Чуть позже уже подробнее:
«Мы целые сутки провели вместе. Не могу выразить, что я чувствовал. За ужином я прочел ей „Прогулку“. Она сказала, что в ней (в „Прогулке“) остро выражено чувство безысходности. Не знаю. Может, она мне просто льстила? Ночь была восхитительна. В Надин больше нежности, чем кажется на первый взгляд… А страсть ее прямо-таки безумна. Это было бесподобно… Оказывается, ее отец знаком с А. К. Меня это поразило. Надин предложила…»
Розов догадался, – речь идет о Камю.
Об этом посещении Надин Морсен больше не упоминает. Но в пользу их страсти говорят строчки, написанные Морсеном в конце декабря 1958 года.
«Ее улыбка… Стихами невозможно сказать, что я чувствую, когда она улыбается. Это за пределами моего понимания. Я могу до мельчайших подробностей описать ее тело. Я изучил его, как художник изучает тело натурщицы. Я могу найти сотни, тысячи слов, чтобы передать нежность ее атласной кожи, прелесть ее груди, которую невозможно не ласкать, соблазн ножек, обещающий такое наслаждение, за которое не жалко и в ад сойти. Но улыбка ее… тут я бессилен».
К этому времени Надин была уже замужем…
Потом был визит в издательство «Перекресток».
Первый, кто столкнулся с ним в коридоре издательства, оказался Виктор Павлович, зам. главного редактора по финансовой части.
– О-о, кого мы видим! – Виктор Павлович, далекий от литературных дел человек, всегда относился к Розову снисходительно. – Олег Петрович, давненько вы к нам не заходили. Уже почти год прошел после вашего, так сказать, стремительного взлета. Да-да, время бежит. С чем нынче пожаловали? Опять книгу написали? Неужели вы так и не поняли, писать – дело неблагодарное. И не денежное, ха-ха.
– Нет, Виктор Павлович, не написал. Но собираюсь.
– Зря. Сегодня каждый десятый пишет. А толку нет.
– Вы все такой же пессимист.
– Я реалист, Олег Петрович. Финансы не терпят ни пессимизма, ни оптимизма. Деньги, как говорится, счет любят. И здесь нужно быть реалистом. Если хотите, – прагматиком.
– Рад за вас. Главный у себя?
– У-у-у. Не советую, не советую. Не поймите меня не правильно, Олег Петрович. Но вам сейчас лучше главному не показываться. Он еще не совсем забыл вас. – Понизив голос, добавил Виктор Павлович.
– Неужели? Это хорошо.
– Это плохо, Олег Петрович. Люди заблуждаются, когда думают, что если их помнят, то это хорошо. Ошибаются. Ведь помнят исключительно плохое.
– Ну, вашему издательству грех на меня жаловаться. Четыре книги, вышедшие за три месяца, принесли вам неплохую прибыль.
– Да, да, деньги, будь они прокляты… Вы ведь тоже тогда хо-о-роший куш получили. Но вот после… Знаете, у главного чуть инфаркт не случился, когда критики накинулись на вас.
– Такова их работа.
– Да, мордовать автора их сам бог велел. Но они подлые, и редактора задели.
– Что вы говорите? – Съехидничал Розов.
– А вы не знали? О-о, это были настоящие газетные баталии. Главный тогда сказал, что если б знал о последствиях, то никогда не связался бы с вами
– Озадачили вы меня. Все так плохо?
– Еще хуже. Ну, не буду вас задерживать. Дела. А вы заходите как-нибудь, чайку попьем, поговорим. А к главному, мой вам совет, не ходите.
Слова Виктора Павловича сулили Розову мало приятного. Все же он направился прямо к кабинету главного редактора.
В приемной его остановила милая секретарша, которую он не знал.
– Вы куда, мужчина?
«Мужчина?! Да-а, мужчина… Будь ты чуть постарше, сказала бы, – молодой человек».
– К главному редактору, – как можно мягче ответил Розов.
– А… у него совещание.
– Когда закончится?
– Не знаю… Может, через час. А вы по какому вопросу? Если по поводу издания рукописи, то вам лучше обратиться к его заместителю. Ольге Николаевне.
– Нет, к Ольге Николаевне мне не хочется. Наша последняя встреча закончилась не очень любезно. Если не возражаете, я подожду.
Он присел в широкое кресло. Секретарша покраснела, но не нашла, что ответить.
Молода, подумал Розов, ничего, со временем будешь чувствовать себя более уверенно, научишься лгать. Тогда-то попляшут вокруг тебя посетители.
Через десять минут, показавшихся Розову непомерно долгими, дверь кабинета резко открылась. Секретарша вздрогнула. На пороге появился главный редактор. Он пропустил двух женщин, которые рассыпались перед ним в любезностях, и обратился к секретарше.
– Наташенька, проводи людей и организуй кофейку.
Тут он заметил Розова. Покраснел. Потом краска схлынула, на бледных скулах его заходили желваки.
– Тебя мне только не хватало! С чем явился? Нет, не говори. Ничего не хочу.
– Валентин Юрьевич, – Розов поднялся. – У меня к вам минутное дело, честное слово.
– Извини, в этот раз ничего не выйдет.
– Не хорошо вы относитесь к талантливым авторам, Валентин Юрьевич.
– У тебя талант?! Не смеши.
– Всего одну минуту. – Клянчил Розов.
Соглашайся, червь книжный! Уж кто-кто, а ты должен знать – с пустыми руками не приду.
– Хорошо, одну минуту, не больше. Наташа, – бросил Валентин Юрьевич секретарше, которая проводила женщин и теперь во все глаза смотрела на Розова. – Две чашечки кофе. Проходи, Олег, но помни – одна минута.
В кабинете он указал Розову на кресло. Сам встал у окна.
– Говори.
– Есть у меня одна идея…
– Так и знал. Я сыт по горло твоими идеями. Последняя из них меня чуть в могилу не свела.
– Ко мне попали удивительные, редкие материалы. Вам что-нибудь говорит имя Люк Морсен?
– Немного. Французский поэт. Неудачник.
– У меня есть его дневники, неопубликованные стихи, письма. Оригиналы.
– Продолжай.
– Может, сначала выпьем кофе?
– Кофе подождет.
– Я собираюсь о нем написать.
Валентин Юрьевич несколько минут смотрел на Розова, обдумывая его слова.
– Чего ты хочешь?
– Всего лишь мелочи…
Наташа подала кофе. Розов закурил и улыбнулся…
* * *
Татьяна увлеклась чтением. Розов бесцеремонно разглядывал ее. Она не производила на него впечатление. С первого взгляда не производила. Конечно, не будь он ограничен временем полета, возможно и удалось бы разглядеть в ней ту изюминку индивидуальности, которая придает каждой женщине эффект неповторимости.
Кому-то хватает этой неповторимости на всю жизнь. Кому-то – на полчаса. Так, проходя мимо полотен художников, останавливаешься возле некоторых на пару минут, привлеченный яркостью красок. Но в памяти после лишь размытые пятна. Другие же полотна, напротив, своей неброскостью скрывают целые вселенные ощущений, чувств, и впечатываются в память навсегда…
– Перестаньте смотреть на меня. Это не прилично.
– А если вы мне нравитесь? – Солгал Розов.
– Не верю.
– Не верите, что можете понравиться?!
– Не цепляйтесь к словам.
– Что вы думаете о Морсене? По-моему, он смешон.
– Он трагичен. Вы плохо читали книгу. Его пьянство – маска. Конечно, его стихи – не бог весть какая поэзия. Но некоторые – просто изумительны.
– Не знаю. Поэзия Морсена до сих пор вызывает споры. Кстати, автор склонен видеть в Морсене философа. Что вы об этом думаете?
– Я ничего не понимаю в философии. Вы летите в Нью-Йорк по делу?
– Как вам сказать… Там должна состояться встреча, о которой я совсем забыл.
– Вы мне кажетесь человеком, у которого все расписано по минутам.
– И вы правы, – Розов лгал без тени смущения. – Просто встреча была назначена очень давно.
– Месяц назад?
Розов позволил себе усмехнуться.
– Для вас месяц слишком большой срок?
– Честно признаться, для меня даже вчера уже слишком давно.
– Встреча назначена восемь лет назад. Странно, не правда ли?
– Странно?! Бросьте, для меня это просто непостижимо!
* * *
Артур буднично сообщил о своем отъезде. Документы на выезд готовы, билеты куплены.
Вечером они собрались в самом шикарном ресторане Ташкента «Заравшан». Все понимали, – такой день когда-нибудь придет, но настроение было подавленное. Тимур пытался развеять атмосферу угрюмости, рассказывал анекдоты. Его никто не слушал.
Под конец Богданов заказал оркестру мелодию Чака Бери «YOU NEVER CAN TELL». Легкая мелодия из другой жизни оказалась бессильной. Потом они отправились в корейский ресторан «Сам Янг».
Простому обывателю попасть в «Сам Янг» почти не представлялось возможным. Высокие цены и необходимость заказывать места как минимум за неделю, превращали корейский ресторан для многих желающих в неприступную твердыню. Но немногим счастливчикам, к числу коих принадлежали Розов и Богданов, места в ресторане находились в любое время дня и ночи. Такое радушие со стороны хозяина ресторана, господина Чена, они заслужили случайным образом. Как-то ночью вступились за симпатичную кореянку, которой досаждали четверо подвыпивших мужиков. Женщина оказалась младшей сестрою господина Чена.
В «Сам Янге» вышколенные официанты определили степень опьянения Розова и компании как высокую. Поэтому столик был накрыт вопреки заказу Тимура, желавшего видеть поджаренную молодую баранину с зеленым горошком и водку. Сначала были выставлены знаменитые корейские пельмени, к которым отдельно был подан бульон с перцем и уксусом, морковь по-корейски, заправленная острым соевым соусом, чимча и молодые побеги бамбука в маринаде. Дополнял все это горячий зеленый чай. Только после того, как поздние посетители одолели половину пельменей, и от перца у них жгло во рту, а на глазах появились слезы, была подана водка. По стеклу бутылок соблазнительно стекали капельки влаги. Водка не лилась в рюмки, – тягуче текла. Пили не в радость…
Следующим утром Артур улетел в Германию.
Навсегда.
В аэропорту, куда приехали за два часа до отлета, была установлена дата встречи в Америке. Тогда они восприняли все как шутку, браваду. Никто из них серьезно не верил в возможность подобной встречи. Но все уверяли друг друга, что так будет. Смешно.
Смешно развела их жизнь. Через год уехал в Санкт-Петербург Богданов. Следом Розов подался в Россию. Оба неплохо устроились в северной столице. Виделись изредка, чаще звонили друг другу.
Однажды, ответив парой дежурных фраз на вопросы Олега, Сергей сообщил ему, что семья Тимура выехала в США на постоянное место жительства…
* * *
– Вы меня совсем не слушаете!
– Что вы сказали?
– Я заказала себе мартини, а вам водку.
– Я не пью водку в самолетах. Поэтому я выпью ваш мартини, а вы закажете себе еще.
– Вы наглый, самоуверенный тип.
– А вы ничего не понимаете в…
– Ну, скажите, скажите, в чем я ничего не понимаю?!
– Не хочу вас расстраивать.
– Я уже расстроена, так что не стесняйтесь, говорите.
– Зачем вы летите в Нью-Йорк?
– Я поругалась со своим женихом.
– Поэтому летите в Америку?! Не обязательно убегать так далеко. Существует риск, что он вас не найдет.
– На это я и рассчитываю.
– Чушь. Вы хотите, что бы он вас нашел. Упал на колени и просил о прощении. Не знаю, за что. Наверное, за что-то все-таки найдется. Я знаю эту игру слишком хорошо.
– Вы случайно не писатель? Я ужас как не люблю писателей. Они всегда все знают наперед.
– Вы говорили, что вам нравится Розов, автор «Французской осени».
– Мне нравится его стиль, нравятся его герои, но…
– Я не писатель.
– У вас есть шанс.
– Понравиться вам?! Не смешите, я вовсе не собираюсь… – Он замолчал, заметив лукавый взгляд Татьяны. – Я старше вас, наверное, лет на десять!
– Самая оптимальная разница. Сколько вам?
– Тридцать три.
– Вы правы, между нами разница почти в десять лет. Видите, как все хорошо складывается!
– Да, было бы здорово…
– И не говорите! Мы бы с вами таких глупостей натворили…
Стюардесса подала напитки. Розов взял мартини. Татьяне пришлось повторить заказ.
– Скажите, что понравилось, а что нет. – Он постучал пальцем по обложке книги. От такого нахального жеста Татьяна опешила. – Только не говорите, что вам все нравится.
– Сейчас Морсен мне больше интересен, чем вы.
– Что ж, не буду мешать.
– Вы обиделись? Я вижу, вы обиделись.
– Как я могу обижаться? Мы почти незнакомы. Ревновать вас к литературному герою смешно. К тому же, на реального Морсена он не похож.
– В предисловии сказано, что книга основана на документальных фактах.
– Это касается лишь хронологии создания Морсеном того или иного произведения. Думаете, автор знал все до мелочей? Все знать никто не может. Автор пишет о встрече Морсена с Камю… Лишь предположение. А отъезд Морсена из Парижа? Сотни причин могли побудить его покинуть город. Автор взял за основу факт – отъезд. Остальное – вымысел.
Он улыбнулся, вспомнив, как долго мучился поиском наиболее возможного хода события. Различные варианты вероятного прошлого вставали перед его мысленным взором. От него зависело, какой будет признан оптимальным. Он выбрал единственно верный, по крайней мере, он так считал, – встреча Морсена с Камю произошла не без помощи Надин…
Да, встреча с Камю произошла не без помощи Надин.
Потом она вышла замуж.
Что Морсен чувствовал при этом?
Создавалось впечатление, что этот период жизни Морсена был не очень удачным. Молодой поэт не встретил ожидаемой поддержки от мэтра. Любимая выходит замуж за другого. От такого удара не скоро оправишься. И хотя отношения между Люком и Надин не прекращались, он, скорее всего, был разочарован. В такие моменты жизни лучше всего найти новую любовницу, вспомнить старых друзей или, что всего вероятнее, начать пить. Не здесь ли кроется начало трагедии Морсена?
Розов сомневался. Чувствовал, здесь что-то не так. Не таким слабым виделся ему Морсен.
Спустя почти девять лет он создает поэму «Ожидание и Рождение» – самое непонятное, самое мощное произведение, чья загруженность философской мыслью вызывает споры. Нет, нельзя говорить о том, что Морсен сдался.
В свое время Розову попалась в руки небольшая подборка стихов Морсена. В ней были опубликованы отрывки из «Ожидания и Рождения». Отредактированные, сглаженные, сокращенные – в таком виде они потрясли Розова. Теперь же в его руках находилась оригинальная версия поэмы.
Перевод стихов Морсена был возможен только в форме верлибра. Верлибр сохранял такт и ритм, передавая глубину мысли. Розов часто думал, что Люк специально пренебрегает СЛОВОМ, стремясь лишь точнее, жестче очертить рамки идеи. Он мыслил образами…
Годы, отделяющие «Прогулку» от «Ожидания и Рождения», виделись Розову не как время пьянства и уныния, а как время сильных переживаний, раздумий.
Об этом времени у Морсена есть лишь отрывочные записи, не передающие масштаба его поисков. Они полны каких-то мелочей, разбросаны, отрывочны, не интересны.
«Вернул долг. Он мне сказал, что больше не даст…»
«Готи зовет к себе. Уезжать из Парижа не хочется. Но Готи настаивает. Может и уеду».
В одном месте Морсен очень подробно описывает сцену, свидетелем которой он стал в каком-то небольшом кафе. Один посетитель не смог заплатить по счету. Хозяин кафе набросился на него с бранью. Морсен пишет, что хозяин ругался минут десять, и таких слов, он, Морсен, никогда в жизни еще не слышал. Закончив ругаться, хозяин посчитал себя удовлетворенным. Улыбнувшись, он простил клиента. А тот в ответ попросил еще вина, сказав, что хозяин может возместить стоимость бутылки вновь таким оригинальным способом, чем вызвал смех у окружающих. Оценив шутку, хозяин выставил ему две бутылки бесплатно.
Это случай, пишет Морсен, напомнил ему о том, что никогда не надо терять чувство собственного достоинства. Что в самые плохие моменты жизни не стоит пребывать в унынии. Самоирония помогает выжить.
Звезда Морсена восходит в 1959 году. В 1960-ом погибает Альбер Камю. После этого, вняв наконец-то зову Готи, Морсен покидает Париж и уезжает в Невер. Здесь он напишет «Ожидание и Рождение»…
Розов помнил, как работа над книгой затягивала его.
Вначале он робко и боязливо перечитывал дневники Морсена.
Мучился от чувства отвращения к тому, что копается в биографии человека, который вряд ли бы одобрил такое поведение, больше похожее на подглядывание в замочную скважину.