замечательной, но такой надоевшей мне квартиры на четвёртом этаже в глубине
арбатских переулков, и снял на месяц жильё в Перово около двух железнодорожных
станций – тут уж мне никто не помешает жить, что называется, «по обстоятельствам».
Прошла неделя от моего новоселья, и я возвращался домой на когда-то подаренном
друзьями на день рождения бензиновом драндулете, любуясь окружающими промзонами
с дорог районного значения, заставленных грузовиками. Мой сосед сверху оказался
добрейшей души человеком, и разрешил мне без предоплаты пользоваться его гаражом-
ракушкой, где он хранил свой раздолбанный «Опель», для временной дислокации моего
транспортного средства, выдав мне ключи.
На восьмой этаж я, как правило, поднимался пешком. Лифту я тут не очень доверял,
к тому же, он непереносимо скрипел при каждом удобном ему случае так, что я из-за трёх
дверей ночью слышал, если им кто-то пользовался. Вот и в тот вечер я поднимаюсь
пешком, уже вращая в руках связку ключей. Из порядка пятнадцати ключей, что имеются
на той связке, действуют чуть меньше половины, остальные же не только функционально
не используются, но местоположение и роль в моей жизни замков, которые они
открывают, находится теперь за пределами моей памяти. Но мне нравится иметь много
ключей на связке. На пятом этаже пьют пиво и нецензурно выражаются
короткостриженные пятнадцатилетние подростки в количестве десяти человек, не
меньше. Мода на короткостриженность у подростков прошла давно, так теперь стригутся
только лысеющие люди, но анклав Перово не собирается сдавать позиций
«консервативного духовного наследия». Прохожу мимо них, как бы случайно задевая
стоящие на полу бутылки, которые звенят, но никакой реакции – ни удара по голове
пустой бутылкой, ни слов «а ну, пидор, иди сюда» – не следует, из чего я делаю вывод, что
за свирепым фасадом бьются добрые всепрощающие сердца, и следовало бы мне
переезжать не сюда, а в Люберцы, где сердца, надо думать, ещё не испорчены теорией
тотального гуманизма. На седьмом этаже наша Mrs Управподъезд (она же Управдом, так
как подъезд один), женщина весьма габаритная и неуклюжая, пытается запихнуть
огромные мусорные мешки в тонкое отверстие мусоропровода. Чувством такта она не
обременена, поэтому, назвав меня «дружком», просит подержать ей крышку отверстия
(самая грязная, наверное, деталь в доме, не считая внутренней стенки мусоропровода),
пока сама утрамбовывает правой ногой свой мусор в дырку, который утрамбовываться –
утрамбовывается, но дальше никак не лезет. Я ей рассказываю о новом японском роботе,
поступившем в промышленное производство, который сортирует, а потом съедает и
перерабатывает мусор, а она мне рассказывает о новых туфлях, которые купила за
шестьсот рублей в магазине «Товары для труда и отдыха» на нашей же улице.
Поднимаюсь на свой этаж и открываю дверь в наш «предбанник», который общим
замком не обременён. Здесь пахнет бурной жизнедеятельностью, и мне – не парфюмеру –
трудно разобрать составляющие этого великолепия. На потолке висит плафон, но он
почему-то не светит, зато светит «лампочка Ильича», висящая рядом на проводке. Точнее,
она обычно светит, а сегодня моргает, то быстрее, то медленнее. Сегодня два фонаря на
шоссе Энтузиастов тоже моргали, и виделось мне в этом какое-то предзнаменование.
Вечер моргающих фонарей, не иначе. Дверь моя закрывалась на один замок, держащийся
на соплях, хотя был и другой, но расположен он был слишком низко, приходилось
нагибаться, чтобы его открыть/закрыть, поэтому с третьего дня я перестал им
пользоваться. И вот я уже весь в тяжёлых раздумьях относительно репертуара фильмов,
9
которые мне сегодня посмотреть и в какой очерёдности (в сумке лежит четыре
свежеприобретенных фильма, и только один из них записан с нарушением авторских прав
– такая почти кристальная у меня гражданская позиция), так как все сразу я точно не
осилю. Думаю: либо сперва принять ванну, а после забить кальян, либо забить кальян, а
ванну принять в промежутке между кино. Либо обойтись душем и бокалом рябиновой
настойки, которую мне подогнал всё тот же сосед сверху, снова не взяв предоплату.
Презентовал мне трёхлитровую банку со словами: «Как выпьешь, так и решишь, сколько
мне заплатить». Я говорю: «Я ведь только на месяц здесь, к тёте приехал» (хозяйка
просила так говорить, чтобы не платить налог). Он: «Ну, тогда заходи за добавкой через
недельку, коль оценишь». Неужели я так ужасно выгляжу, «через недельку три литра»…
Или так хорошо? В общем, кино-баня-душ, сомнения в очерёдности – вот и первая моя
творческая рефлексия за весь день. Погруженный в эти, в общем-то, никчёмные мысли,
открываю замок, который на соплях, и… не зря моргали фонари. Ещё не включая света, я
вижу на полу крохотной прихожей лежащее в неестественной позе безжизненное тело.
Ну, за что вот мне этот геморрой… Теперь я уже вынужден вставить в планы и это тело, в
голове проносится очередь: «сперва забить кальян, принять душ, потом заняться телом (в
смысле, понять – спит, или совсем уже), позвонить куда следует (а куда следует?), и лишь
потом, пока за ним едут, включить фильм». Потом разум возобладал, я включил свет,
всмотрелся в незнакомое лицо. Молодой парень, лет двадцать пять или даже меньше. В
тёмно-синих джинсах, чёрных носках и бежевой толстовке-кенгурятнике. Не особенно
симпатичный, очень среднестатистический человек. Потрогал его аккуратно за лицо,
потом за кисти рук – вроде холодные, потом другой рукой потрогал себя за лицо и кисть
руки – блин, такой же температуры. Потом потрогал себя под майкой – тепло, и ему
засунул руку под майку (не скрою, с небольшим отвращением). Потом подставил руку к
носу. Короче, он явно не спит. Помочь я человеку уже ничем не могу, так что можно
заняться своими планами, а он пусть полежит, пока не хочется никуда звонить, а то сейчас
сразу начнётся шум, а у меня серьёзный настрой насчёт фильмов и рябиновой настойки…
В два часа ночи ко мне постучали. Я спросонья ползу к двери, открываю замок,
который на соплях, но и нижний тоже закрыт. Открываю нижний и распахиваю дверь. На
пороге двое полицейских, почему-то в форме немецких СС. Они короткострижены и с
бутылками пива. Один из них пытается ворваться внутрь и надеть на меня наручники, но
промахивается, и, спотыкаясь о труп, падает. В это время, как в замедленном кино, второй
размахивается бутылкой и ударяет ей мне прямо по голове. Я вижу яркую молнию и
чувствую сильнейшую боль. Я вздрагиваю, открываю глаза и вижу перед собой метрах в
двух экран ноутбука, предлагающего мне три опции: «просмотр», «установки» и «выход».
Я выбираю третью, встаю с кресла и выглядываю в коридор. Лежит. А время уже четыре,
светает чуть-чуть. Я ещё раз трогаю его лицо и кисти. Заметно холоднее. Тут до меня
доходит порыться в его карманах. Кенгурятница – пусто. Джинсы: передний правый –
пусто, задний правый – карточка какого-то скейт-центра, передний левый – деньги, около
трёх тысяч рублей, задний левый – обрывок бумаги с номером телефона и именем Тоня.
Ни телефона, ни документов. Содержимое карманов я уношу в большую (в понимании
этой квартиры) комнату и кладу в комод, запираемый ключом (но ключ не высовываю),
кроме визитки скейт-центра, которую машинально засовываю в визитницу. Далее на
автопилоте, не обдумывая действий, потому как я уверен в них, иду в другую комнату,
вытряхиваю из огромного чёрного мешка свои шмотки и иду с этим мешком в прихожую.
Секундное сомнение – ноги или голову начать засовывать, потом я решаю, что ноги,
поскольку будет уж очень неэстетично, если он будет биться головой о ступени при
спуске. Он еле помещается, но мне удаётся даже красиво повязать мешок синим бантом
сверху, оставшимся у хозяйки от какой-то подарочной упаковки. Я не сомневаюсь в своих
силах, но он оказывается значительно тяжелее, чем я предполагал. Я обхватываю мешок в
месте предполагаемого торса и уже тащу его по предбаннику, а ноги господина волочатся
10
по кафелю. На лестничной площадке я принимаю героическое решение воспользоваться
лифтом. Он жутко скрипит при открытии, наверное, перебудив весь дом. Уже по пути
вниз я пытаюсь предположить как мне себя вести, если вдруг внизу кто-нибудь окажется
из жильцов. На моё счастье, там никого нет. Никого нет и на улице – дворники ещё не
проснулись. Мусорные контейнеры находятся всего метрах в тридцати и уже полные, хотя
и не под завязку. Насколько я понимаю, через час-другой за ними приедут. Я стараюсь в
спешном порядке вытащить несколько особенно обширных коробок из наиболее
свободного, запихиваю туда с неимоверным трудом тело, которое не хочет сгибаться и
сверху снова прикрываю коробками. Ступни так и не влезли и торчат наружу, но они всё
же в мешке, поэтому здравомыслящий человек не поймёт, что там. Верхние коробки тоже
выпирают, и я надеюсь, что мусорщики не будут трогать то, чего не следует. Уставший,
но без каких-либо душевных переживаний, я отправляюсь домой по лестнице. Сплю я в то
утро крепко.
СОН И КАФКА
На следующий день, точнее, ближе к вечеру у меня была запланировано посещение
одного интересного мероприятия. За мной заехал Максим, и мы направились в один из
новых павильонов в Коломенском на выставку его знакомого – это вроде как картины,
только живые. Сзади к ним приделаны какие-то механизмы, так что лоскутки и объекты
на картинах перемещаются и меняют свой цвет. В общем, достаточно перспективно, хотя
и бесполезно для меня, поскольку инвестициями во всякий хлам из области высокого и не
очень искусства я не занимался.
Да, выходя из подъезда и умышленно допихав в почти пустой ещё мусорный пакет
всяческой прессы (то были журналы про интерьеры, кажется), я, махнув Максу рукой,
проследовал до помойки. Мусора там снова было «выше крыши», но вчерашнего пакета
не наблюдалось, кроме того, баки стояли чуть под другим углом. В общем, увезли. Мне
стало как-то легко и печально одновременно. Я сел в машину и был весьма неразговорчив.
Шла вторая половина мая, возможно, самое начало июня, более точно
хронометрировать даты у меня не получалось. Правда, я догадался, что сегодня суббота,
потому что пробки образовывались там, где их вроде бы не должно быть. После выставки
мы оказались в неплохом (но и особо ничем не выдающемся) заведении под названием
«EkzoSфера» в Яково-Апостольском переулке, откуда я быстро поспешил уехать. У меня
теперь было три принципа, по которым я жил: «Здесь и сейчас», «Целесообразность»,
«Прошлое идеально». Первые два я выразил бы, как жизнь по расчёту и настроению. Но
самое основное там – именно союз «И». Настроение в первую очередь и является тем
расчётом. Третье – никогда не корить себя за что-то, сделанное в прошлом, никаких «если
бы». Как только меня «уносило» в сторону, я сразу щёлкал пальцем, вспоминал нужную
опцию и исправлял ход мышления. Сегодня у меня большого желания ехать в Перово не
было, и я решил остаться у себя в Большом Левшинском, где не был уже неделю. Остаток
вечера я провёл как-то достаточно невнятно, погружённым в свои мысли, и рано уснул.
Мне много чего снилось, но особенно запомнился мне один сон.
Лес. Ночь. Скорее всего, поздняя осень, листьев на деревьях нет, и достаточно
влажно, хотя и не холодно. Я ощущаю себя присутствующим во сне, но скорее в роли
кинооператора. Я вижу всё своими глазами, но есть ещё камера, где-то вверху справа.
Именно на ней видно меня, и за мной, где-то за карьером, огни города. Просто общим
планом, и дальше верхняя камера бездействует. Работает моя.
От общего плана картинка детализируется, погружаясь в лес глубже и глубже. Мы
видим голые ветви деревьев и влажный пар, висящий между деревьями неравномерно.
Слабозаметная тропинка уходит глубже. Мимо пролетает летучая мышь, а с ветки на
нас смотрит большая сова.
11
Потом снова картина с камеры №2. Никого нет, только огни города за карьером.
По воскресеньям я читал лекции в Философской школе абстрактного мышления
имени Франца Кафки. Мой курс назывался «Психосоматические отклонения сознания
молодёжи досемейного периода». Помимо того, что формулировка курса выглядит весьма
ненаучной и сомнительной, так и меня ещё попросили «побольше из личного опыта,
поменьше теоретических выкладок». Это, конечно, здорово, что никакой теории не надо,
откуда я им возьму такую теорию, но вот за «побольше из личного опыта», откровенно
говоря, хотелось заехать по зубам тому лже-профессору с козлиной бородкой и бегающим
мышиным взглядом. Не знаю уж, чем я думал, но поскольку любые, на первый взгляд
сомнительные, мероприятия могут быть как минимум интересны, а то и полезны (см. п. 1
и 2, если нет – см. п. 3), то я очень даже быстро согласился. Собственно, сама школа была
как раз воскресной, и, чего и следовало ожидать, располагалась в здании детского сада на
Костромской улице в Бибирево.
Публика среди слушателей была достаточно разношёрстной. Но в большей своей
массе это были, разумеется, бездельники и одинокие люди, которые ничего для
воскресения придумать лучшего не могли, чем прозябать в детском саду в компании таких
же бездельников и сомнительных лекторов. Собственно, конечно, роль лектора мне
претила, да и не была востребована по формату, скорее я выступал то модератором, то
фасилитатором, а более всего, неким бессистемным «подхватывателем идей из зала и их
развитием» на основании личного опыта, пусть будет так. Конечно, свою аудиторию я
люблю, но две дамы бальзаковского возраста меня безмерно раздражали своим
«правдорубством». А потому как с поиском аргументов у меня обычно туго, я всё время
старался столкнуть лбами их друг с другом, и только тогда вся группа очень активно
подключалась, и занятие удавалось.
Сегодня тематика была задана такой: «Воспитание молодёжи микро-социумом и
последующий конфликт её с макро-социумом». Постановка как проблематика, а не как её
решение. Тут я имел ввиду и пуританское воспитание в семье, и так называемое
самовоспитание, когда ценности общества не то, чтобы не разделяются, а просто напросто
неизвестны, и даже лысобритых подростков в Перово, которым лишь комфортно с такими
же, как они – лишь внутри этого вымирающего вида, а вовне они вынуждены либо быть
агрессивными, либо закрываться. Один мужичок, бывший физик-ядерщик, сокращённый
по закрытию НИИ, попытался пространно распространиться относительно на самом деле
правильных позиций «малых групп», и бессмысленностью привязки их к обществу, так
как, во-первых, ни в каком общественном одобрении они не нуждаются, во-вторых,
способны играть и другие роли, в том числе любящих детей, надёжных друзей и прочее.
Господин этот был остановлен на второй же минуте одной из тех дам, которая «не верит в
любовь с первого взгляда», и считает, что всякая группа по интересам, в том числе и
наша, если её цели и миссия не признаваемы (или даже непонимаемы, по причине
закрытости группы) большинством в обществе, по-любому, ущербна. Что любой такой
ячейке необходимо вести действия по самопопуляризации, только тогда она имеет право
на существование. В общем, хоть мы и далеко в результате ушли от молодёжи (и
действительно, зачем нам молодёжь, ведь основная аудитория предпенсионна), тем не
менее, суть общения получилась продуктивной и мы даже (!) пришли к консенсусу по