Иногда Фаина исчезала, стремительно уносилась, проводила время с другими людьми, курсируя иными тропами. Уля беспомощно наблюдала, как она обвивает подобно юркому вьюнку одного весьма известного длинноволосого саксофониста, смахивавшего на растрепанного шелудивого пса в репьях и проплешинах, нуждающегося в добром хозяине и хорошем уходе. Создавшаяся ситуация выглядела пошло, и она молчала, сглатывая недоумение и потустороннее бессилие от невидящего, проходящего насквозь надменного взгляда Фаины. Та возвращалась и продолжала играть, мороча голову и Уле, и музыканту, наслаждаясь пикантностью тех или иных моментов. Это выводило из себя, Уля раздражалась и клялась не обращать на нее внимания, но как только принимала это решение, соседка становилась грустной, задумчивой и печальной, – на Улю накатывала материнская жалость и стремление позаботиться об эфемерном существе, поселившемся с ней в одном пространстве.
Кожа Фаины от анемичной бледности перетекла в здоровый золотисто-шоколадный оттенок, а глаза, наоборот, приобретали белесую прозрачность, словно сигнализировали, что зеркало души отражает происходящие в ней непростые процессы. Иногда она отгораживалась сумбурными опиумными видениями, изрыгая невероятные эпические фразы, а потом приходила в себя и смотрела на Ульяну так, словно это та была не в себе, и бедной Фаине пришлось мириться с невразумительным каскадом путаных фраз соседки по комнате. Ее одежда и украшения с руническими узорами, обманывали простотой рисунка и не сбывающимися предсказаниями – руны оказывались перевернутыми и меняли значение на противоположное. Она была из тех женщин, что похожи на шаловливого, естественного, не знающего смущения ребенка. Ее хотелось накормить, потеплее укутать, согреть на ночь теплого молока с медом, поцеловать в лоб… Ее непременно нужно полечить, потому что она ссадила коленку, натерла на мизинчике мозоль, обгорела на солнце и теперь невыносимо страдает… Но иногда, если невзначай бросить взгляд, можно рассмотреть облик горгульи, проступающий сквозь невинную, якобы подростковую оболочку. Игра набирала обороты.
Днем они неожиданно пересекались в самых разных местах: на пляже наблюдали за играющими совсем рядом с берегом дельфинами, в перерывах между кинопоказами пили коньяк в парке, в магазине покупали сигареты, в кафе обедали или ужинали в большой бесшабашной компании… По вечерам забирались в отдаленные места, бродили вдалеке от всеобщего веселья и купались обнаженными в море. Как-то раз Фаина подплыла к Уле, шелковисто прижалась русалочьим телом, приникла терпкими, с привкусом айвы губами, схватила на руки, качая в волнах, и сказала, что вынесет из моря, потому что Ульяна прекрасна, а ее тело совершенно в сиянии луны, покрывающей его золотым светом… Уля неловко соскользнула, цепенея от двусмысленности объятий, и ринулась к берегу. Поздно ночью они танцевали на пустой набережной под незамысловатую любовную песенку, доносящуюся из кафе, и Уле хотелось, чтобы этот миг не закачивался, продолжая раскачивать землю под их ногами. Ее увлечение почти не носило сексуального подтекста, хотя тогда, может быть, она бы не отказалась ни от слияния душ, ни – тел, но сама не проявляла инициативы, ожидая, как поступит Фаина. Та ускользала снова и снова, шкатулка так и оставалась закрытой. «Возможно, к лучшему», – думала Уля, слабо веря в истинность этих слов. Фаина была как нелицензированное чудо-лекарство, обещающее панацею от любых болезней, исцеляющее все и сразу, но – с неизвестными последствиями и негарантированным отдаленным результатом. Принимавший его пациент мог до неузнаваемости мутировать.
Незнакомка растаяла одним безоблачным утром, держа в одной руке рюкзак, в другой – стеклянный браслет с рыбками, протянутый на прощание. Лучезарно улыбнулась, тряхнула гривой и бесшумно закрыла дверь, незаметно прихватив часть души Ульяны.
В последний день отдыха, расположившись недалеко от накатывающих на гравий волн, Уля с благодарностью принимала массаж, необходимый ее усталой спине, который вызвалась сделать знакомая певица Регина, приехавшая выступать со своими концертами, а заодно и отдохнуть. Сначала девушки болтали о пустяках, рассказывая друг другу последние новости, а потом Регина спросила, с силой нажимая на болезненные точки зажатых мускул:
– И как вы нашли с Фаиной общий язык? Ты ведь знаешь, что она бывшая девушка N, а ведь именно ты послужила причиной их разрыва.
Та не ответила. Разумеется, она не знала.
Браслет с рыбками Уля передарила племяннице, постаравшись избавиться от воспоминаний и сентиментальных привязок.
В любом случае, поездка пошла ей на пользу. Страх смерти куда-то исчез, испарился и больше не докучал ей приступами полночных панических атак, бессонными ночами и ощущением полной измотанности.
Иногда она задумывалась о том, что послужило причиной интереса Фаины к ней: желание понять, что за человек Уля, попытка отомстить, показать, что она сильнее и спокойно может манипулировать кем угодно, если захочет или что-то еще? Уля неоднократно наблюдала ее интерес к бездомным собакам, которых та гладила на пляже. Казалось, они чуют Фаину за версту и сбегаются именно к ней, чтобы получить необходимую порцию ласки. Была ли она искренней, гладя их по доверчивым дряблым животам, или это лишь очередная актерская игра на публику, обманка для запутывания окружающих?
Гораздо позже Уля увидела в интернете свадебные фотографии Фаины с тем музыкантом, которого она обвивала в те моменты, когда не находилась рядом. Часть фотографий являла вполне счастливую пару молодоженов, но чуткому фотографу удалось уловить необычное: на одной из них невеста оглядывается, и в ее глазах явно читается неприкрытое торжество, причем Уля точно знала, что смотрела Фаина именно на нее. Уля мысленно улыбнулась и пожелала ей счастья, в чем и в ком бы оно для нее ни заключалось. «Пусть в ее жизни будут свет и радость, а я окажусь неправа, подозревая ее галантерейно-холщевый брак вынужденной житейской необходимостью, ловко провернутой сделкой при натуральном обмене товара на товар», – подумала она.
Дневник Ульяны
Можно высмеивать себя за эту странную историю, увенчать себя шутовским колпаком или заклеймить парой хлестких выражений Фаину, разразиться жалобными стонами о кровоточащей душе и собственной глупости, или – принять эту историю, как лекарство, убедив себя в том, что оно подействовало. Устав жизни, полный железных и неукоснительных правил, ведет к отчаянию и краху, но как к ним относятся соловьиные трели в лесу, «флейта водосточных труб», пронзительное упоение жизнью?.. Видимая внешняя безупречность всегда вызывает ощущение скрытого порока, тогда как легкий флер его придает тонкий и изысканный оттенок вкусу…
Я выудила себя из дебрей того мира, чтобы найти новый и он появился… Неожиданный, ну так что ж… Фаина, как легкий переменчивый ветер встряхнула меня, освободила от мраморной застылой неподвижности, взъерошила, раздразнила, заставила биться как мотылька в окно, чтобы найти выход. Она потянула за тот конец нити, который смог распутать клубок, и я благодарна ей за это, за то, что снова начинаю жить, вместо того, чтобы шарахаться в компании ушедших в иной мир призраков и теней. Смерть Глеба, а потом и других соприкасавшихся со мной людей, слишком травмировала меня, и поиск выхода явно затянулся. Казалось, из того помещения не ведет наружу ни одна дверь. Фаина милосердно открыла ее передо мной. Поэтому я позволю себе видеть в ней свет, желать ей не вынужденно скованной кандальной семейственности, но брака по любви, без стоптанных тапок, отвисших на коленках тренировочных и прочих, отдающих гнильцой примет.
Зазеркалье
Со Стасом она познакомилась на скучном заседании, вынужденная присутствовать там по работе. После мероприятия шеф планомерно представлял помощницу разным людям, одним из которых и оказался Стас – Станислав Алакшеев. На первый взгляд, ничего особенного и уж тем более рокового в нем не наблюдалось: стройный парень славянской внешности, светловолосый, сероглазый в обычном мышино-сером деловом костюме, сидевшим на нем, кстати, довольно средне, сдержанный синий галстук, незапоминающийся чуть слышный парфюм – одним словом, чиновник в привычном для себя антураже… Кажется, встретишь такого и пройдешь мимо, скользнув взглядом…
Задержав руку Ули в своей значительно дольше положенного, он внимательно посмотрел ей в глаза, отчего у нее по всему телу прошла странная пунктирная дрожь – внезапно Ульяне показалось, что эта встреча предопределена свыше, кем-то, выстроившим звезды в определенном порядке специально ради этого случая. Глупость, конечно. Высокопарная сентиментальная глупость, свойственная дешевым историям глянцевых журнальчиков для скучающих домохозяек и неудачниц, мечтающих о модельной внешности и муже-миллионере, но с грустью каждое утро заглядывающих в зеркало. Она зажала его визитку в руке, а вечером выбросила происшествие из головы, сунув клочок картона в общую визитницу – для коллекции. По своей взбалмошной натуре она не удержалась и сделала некий шаг навстречу: послала приглашение на одно из мероприятий, но он даже не ответил, не говоря уже о появлении. Страдать иллюзиями Уле несвойственно, выводы напрашивались сами, она пожала плечами и заставила себя забыть.
Через год они пересеклись снова. Прошлое повторилось почти с точностью: ее рука в его теплых ладонях, тихий голос, вкрадчиво произносящий: «Я до сих пор храню твою смс-ку» и дрожь по Улиному телу среди гомона очередной конференции.
Он нашел ее сообщение и украдкой показал его Уле. Необъяснимый факт внутренней растерянности настиг ее врасплох, она только и смогла, что глупо спросить: «А зачем ты ее хранил?». Стас не ответил, исчезнув посреди конференции.
Ответ пришел вечером, завибрировавший телефон доставил сообщение: «Хранил, потому что нравишься, не отвечал, потому что стеснялся». Такого с ней еще не случалось. Нереально, но она почувствовала себя школьницей, получившей первое неловкое признание в симпатии, и оторопела. Это она, привыкшая к вниманию мужского пола, умеющая флиртовать, манипулировать, добиваться поставленных целей и задач, знающая, что ее темная сторона – лучшее оружие в мире мужчин, ударная сила, сокрушающая препятствия!.. Ульяна всегда знала, как одеться, какой длины должна быть юбка и насколько глубок вырез декольте, какие духи оставят неизгладимый шлейф, знала, как улыбнуться, посмотреть и что сказать… Мужчины… Примитивное отношение, желания и потребности…
Он казался неправдоподобно чистым, незамутненным в мире циничных постельно-денежных/прагматично-свойских взаимоотношений (звучит так, что от оскомины сводит зубы, но факт есть факт), но это не делало его в глазах Ульяны слабым, а добавляло еще больше привлекательности и гармоничности его образу. Они написали друг другу еще несколько сообщений. Уле пришлось признаться, что завтра она уезжает в командировку и вернется только через две недели.
На следующий день в поезде она посмеялась над своей вчерашней впечатлительностью, сделав вывод, что молодой человек так необычно флиртует, привлекая внимание дам столь нетрадиционным способом и постаралась снова, как и год назад, выбросить этот эпизод из сознания. Тем не менее, вернувшись, отправила ему смс, скорее из любопытства, чем по каким-то иным причинам. В ответ та же холодная тишина, что и в первый раз. Этого следовало ожидать. Она разозлилась и послала все к черту.
В третий раз жизнь столкнула их еще через три месяца на более пафосном по своему размаху мероприятии, где оба находились довольно долго, бродя с бокалами вина по залу и общаясь с нужными и не очень людьми. Увидев Ульяну, он целенаправленно пошел в ее сторону, фиксируя глазами ее взгляд и сковывая движения, чтобы та не смогла удрать. Впрочем, она и не собиралась, охваченная теплым томлением, растекавшимся по телу. Он шептал ей на ухо, что соскучился, постоянно о ней думал, и засыпая, видел ее глаза… Перекинув ее руку через свою, крепко прижимал к себе, то ли демонстрируя окружающим, что она с ним, то ли не желая отпускать и потерять из виду. Уля не могла на него сердиться. Когда он находился рядом, все негативные чувства растворялись, она чувствовала себя безвольным пластилином, покорно принимающим ту форму, которую хотели ему придать руки скульптора.
Раскланявшись со всеми и отдав дань служебным обязанностям, Стас утащил Ульяну гулять по городу, заявив, что крадет, и возражения не принимаются. Она не сопротивлялась, в его присутствии ее воля угасала, таяла, исчезала… Она показывала ему любимые с детства места: школу, в которой некогда училась, переулки, по которым бегала с подружками, дворики, ставшие для нее родными, знаковыми, и тем самым пускала Стаса глубже в душу, что не позволяла себе уже давно…
Они сбегали гулять и целовались как подростки, застигнутые первым чувством и бурлящими гормонами врасплох: в арках, ведущих к астматичным эхом кашляющим дворам-колодцам, меж толпы центральных улиц под нотной линейкой проводов и сидящей на ней перелетной стаей-гаммой, в затененных деревьями беседках, вдали от пламенеющих желтоглазых фонарей и неврастенично-гламурных витрин…
Он отправлял ей письма о том, как ее чувством, посылал сочиненные им мелодии, она писала ему по ночам стихи, радуясь симптомам сладостной девичьей влюбленности, давно забытой и утерянной годы назад. Ее темная сторона скукоживалась, уступая место тому светлому, детскому, которое она безжалостно давила в себе ранее, боясь новых ударов исподтишка и очередной боли от потери или предательства.
Он писал:
Уленька, привет…
Мне очень приятно, что тебе нравятся мои сочинения, а ещё приятнее читать такие твои строки, обращённые ко мне.
Знаешь, в эти выходные, особенно вчера, находился в состоянии какой-то безысходности, а сегодня твои стихи словно вдохнули в меня жизнь… Спасибо тебе.
Стас.
Она отвечала:
Почему безысходности, Стас? Я абсолютно уверена в том, что мысль материальна. Мы притягиваем к себе то, что хотим или чего боимся, но думаем постоянно. Мне кажется, достичь можно всего, если знаешь свою цель или мечту, а вот если не знаешь, тогда никак. Только учиться радоваться жизни и наслаждаться ею, и принимать то, что она нам дает. Моя интуиция говорит, что у тебя все как-то непросто, я умею видеть какие-то вещи и складывать простые числа:).
Не переживай, мне ничего не нужно, мы можем быть просто хорошими знакомыми, если тебе так лучше и спокойнее.
Ульяна
Она стала вспоминать разные смешные, милые, сентиментальные детали своего детства, которые, казалось бы, вроде давно исчезли из ее памяти, но тут, неожиданно стали всплывать. О том, как ей нравилось кататься с прабабушкой на трамвае, как она любила его пронзительный переливчатый звон, как выискивала счастливые билетики, которые можно съесть и торопливо загадать желание с детской верой в то, что оно непременно сбудется, с какой радостью бежала в библиотеку, чтобы брать там потрепанные, прошедшие через сотни рук, книжки о приключениях и, приходя домой, первым делом втягивала носом их неповторимый запах, состоящий из самых разных смесей, от бумаги и типографской краски до запахов чужой жизни тех, кто имел счастье прочитать увлекательные истории до нее… О том, что когда-то она верила: цветы-колокольчики звенят, если их слегка тронуть пальцем, и если долго вдыхать запах ландышей, – можно стать феей… О детской влюбленности в красавца-серба, мужа подруги матери, о том, как она злилась, когда их маленький вечно сопливый сынок заявлял, что когда вырастет, женится на ней – он ничуть не походил на своего отца… О том, что давным-давно она еще была убеждена: человек, если очень сильно захочет, сможет преодолеть земное притяжение, гравитацию и полететь… О том, что там, в прекрасном далеко, ее ждет умопомрачительная сказка…