Ковригсен умел замечательно слушать. И когда Простодурсен ему всё рассказал, то жить стало иначе – гораздо проще, чем пока он не выговорился. Единственное, чего он побаивался, это что Ковригсен не поверит про лопату. И подумает, а не оглоушил ли всё-таки Простодурсен утку. И пойдёт к Пронырсену расспрашивать его. И всё кончится этим бранным собранием. Потому что утка вряд ли что-то расскажет. Пронырсен так шмякал её о кусты…
Простодурсен кончил говорить и замолчал. Он волновался, что же Ковригсен скажет. Ему наверняка ещё не доводилось слышать таких страшилок про уток.
– Это, – сказал Ковригсен после некоторой паузы, – не такая весёлая история, как я думал.
– Нет, – ответил Простодурсен. – А как ты думал?
– Точно не помню. Но не так.
– А теперь думаешь так?
– Да. Теперь, когда я узнал все подробности…
– Но ты не так думаешь, что я ударил утку?
– Этот Пронырсен ведёт себя иногда непонятно, – ответил Ковригсен.
– Да. Он задаёт непонятные вопросы, говорит непонятные вещи, да ещё кидает яйцо.
– Что ты будешь делать с яйцом?
– Да, что мне с ним делать? Оно не моё, а утки…
– Может, надо сходить к Пронырсену?
– Думаешь, это нужно? Прямо идти к Пронырсену?
– Давай подумаем до завтра. Мне пора домой, к тесту.
– Да-да, понимаю.
– На улице хорошо, и небо звёздное.
И Ковригсен тоже ушёл. Шагнул за дверь в морозный звёздный вечер. Простодурсен провожал его взглядом, но Ковригсен быстро слился с горой, и лесом, и валунами, и камнями, и кустами рябины и кудыки, и всем, что окрасилось в черноту. Только плескалась река. Даже чёрной ночью река не сбивается с пути. Напевая, бодро бежит с высоких гор, где лежат и тают старые зимы, в глубокое море, где резвятся рыбы в ожидании чистой воды.
Подошло время спать. Простодурсен остался без пудинга на завтра. Но теперь уж поздно идти собирать всё, что нужно в него положить, в темноте наберёшь совсем не того, и что это будет за еда?
Нет, сейчас самое правильное место – кроватка. Мягкая и тёплая. Вдруг ему сегодня повезёт, и приснится старый добрый приречный сон. У всех, кто живёт у реки, сны полны воды, блеска, плеска, бульканья, журчания и других уютных речных мелочей.
– Давай быстренько поспим, – сказал он яйцу. – Завтра прилетит дятел и нас разбудит. И надо будет делать пудинг. Может, я схожу покопать канаву. Я ведь нашёл сегодня лопату. Да уж, нашёл так нашёл.
И он уснул, свернувшись вокруг яйца, а последние красные угли в печке ещё догорали, как припрятанные крошки старого солнца.
Кто-то хочет выбраться из своего яйца
На другой день Простодурсен спозаранку уже лазил в кустах по окрестностям, подбирая цвет, вкус и пользу для своего пудинга. Яйцо лежало в кровати – в тепле и уюте.
В пудинге самое замечательное, что на вкус он всегда разный. Потому что рецепта для пудинга нет, есть только порошок из кондитерской Ковригсена. Порошок превращает в пудинг что угодно, важно сыпать его побольше и не лениться размешивать. Простодурсен всегда клал в пудинг можжевеловых ягодок для печени и почек, корень одуванчика для бодрости и обязательно щепотку сосновых иголок для свежего дыхания, не забывал катышек смолы (она хороша для горла), добавлял рябины и яблок для вкуса, кудыку и понарошку на всякий случай, ну и дальше по сезону всего съедобного, чем не отравишься и живот не испортишь. Сейчас, осенью, ещё не перевелись ни грибы, ни черника с брусникой, ни спросонья с конопаткой. Черника даёт красивый цвет и запирает живот, если он вздумает расклеиться от всего, что намешали в пудинг.
Дятел на солнечной стороне дома выдалбливал из стены свой завтрак. Простодурсен подумал, не вреден ли этот барабанный бой яйцу. Дом ходил ходуном. Но в матрасе отличные пружины, вряд ли стоит тревожиться.
Простодурсен стал чувствовать, что в его жизнь вошло яйцо. И всё чуточку изменилось.
И пока он собирал, что положить в пудинг, он всё время о яйце думал. Радовался, что придёт домой – а в кровати лежит яйцо. И кто-то, может быть, уже из него выбирается.
Неприятно только, что Ковригсен говорил вчера – мол, им стоит сходить к Пронырсену. Тот ведь легко может заявить, что это его яйцо. И потребует отдать его немедленно.
Пронырсен, как вы уже поняли, иногда бывает немного странный. Задаёт странные вопросы, говорит странные вещи и умудряется в секунду вывернуть любой смысл наизнанку. А Простодурсен как раз сегодня видел много смысла в том, как устроилась его жизнь. И хотел, чтобы так побыло ещё.
Он наклонился обобрать ягоды с куста понарошки, торчавшего в освещённом углу пружинистого ковра из конопатки. И когда он складывал их в миску, его накрыла сзади огромная тень.
Простодурсен в ужасе выпрямился, но это оказался всего-навсего Сдобсен – он вышел прогулять свою палку. Всего лишь Сдобсен, какое счастье. Обычно так незаметно вырастает за спиной Пронырсен.
– Хороший день, – сказал Сдобсен, щурясь в сторону леса, где на ветках и листьях висело солнце и сверкало в утренней росе.
– Отличный, – отозвался Простодурсен. – Я вот вышел набрать ягод для пудинга. Поутру самый сбор.
– Октаву видел?
– Нет, сегодня не видел. Она небось сидит у Ковригсена, коврижкой балуется.
– Нет, там её нету. Я подумал, она осталась дома – сегодня редкий день, прекрасно сохнет бельё, – но дома её нет.
– А может, ей тоже надо набрать начинки для пудинга.
– Как яйцо?
– Лежит. Хочешь – пойди взгляни.
– Я не настолько интересуюсь яйцом. А торт мы вчера весь доели?
– Да, торт весь доели.
– Весь, значит… Канаву сегодня рыть будешь?
– Думал немного покопать.
– А для чего тебе канава?
– Там видно будет.
– Да, хорошо иметь канаву про запас. Вдруг понадобится, а у тебя уже есть. Это как за границей. Вот где копают канавы так копают, скажу я тебе.
– Да, уж они копают.
– За границей копают ещё как. Надо бы тебе туда съездить.
– Надо бы.
Простодурсен раздумывал, не пригласить ли Сдобсена на сок. Вообще-то ему не хотелось приглашать, потому что день начался хорошо, и портить хорошее начало дня скрипучим настроением Сдобсена как-то не тянет. И лучше он, Простодурсен, спокойно сам приготовит пудинг, а пока тот будет остывать, возьмёт яйцо на прогулку. Они пойдут собирать камешки-бульки.
Но Сдобсен не собирался уходить. Так и торчал за спиной, накрывая своей тенью кустики понарошки.
– Да уж да, – сказал он.
– Ну да, – поддакнул Простодурсен.
– Не всегда всё хорошо одинаково, – сказал Сдобсен.
– Не всегда, – согласился Простодурсен.
– А скоро опять зима, – сказал Сдобсен.
– Ну да, – вновь поддакнул Простодурсен.
– Да уж да, – сказал Сдобсен.
И он на все лады стал повторять «нет», и «да», и «вот ведь», и «да уж», и охать. Но тут, по счастью, из леса вышла Октава, напевая песенку.
– Так ты здесь была? – спросил Сдобсен.
– Я всегда там, где я есть, – объяснила Октава. – Сегодня я вскочила ни свет ни заря, чтобы набрать свеженького снега для пудинга.
– Ты ведь не ходила одна в горы? – уточнил Сдобсен.
Он прямо засветился, когда пришла Октава. Словно бы она была фонариком, а он – старым деревом в ночной темноте. Мрачное лицо стало цвета кудыки, и палку свою он держал сейчас щегольски, совсем на другой манер.
– Караул! – завопила вдруг Октава, заметив на краю поляны Простодурсена. – Люди добрые, что же это творится?
– Собираю начинку для пудинга, – ответил Простодурсен.
– А яйцо? Как же яйцо?
– Лежит дома.
– Лежит дома?! Одно? Разве это не опасно? Простодурсен, тебе нужна помощница по хозяйству или няня, чтобы сидела с яйцом, когда ты уходишь. Неужели ты этого не понимаешь? Ты вообще, что ли, ничего не понимаешь?
Она бросила лопату, снег на которой тем временем растаял, и стрелой понеслась в дом.
– Одна ходит в горы, – сказал Сдобсен.
– Ну да, – сказал Простодурсен.
Они подняли лопату и понюхали снег: он пах точь-в-точь как прошлая зима. Пудинг из него получится необычный, это факт. Сам Простодурсен разводил порошок водой из речки – она тоже очень хороша. Как хороша всякая чистая и свежая проточная вода.
Снова раздался крик. Теперь Октава вопила в доме.
– На помощь! – кричала она.
Хотя окна в доме были закрыты из-за яйца, Простодурсен слышал призыв совершенно отчётливо. Но Сдобсен тихо стоял себе по-прежнему.
– Ты не слышал? – спросил Простодурсен.
– Плиз пардон? – переспросил Сдобсен.
– Октава кричала.
– Кричала? И что она кричала?
– «На помощь!» Слышишь, снова кричит?
Они побежали в дом. Даже Сдобсен побежал. Он заложил палку за плечи и мчался, приминая конопатку и вереск.
Октава стояла у кровати. Полоски, пятна и лоскутки солнца беспорядочно были разбросаны по всему дому, один крупный квадрат упал точно на яйцо. С которым что-то творилось.
Яйцо шевелилось. И выглядело это так, как будто внутри него действительно кто-то был, и этот кто-то вдруг решил выбраться наружу.
Они все трое сгрудились возле кровати. И молча наблюдали за этим чудом, которое совершалось внутри голубой скорлупы, подсвеченной солнцем, как по заказу.
– Ты не собираешься вмешаться? – спросила Октава.
– Вмешаться? Как?
– Это твоё яйцо. Ты разве не видишь, что оно трескается?
– Кто-то хочет из него выйти.
– Всё нормально, – заметил Сдобсен и потрепал Октаву по щёчке. – Всё идёт точно как за границей.
– Я знаю, что это нормально, – ответила Октава. – Но до чего неприятное зрелище! Было такое красивое яйцо – и на тебе. Я хочу спеть песню. Нет, я не хочу петь. Простодурсен, что ты стоишь столбом, как просто дурень?!
– Когда кто-то выходит из яйца на свет, это всегда выглядит пугающе. Я имею в виду… – сказал Сдобсен таким тоном, словно хотел утешить. – Это ровно как когда ты, Октава, вышла из леса с лопатой. Только ты и лопата растаявшего снега, и всё. Точно как… точно как за границей, короче.
Простодурсену было не по себе. Он никогда прежде не присутствовал ни при чём подобном. И он на самом деле не верил, что это вообще возможно. Что кто-то родится из яйца. Особенно из яйца, которое лежало в его кровати.
– Наверно, мы… – начал было Простодурсен.
Но оказалось очень трудно говорить, когда рядом происходит настолько странное и непонятное. И не смотреть на это тоже оказалось выше сил. Что ему делать, он не знал и мог делать только одно – стоять у кровати и смотреть.
– А-а? – переспросила Октава.
– Нет, не знаю, – сказал Простодурсен.
– Надо подложить дров в печку, – предложил Сдобсен. – Вдруг ему покажется здесь холодно.
– Да, – откликнулся Простодурсен, разыскал огромное полено и запихнул его в печку, в угли.
– Это чудовищно! – воскликнула Октава.
– Что именно? – не понял Простодурсен.
– Новый простодурик приходит в мир, а ты даже не украсил дом. Посмотри, что здесь у тебя творится!
– Не украсил? Так у меня и нет никаких украшений.
– Сдобсен, сбегай на улицу и принеси несколько веток кудыки с листьями и несколько веток рябины с ягодами. Только нужны хорошо пропитанные солнцем.
Сдобсен взглянул на неё, взглянул на яйцо и вышел.
И тут Простодурсен вспомнил о белом камешке-бульке. Он носил его в кармане со вчерашнего дня. Простодурсен вытащил его и красиво положил рядом с яйцом.
– Что ты делаешь?! – завопила Октава.
– Украшаю. Это самый настоящий бульк.
– Кошмар! И это начало жизни! О нет… В этом доме даже солнечный свет пыльный и грязный на просвет. Ну куда он подевался, этот Сдобсен, где цветы?! Нет, всё, Простодурсен, как хочешь, но мне придётся петь. Я просто не вижу другого выхода. Ты меня понял? Я вынуждена петь. Ой, видел? Ты видел, да?
Да, Простодурсен тоже видел. Яйцо сотрясалось. Кто-то внутри долбил и долбил стенку, чтобы выйти.
Октава запела:
– Простодурсен, ты слышал?! В песне нашлась рифма! Значит, малыша ждёт удача!
И тут произошло то, чего ждали. Скорлупа распалась на части, и из неё вышел крошечный утёнок.
Он стоял на кровати и качался из стороны в сторону, словно от всего, что он тут увидел, голова закружилась, сердце ёкнуло и душа ухнула в пятки.
Сдобсен вошёл в дверь и, поскольку Октава и Простодурсен стояли разинув рты, направился прямиком к кровати.
– Поздравляю, господин Простодурсен, у вас утёнок! – сказал Сдобсен и протянул ему ветку, всю в красных гроздьях рябины. – Так, а когда вы успели отложить новое яйцо? Вот это некулёмое рядом с первым?
– Это бульк, – сказал Простодурсен.
– А всё песня, – сказала Октава, – чудесная сила искусства. Я спела маленькую приветственную песенку, и малютка простодурик сразу вышел к нам. Смотри, какой он чудесный! Где ещё увидишь такую прелесть?
– Может, он голодный? – вдруг сообразил Простодурсен. – Вид у него, во всяком случае, голодный.
– Махонький чудненький пудинг – вот что ему сейчас необходимо, – сказала Октава. – Простодурсен, ну что ты стоишь и мечтаешь? Сколько можно разговаривать, неси есть!
– Пудинг ещё не готов, понимаешь ли.
– Что ты такое говоришь?! Ты даже не заготовил для малыша еду?
– Так я ведь не знал… Я не думал…
– Тогда шевелись быстрее. Возьми мой снег. Это должен быть пудинг нашей мечты. А я спою, пока ты будешь его делать.
Простодурсен попятился к двери и вышел наружу. Из пекарни Ковригсена полз хлебный дух.
То-то Ковригсен удивится, когда узнает, что произошло.
У реки оказалось неспокойно. Какой-то тип хотел перепрыгнуть с того берега на этот. Вот он подпрыгнул и плавно приземлился в траве на этой стороне. Пронырсен! Тот самый Пронырсен, который говорил, что Простодурсен лупит уток лопатой по голове. Тот самый Пронырсен, который таскает уток как брюкву, головой вниз, и околачивает этой бедной головой все кусты по дороге. Тот самый Пронырсен, который кидается утиными яйцами. И что ему тут надо, спрашивается?
«Помогите!» – тихо подумал Простодурсен. «Спасите!» – подумал он. Взял лопату Октавы со снегом, прихватил свою миску для пудинга и как можно незаметнее попятился к дому.
Он добрался уже почти до двери, когда Пронырсен окликнул его.
– Приветик! – закричал он. – Ты, что ли, торопишься?
– Да нет, – ответил Простодурсен.
– Тогда подожди. Ты разве не видишь, что у тебя гости?
– Вижу.
– Ты гостям не всегда рад?
– Всегда.
– Какая замечательная у тебя канава, как говорится в таких случаях.
– Да.
Дверь открылась. Это Октава вышла на порог посмотреть, куда подевался Простодурсен.
– Ничего себе! – заголосила она. – Стоишь тут болтаешь, а он от голода сейчас умрёт!
– Нет, – ответил Простодурсен.
– Приветик, Октава, – поздоровался Пронырсен.
– Привет, – проговорила Октава. – У нас тут сумасшедший дом. Маленький простодурик только что выбрался на белый свет.
– Нет, – сказал Простодурсен.
– Да, и ещё как, – возразила Октава.
– Да, но… – запнулся Простодурсен.
– Вот ведь мужчины, – сказала Октава. – Совершенно теряют голову от таких вещей.
– Покажите, покажите, – пророкотал Пронырсен нараспев. – Я хочу его видеть!
Взял и просто шагнул в дверь. Но Простодурсен пролез вперёд него и шмыгнул прямиком к несчастному дрожащему утёнку. Что делать, лихорадочно думал он, как быть? Не додумав, схватил склизкий комок и сунул в карман.
– Улетел! – закричал Простодурсен. – Он улетел!
Сдобсен грел клешни у печки. Он разогнулся, развернулся и недоумённо уставился на пустую кровать. Повернулся к окну – оно закрыто. Сдобсен закружил по комнате, Октава, засунув голову глубоко под кровать, искала там, а Пронырсен собирал по простыне куски скорлупы и буравил лицо Простодурсена каким-то странным взглядом.
– Загадочно, – произнёс наконец Сдобсен.
К этому времени все уже довольно долго молчали, и он подумал, что надо бы добавить ещё пару слов, но Октава прервала его.
– Загадочно? – крикнула она. – Это ужасно! Он должен быть здесь! Ты сказал, он улетел?
– Да, – подтвердил Простодурсен.
– А ты как дурак смотрел на это и только прятал кулаки поглубже в карманы?
Все посмотрели на его кулаки. Он держал их глубоко в карманах.
– Да, – сказал Простодурсен. – Он захотел свободы.
– Свобода свободой, – сказал Сдобсен, – но окно закрыто, а дом не щелястый.
– Щелястый очень даже, – возразил Простодурсен. – Здесь часто дует и завывает, а в темноте можно ступить в чёрную дыру. И я слышал, как что-то просвистело мимо меня, когда открыли дверь.