Неопределенность была недолгой. Выбор вскоре был сделан – и не в пользу формирования базы проактивной политики. Уже к 2003 г. президентская администрация работала над ограничением и сужением повестки дня дискуссий об альтернативах развития России. Осенью того же года один из наиболее эффективных инициаторов этих дискуссий Михаил Ходорковский был арестован. После захвата террористами заложников в школе Беслана в сентябре 2004 г. Путин провозгласил политику укрепления вертикали власти. В результате открытого самодержавного поворота восстановление советских режимных характеристик стало неминуемым. Возникавший порядок по многим важным аспектам напоминал вторую или послевоенную советскую систему.
Наиболее важным, пожалуй, аспектом поворота стало идеологическое конструирование политической повестки дня. На информационных каналах доминирующее положение заняла официальная позиция, тогда как все альтернативные точки зрения отодвигались за пределы информационного поля. Для того чтобы отчетливо отделить официальный идеологический домен самодержавной власти от фрагментированных и маргинализуемых неофициальных пространств общения и был введен термин «суверенная демократия», впервые расшифрованный заместителем руководителя администрации президента Владиславом Сурковым на выступлении перед стажерами Центра подготовки партийных кадров партии «Единая Россия» 7 февраля 2006 г.
Что в имени твоем?
Большинство читателей с детства помнит железное правило капитана Врунгеля: «Как вы лодку назовете, так она и поплывет!» Из уст различных людей у нас и за рубежом можно услышать самые различные квалификации России. Однако за точку отсчета следует, вероятно, взять то, как она называет себя сама. В соответствии с собственной конституцией Российская Федерация – демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления (ст. 1). В ст. 7 и 14 уточняется, что Россия также социальное и светское государство. То, что Россия также и суверенное государство вытекает из ст. 3, а то, что конституционное, из самого факта существования конституции и из ее основных положений.
В совокупности получаются следующие квалификации в порядке базовости-дополнительности. Сначала идет суверенное, затем светское, далее конституционное, федеративное, правовое, демократическое, социальное государство с республиканской и, добавим, смешанной президентско-парла-ментской формой правления5. В этом ряду демократическое устройство примерно в середине. Демократия основана на суверенности, светскости, конституционности, федеративности и верховенстве права. Это предпосылки и основания демократии. В свою очередь сама демократия становится основой и предпосылкой для социального государства, республиканизма и президентско-парламентской формой правления. Впрочем, и социальное государство, и республика, и ее строй могут быть и не демократиями, а олигархиями (по устройству) или даже автократиями (по стилю властвования). Тогда социальность и республиканский строй приобретут олигархическую или автократическую окраску.
Добавлю, соглашаясь с Грызловым и Мединским, что демократия любой страны, а значит и России основана на своей исторической традиции с различными «придумками» в ее наследии. Однако это наследие требуется последовательно насытить всеми предпосылками. Суверенность предполагает, как минимум6, фактическое включение в сообщество современных7 государств и признание соответствующего статуса. Светскость предполагает, как минимум, разделение религиозных и светских порядков одновременно с признанием свободы и автономности религиозных культов. Конституционность предполагает, как минимум, создание общей рамки, ограничивающей как государство, так и гражданское общество, но одновременно и гарантирующей автономность каждого относительно друг друга. Наконец, верховенство права, как минимум, предполагает не только уважение законов, закрепляющих суверенность, светскость и конституционность, а также автономность судебной власти. В этом смысле оно предшествует им. Куда важнее то, что принятые народом («предприятием поколений» по Э. Берку) и тем самым ставшие неотъемлемой частью национальной традиции стандарты права и прав человека как квинтэссенция суверенности, светскости и конституционности превращаются в источник и самого суверенитета, и конституции, и любых действий законодателя и судьи. Никакой царь или герой и даже никакой плебисцит не могут посягать на стандарты права и прав человека, на то, что для всех бесспорно, справедливо и честно. В этом, кстати, неправовой характер нацистского присвоения немецкого государства, совершенный, казалось бы по избирательному закону и правилам президентско-парламентской формы8. Только поколения, постепенно меняя традицию, могут изменить и стандарты права и прав человека, но сначала они должны ее создать, либо воссоздать. Одного провозглашения прав и свобод человека высшей ценностью (ст. 2) мало. Нужна их укорененность в традиции.
Выходит, что одной исторической «придумки» недостаточно. Ее следует дополнять и насыщать путем очень трудной и интенсивной работы, многократной доделки и переделки «дополнений» одного за другим. Только после этого на исторической развилке можно приступать к выбору: сохранять ли олигархию (пусть даже соревновательную с честными и справедливыми выборами), или выходить на новый уровень организации власти со все более сложными и совершенными способами ее подотчетности, т.е. к современной демократии.
Еще раз хочу вспомнить слова Егора Гайдара, что у нас убогая демократия, но это в конце концов демократия. И – подразумевалось – мы можем сделать ее лучше. Гайдар, конечно, не мой герой. Им сделано немало просчетов и ошибок. Разглядеть наше наследие и традиции ему не очень-то удавалось. Да и понимание им демократии было, мягко говоря, поверхностным и односторонним. Однако в готовности признавать ошибки и работать над их исправлением он был прав.
Совсем иное дело, когда политики полагают, что у нас уже есть ровно та демократия, которая нам нужна и которой мы достойны. Когда они уверены, что она уже была придумана четыре столетия тому назад. Когда они полагают, что самое надежное – двигаться к чистому идеалу, когда народ и партия, сиречь начальство, едины.
Пора понять, что словом «демократия» называются разные явления, что «прилагательные» при нем существенны, даже когда опускаются из-за самоочевидности. Пожалуй, первое и самое важное «прилагательное» или принципиальная характеристика – это современность демократии. Только в современных условиях возникает запрос на систематическое и последовательное согласование решений и на всеобщую подотчетность соответствующих действий уже не в рамках отдельных сегментов общества, а в масштабах формирующихся наций и территориальных государств. Этот запрос определяется необходимостью формировать и осуществлять приемлемые для больших масс людей политические курсы, связанные существованием в условиях развития. Современная политика – это не воспроизведение раз и навсегда заданных образцов или одной 400-летней давности «придумки», а принятие решений в непрестанном потоке изменений. Как раз для этого и нужны институты и практики, которые условно можно объединить под общим рамочным названием современной демократии.
Подобное понимание демократии предполагает отсутствие одного единого «сущностного» набора нормативов и принципов, а уж тем более следование одной единственной «придумке».
Как интерпретировать в этом контексте грызловскую идею следования «придумке» 400-летней давности (см. начало статьи)? Надеюсь, это не слишком удачное упражнение в политической риторике. Если его понимать буквально, а тем более превращать в практические действия, то это чревато не просто выхолащиванием важных положений нынешней российской конституции, но демодернизацией нашего государства и общества. Отвечающее мировым императивам развитие связано не с редукцией современных форм правления к их средневековым прототипам, а с насыщением традиций современным содержанием, их развитием и приумножением. При таком подходе мы, граждане новой демократической России, сможем не только найти движущие вперед имена сегодняшнего и завтрашнего политического порядка, но и предложить миру действительно привлекательные способы организации власти со все более сложными и совершенными способами ее подотчетности, т.е. демократию по-русски.
Литература
1. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. Пер. с фр. / Общ. ред. и вступ. ст. Ю.С. Степанова. – М.: Прогресс-Универс, 1995.
2. Грызлов Б.В. Приветственное выступление на Международной конференции, посвященной 105-летию парламентаризма в России [http://tyumen.er.ru/?news=3574].
3. Даль Р. Демократия и ее критики. – М.: РОССПЭН, 2003.
4. Запись программы (вед. К. Ларина) радиостанции «Эхо Москвы» от 27.11.2006 [http://www.sps.ru/?id=217458].
5. Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. – М.: РОССПЭН, 1997.
6. Ильин М.В. Фундаментальная идея человечности и ее понятийные и контрпонятийные выражения в индоевропейской культурной традиции. – Концептуализация политики / Ред. М.В. Ильин. – М.: МОНФ, 2001.
7. Ильин М.В. Суверенитет: Вызревание понятийной категории в условиях глобализации. – «Политическая наука». – 2005. – № 4.
8. Ильин М.В. Суверенитет: Развитие понятийной категории. – Суверенитет. Трансформация понятий и практик / Ред. Ильин М.В., Кудряшова И.В. – М.: МГИМО, 2007.
9. Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. – М.: Правда, 1989.
10. Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская система. – Полис. – 1997. – № 3.
11. Пивоваров Ю.С. Русская история как «Русская идея». – Национальная идея: История, идеология, миф / ИСП РАН; отв. ред. Г.Ю. Семигин. – М.: Современная экономика и право, 2004.
12. Пивоваров Ю.С. Русская власть и исторические типы ее осмысления. – Российская полития на рубеже веков / Отв. ред. С.В. Михайлов. – М.: Полития, 2001.
13. Родин И. Суверенную демократию придумал Иван Грозный. – Независимая газета, 28.04.2011. – С. 3.
14. Россия сегодня: Политический портрет в документах, 1985–1991. – М., 1991. – С. 449.
15. Рощин Е. История понятия суверенитет в России. – Копосов Н., Кром М., Потапова Н. (ред.) Исторические понятия и политические идеи в России. – СПб.: ЕУСПб, Алетейя, 2006.
16. Рощин Е. Суверенитет: Особенности формирования понятия в России. – Ильин М., Кудряшова И. Суверенитет. Трансформация понятий и практик. – М.: МГИМО, 2008.
17. Стенограмма заседания Государственной думы 22 апреля 2011 г. [http://transcript. duma.gov.ru/node/3427/].
18. Цымбурский В.Л. Идея суверенитета в посттоталитарном контексте // Полис. – М., 1993. – № 1.
19. Цымбурский В.Л. Scripta minora. – М.: Европа, 2010.
20. Benveniste E. Le Vocabulaire des institutions indo-européennes 1 et 2. – Paris, Minuit. 1969.
21. Elgie R. & Moestrup S. Semi-presidentialism outside Europe. A Comparative Study. – L., N.Y.: Routledge, 2007.
22. Haxthausen, August von. Studien über die innern Zustände, das Volksleben und insbesondere die ländlichen Einrichtungen Russlands. Bd. 1. Hannover, 1847; Bd. 2. Berlin, 1847, Bd. 3. Berlin, 1852.
23. Lincoln, W. Bruce. The Problem of Glasnost’ in Mid-Nineteenth Century Russian Politics. – European Studies Review, 1981. – V. 11, N 2. – P. 171–188.
24. Riasanovsky Nicholas V. Russian Identities: A Historical Survey. – New York: Oxford University Press, 2005.
25. Shugart M. Semi-Presidential Sytems. Dual Executive and Mixed Authority Patterns. MSS. 2005 (http://dss.ucsd.edu/~mshugart/semi-presidentialism.pdf).
26. Shugart M.S. & Carey J.M. Presidents and Assemblies. Constitutional Design and Electoral Dynamics. – Camb.: Cambridge univ. press, 1992.
27. Tilly Ch. Contention and Democracy in Europe, 1650–2000. – Camb.: Cambridge univ. press, 2003.
ДВА ДЕСЯТИЛЕТИЯ РЕФОРМ ГЛАЗАМИ СОЦИОЛОГА
Р.Х. СимонянСимонян Ренальд Хикарович – доктор социологических наук, главный научный сотрудник Института социологии РАН
Крушение коммунистических режимов ознаменовало начало трансформационных процессов перехода от планово-распределительной экономики к открытой и свободной рыночной, перехода от тоталитарных и авторитарных режимов к демократическим. В Европе этот путь проделали все страны социалистического лагеря. Это был естественный и ожидаемый результат общественной трансформации. Руководители новой России, как и руководители всех постсоциалистических стран Европы, в начале 1990-х годов так же провозгласили в качестве цели общественных преобразований построение демократического государства со свободной рыночной экономикой, что соответствовало и надеждам населения России, и ожиданиям населения передовых государств. Возникшая и ставшая доминирующей в народном хозяйстве частная собственность и высвобожденная из жестких тоталитарных оков частная инициатива во всех постсоциалистических странах Европы послужили мощным импульсом для политического и социально-экономического развития этих стран. К сожалению, в России этого не произошло.
Почему же в России итоги экономических реформ 1990-х годов оказались, по словам академика О. Богомолова, «столь драматическими, прямо противоположными, чем в других странах, и больших, и малых, как европейских, в том числе и постсоциалистических, так и азиатских»? [3, с. 9]. В контексте нашего исследования этот ключевой не только в политическом и социально-экономическом, но и нравственно-этическом плане вопрос следует рассмотреть подробнее. Особенно важен именно последний аспект. Следует согласиться с академиком Л. Абалкиным, что если исключить нравственно-этический фактор из социологического анализа, то нельзя будет получить объективное представление о процессе приватизации в России, так же как и об октябрьском «черном вторнике» 1994 г., и о дефолте 1998 г., да и вообще об экономической реформации России 1990-х годов
1
. В данном случае демократические принципы предполагают наличие обратной связи путем подотчетности, т.е. соединение прямого участия общинников или дружинников со столь же прямой подотчетностью им вождей.
2
. Авторитарные принципы также понимаются предельно обобщенно как отсутствие обратной связи и какой-либо подотчетности.
3
. Хотя в современной России слово государство является стандартным русским эквивалентом европейским терминам the state, der Staat, l’État etc., его смысловое содержание во многом отлично [Хархордин 2002] или даже контрастно [Пивоваров 2001].
4
. Это выражение я встретил в американских средствах массовой информации во время стажировки в Питтсбургском университете осенью 1995 г. По-английски замечательная формула Гайдара звучала: «We have crippled democracy, but it is a democracy at the end of the day», т.е. – у нас ущербная демократия, но это демократия в конце концов. Русской версии данной формулы мне найти не удалось.
5
. Эта смешанная форма также зафиксирована, хотя и не названа, в конституции. Она именуется президентско-парламентской в терминах современной политической науки [21; 25; 26] и суперпрезидентской в терминах отечественной журналистской «политологии», поскольку данный тип смешения позволяет президенту в большей степени, чем где бы то ни было еще, манипулировать зависящими друг от друга, а главное от него правительством и парламентом. Звучащие из уст российских политиков, включая В.В. Путина и Д.А. Медведева, квалификации отечественной формы правления как президентской, вероятно, результат некомпетентных подсказок непрофессиональных помощников. Президентская форма предполагает максимальное «совместное выживание» и правительства, и парламента, т.е. их независимость друг от друга, но при этом высокую степень зависимости правительства от президента. Парламентская форма предполагает «сбалансированную» взаимозависимость правительства и парламента при избираемом последним президентом или неизбираемом, но «входящим в парламент» монархе.