собственности на землю. Более стабильных результатов удалось добиться в ходе аграрных реформ на правовой основе при активной поддержке государства в таких странах, как послевоенная Япония, Индия, ряд стран Латинской Америки ХХ в., когда сохранялись права собственности с одновременным перераспределением имущества, т.е. земельного ресурса, путем выкупа земли государством и передачи этой земли крестьянам-фермерам, – модель, которая предлагалась в России партией кадетов. Но по существу эта модель повсюду была продолжением логики Великих реформ и, отчасти, развивавших их столыпинских аграрных реформ.
Тот факт, что реформационная стратегия представляла собой устойчивую, последовательную и рациональную альтернативу аграрной революции, заставляет с новых позиций рассмотреть причины Великой реформы и последовательность проведения ее принципов в жизнь. Прежде всего, с позиций современной науки очевидна необходимость отказа от упрощенных схем экономического детерминизма, усматривавших причину реформы в кризисе «феодально-крепостнической экономики»: экономическая неэффективность крепостного хозяйства (как и рабства в США) ставится под сомнение в современной историографии, показавшей, что традиционные формы принудительного труда могут быть интегрированы в рыночную экономику и, во всяком случае, сосуществовать с ней продолжительное время. Они (как показал советский опыт использования принудительного труда) могут даже использоваться для достижения некоторых целей модернизации. Наконец, сама реформа 1861 г., отменившая крепостное право, не дала быстрого и резкого увеличения экономических показателей (первое время констатировался даже спад), но обеспечила его в длительной перспективе (чрезвычайно высокие темпы экономического роста России в конце XIX – начале ХХ в.). С другой стороны, очевидна несостоятельность объяснения реформы с позиций «классовой борьбы» – известной концепции «первой революционной ситуации», которая якобы сформировалась в канун реформы. Эта концепция представляет собой очевидный миф советской историографии, поскольку никоим образом не подтверждается фактами и, в частности, не объясняет того, почему на всем протяжении реформы сохранялась социальная и политическая стабильность, уникальная для преобразований такого масштаба, а острые социальные противоречия не только не привели к гражданской войне, но и каким-либо значительным социальным беспорядкам. В конечном счете традиционные историографические схемы не предлагают вариативных моделей развития событий, не отвечают на вопрос о том, как пошло бы развитие, если бы крепостное право вообще не было отменено государством. В современной литературе высказывается, в частности, точка зрения о том, что крепостное право могло исчезнуть естественным демографическим путем – в результате постепенного падения доли крепостного населения в общем составе населения. Это заставляет предположить, что поиск подлинных причин Великой реформы следует искать не столько в экономике и классовом конфликте, сколько, скорее, в изменении сознания общества, нравственных представлений элиты, ответе на вопрос о соотношении права и справедливости. Это были, фактически, те же движущие мотивы, которыми руководствовались аболиционисты в США, требовавшие отмены рабства или противники режима апартеида в Южной Африке на исходе ХХ в. В этом смысле фундаментальное значение имеет когнитивный поворот в сознании, возникший как осмысление новой мировой реальности и представлений о перспективах ее развития. Ключевым фактором реформы стали, следовательно, новые идеи, обусловившие консолидацию реформаторской элиты – просвещенной бюрократии во главе с царем-освободителем.
Стратегии модернизации и технологии проведения Великих реформ очень важны, сохраняют свое значение и могут быть использованы современными реформаторами. Каковы же эти стратегии? Это, конечно, решение вопроса о правовой преемственности и разрыве этой преемственности. Очень важный момент, учитывая, что в России XX в. радикальные изменения отношений собственности происходили трижды, т.е. в 1917 г. (национализация земли), 1929 г. (сплошная коллективизация) и в 1993 г. (включение в Конституцию РФ положения о частной собственности на землю). Причем все 3 раза эти радикальные преобразования – фактически революции в отношениях собственности, – проходили с разрывом правовой преемственности. Антитезой неправовым преобразованиям выступают Великие реформы, сохранившие преемственность правового развития. Почему разрыв правовой преемственности опасен? Потому, что он делает отношения собственности нестабильными и ставит под вопрос легитимность самого института собственности, что мы и наблюдаем в современной России (17).
Другой момент – разделение во времени социальных и политических реформ. Мне представляется, что Великие реформы очень успешно решили этот вопрос, по крайней мере, на начальной стадии (я не имею в виду здесь фазу контрреформ). Существуют примеры обратного – когда соединение экономических, социальных и политических реформ воедино давало сбои. Так, в ходе перестройки все конфликты соединились в одном месте и в одно время, что стало одной из причин утраты управляемости, потери времени и в конечном счете конвульсивного распада Советского Союза. В этом случае реформы не были разделены во времени, что позволяло, теоретически конечно, решать эти вопросы поэтапно, чтобы избежать единовременного срыва системы.
Далее, это соотношение реформ на макроуровне и микроуровне. Как должны проводиться реформы – в масштабе всей страны или в масштабе отдельных регионов? В ходе Великих реформ было достигнуто соединение этих двух направлений: на макроуровне вопрос об освобождении крестьян был решен Манифестом 19 февраля. На микроуровне он был решен приложенными к нему «Положениями», которые детально раскрывали механизм осуществления преобразований – как должны регулироваться вопросы передачи крестьянам земли на разных уровнях и в разных регионах страны, причем с учетом огромного количества научно обоснованных факторов: социальные условия (учет положения разных групп крестьянства), география, почвы, климат, доходность, коммерческая цена земли и т.д.