Хотя иногда мне казалось, что для Ройзельмана, с его поистине дьявольской одержимостью своими безумными идеями, слова «невозможно» не существует. И тогда мне становилось страшно.
– Твой отец погиб за шесть месяцев до твоего рождения, – начала я, собрав в кулак все свои силы. – Мы попали в аварию. В горах. Машина сорвалась на каменную осыпь и взорвалась. Эрик успел меня вытолкнуть. И все. Я отделалась несколькими переломами и ушибами.
– А как же нога? – Макс смотрел непонимающе, почти отчужденно.
– Я не хотела жить без Эрика. Едва не сошла с ума. Меня привязывали к койке, чтобы… Больше всего меня убивало, что Эрик просил, а я так и не решилась забеременеть.
– Но как же… – Макс был ошеломлен.
– Пришел Ройзельман. Однокашник отца. Не друг, но… И сказал, что может мне дать ребенка от Эрика. Невозможно – тело практически сгорело! Ройзельман сказал, что он сможет. Достаточно одной живой клетки. Ему нужен был эксперимент. Материал для эксперимента.
Я перевела дыхание, говорить становилось все труднее, но рассказать было необходимо:
– Я согласилась.
Макс побледнел, его глаза лихорадочно блестели.
– Компактных аппаратов еще не было. И это длилось шесть месяцев. Больно. Мучительно. Жесткая фиксация. Эксперимент. Материал для эксперимента Ройзельмана…
В моей голове словно разорвалась граната. Все опять подернулось туманом, перед глазами поплыли радужные круги. Я застонала.
– Мама! – Макс схватил меня за руку. – Мама, не умирай, не надо!
– Ты – первый в проекте «Дети-R», – прошептала я, едва ворочая языком. Даже просто думать было больно, больнее, чем сунуть руку в пламя, больнее, чем терять конечность в первой версии ройзельмановской душегубки. – Но ты мой сын. Не верь им, Макс. Не верь.
Внезапно свет начал меркнуть, а боль отступать. Это было даже приятно. Должно быть, я улыбнулась, если кровоизлияние еще не убило во мне эту способность. Сил хватило только на одно последнее слово – «люблю». Надеюсь, Макс услышал.
А потом свет погас окончательно.
15.12.2042. Город.
ЖК «Европа». Мария
Они мне сразу не понравились.
Такую гротескную парочку было еще поискать, классические нувориши образца девяностых годов прошлого века. Я таких только в старом кино видела. Мужчина – толстенький коротышка, не выше меня. Классический костюм, вероятно, от хорошего кутюрье шел ему примерно так же, как корове седло. Его легче было представить в спортивном костюме «адидас» (хотя ничего спортивного в его фигуре и близко не было), а то и в вытянутых трениках и майке-«алкоголичке». Толстые, вроде сарделек, пальцы топырились, словно для демонстрации: на левом безымянном красовалась массивная печатка, на правом – не менее толстая обручалка. Шею обвивала классическая золотая цепь, тоже в палец толщиной. Голова была бритая, зато на мясистом подбородке топорщилась двухдневная седая щетина. Сходство с нахрапистым, прущим напролом кабаном довершали маленькие, хитро-злобные глазки.
Спутница была ему под стать. Анекдотический персонаж. Надутые силиконом губы, неимоверно увеличенная с помощью того же материала грудь, претенциозный кислотно-розовый прикид, изобилующий блесками, пайетками и стразиками, пара кило косметики и килограммов пять всевозможной ювелирки превращали некогда, наверное, миловидную женщину в какую-то жестокую карикатуру на женский пол вообще.
– Проходите, садитесь. – Мужчина старался быть вежливым, но было видно, что в глубине души он испытывает презрение, и оставалось только гадать – не то ко мне лично, в связи с моей незавидной участью, не то вообще ко всем, не удостоенным войти в его круг. – Кофе будете?
Надо же, какой политес. Я помотала головой, отказываясь.
Дама обошлась без политеса.
– Я надеюсь, вы здоровы? – спросила она, слегка растягивая слова и бесцеремонно рассматривая меня как не очень нужную, к тому же сомнительного качества вещь, которую ей пытаются всучить. А что, собственно, церемониться? Это ведь как на рынке – вы нам товар, мы вам деньги. – Не наркоманка, не алкоголичка?
При этом сама она потягивала из бокала какую-то радужную муть, от которой несло спиртом так, что даже я это почувствовала. Что «эта» будет с ребенком делать? Впрочем, ясно что. Нянек наймет. Они же – «выжжжший класс», а остальные (я, няньки, шоферы и так далее) – обслуга. Что-то я злая, почти как Ритка бывает. Впрочем, немудрено, ситуация не так чтоб радостная. А уж персонажи и того хлеще.
Вслух я, однако, поспешно заверила:
– Нет, что вы. Я совершенно здорова.
– А чего тогда соглашаешься на такое? – Она решительно перешла на «ты». – Нищета достала, да?
– Нет. – Во мне крепло возмущение. Больше всего сейчас мне хотелось развернуться и уйти. Да еще и хлопнуть дверью, но – Рита, Рита! – У меня попал в аварию дорогой человек, и…
– …и нету бабок заплатить за операцию, – презрительно закончила она. – Потому что откладывать надо заранее на такие случаи.
С этим трудно было не согласиться. Вот только откладывать пришлось бы лет двести примерно.
– Короче, детка, условия просты. – «Кабан» тоже решил не церемониться и перешел на «ты». – Мы забашляем твоей сеструхе на лечение. Сумму мне доктор назвал. Ничего себе сумма… Хороший кусок придется отстегнуть. Короче, мы вам бабки, а ты отдаешь нам ребенка из своей руки. Отказ от него сейчас напишешь здесь же. Оплата по факту – как только тебе наденут аппарат, баблос капнет на счет клиники, и все в шоколаде. О’кей?
Я подавленно кивнула.
– Ща, только мой нотариус подъедет. Хочешь выпить?
Я отрицательно покачала головой.
– А пожрать чего-нибудь?
– Спасибо, не надо.
– Ну, как скажешь. – Он налил себе чего-то из тяжелого графина, выпил и зачавкал сразу тремя ломтями семги, цапнутой со стоящего на угловом столе закусочного блюда.
Подъехавший вскоре нотариус походил скорее на какого-нибудь вышибалу из второсортного бара. От моего клиента его отличал только высокий рост и ширина плеч, так что он напоминал не кабана, а скорее быка. Ну ладно, для целого быка он все-таки, пожалуй, не дорос, так что смахивал он на бычка.
– Ну че, на мази дело? – спросил мой клиент, когда этот персонаж вошел в гостиную, чуть пригнувшись, чтобы не задеть притолоку из красного дерева (сама гостиная была выполнена в модном и, на мой взгляд, совершенно неуютном стиле мини-модерн). – Обе малявы притаранил, чувырла?
– Я че, похож на лоха? – ответил Бычок. – Я-то притаранил. Но ты, Порох, ваще, что ли, рамсы попутал, сразу на три разводить!
– Не вякай мне тут, – одернул его Порох-Кабан. – Твое дело малое, доставай гроссбух и работай.
Следующие полчаса прошли как-то нервно. Мне казалось, что я участвую в съемках какого-то дурного фильма, с гротескными персонажами среди аляповатых декораций. Очень хотелось убежать. Очень хотелось, но Рита, Рита…
Незадолго до момента подписания бумаг (я успела уже ознакомиться с текстом договора и ждала, пока Бычок сделает какие-то записи в своих книгах) Пороху позвонили.
– Алё! – рявкнул он. – А, доктор… Ну, и чё там за ботва?
Потом его лицо стало серьезнее, и я внутренне напряглась, ожидая чего-то нехорошего:
– Хреново, говоришь? Ну, мы почти закончили. Не, я понимаю, что за базар? Мне тоже – чем быстрее, тем интереснее. Ну, бывай. Так, народ, – сказал он, кладя трубку, – надо ускориться. Там в больнице какие-то осложнения, надо, шобы все было по-быстрому. Лепила пришлет за тобой, – он остро взглянул на меня, – реанимобиль. Готовиться начнешь прямо в машине. Так сказать, с корабля на бал, усваиваешь? Это все ништяк. Сестренку сразу же поволокут в операционную, сечешь?
Мне было страшно. А если мы не успеем? Если Рита не доживет до того, как мне поставят аппарат? Что тогда делать?
Содрогаясь от этой ужасной мысли, я быстро подписала все бумаги там, где мне указывал нотариус. Он заверил договор печатями, и не успел он еще поставить последнюю печать, как в домофон требовательно позвонили – подъехал реанимобиль.
Рита всегда говорила, что я неприспособленная. Я сама это знала и, не будь ситуация столь ужасной, никогда бы и не заговорила с такими людьми, как этот Порох-Кабан. Не потому что брезгую, а потому что боюсь. И не зря.
– Приготовьтесь, мы должны сделать вам несколько инъекций, – обыденным тоном сказал сидевший в машине фельдшер, закончив изучение контракта. – Какие у вас аллергии?
Я молча достала паспорт и подала ему карточку с QR-кодом.
– Мы сейчас погрузим вас в медикаментозную кому, – предупредил меня он. – Без нее организм не вынесет нагрузки.
Я машинально кивнула. Но… Погодите… Я не понимала… Пусть он мне объяснит.
– Почему не вынесет? Я видела много женщин с АР-ами, и они чувствовали себя вполне нормально.
– С четырьмя одновременно? – иронично спросил он.
Вначале я даже не поняла, о чем речь.
– Почему с четырьмя?
– Так сказано в вашем контракте. – Фельдшер посмотрел мне прямо в глаза. – Вы сами-то вообще читали этот контракт?
Я кивнула, чувствуя, как все тело становится ватным – второй раз за сутки.
Он продемонстрировал на своем планшете электронный скан контракта – с моей, безусловно, моей подписью.
– Но как?! Ведь я же его читала, там было сказано об одной руке!
– Вы ни на что не отвлекались? – деловито подсказал фельдшер.
Не отвлекалась? Да я вообще все это время была ни жива ни мертва! И, конечно, совсем не смотрела за нотариусом и на контракт едва взглянула. Особенно после звонка из клиники.
Я заплакала. Сначала тихо скулила, потом разрыдалась, всхлипывая и подвывая – все громче и громче. Фельдшер, пожилой усталый мужчина со значком Корпорации на халате, смотрел на меня с чем-то вроде сострадания во взгляде. А толку-то с его сострадания? Я понимала, что он мне не поможет. Никто больше не поможет. Зато Рита будет жить.
– Я дам вам хорошее, сильное успокоительное, – сказал наконец фельдшер, уяснив, что сама по себе моя истерика не иссякнет. – В таком состоянии вас нельзя вводить в полноценную кому. Сейчас вы немножко отключитесь, а все остальное мы сделаем уже в клинике.
Да, сейчас я отключусь.
А что будет, когда я включусь?
15.12.2042. Город.
Ойген
А начиналось все так хорошо.
Как тут не вспомнить: если все идет хорошо, значит, вы просто чего-то не знаете.
После контрастного душа имени Ройзельмана я, как и полагается после принятия подобной процедуры, взбодренный и жаждущий решительных действий, немедленно принялся собирать информацию о следившей за мной девице. Как там сказал мой учитель? Если тебе захочется решить эту проблему, я возражать не буду… Так, кажется?
Когда начальство говорит, что не будет возражать, толковый работник принимает это как руководство к действию. И я потянул за свои связи, прежде всего, конечно, – в городской клинике.
Тут меня поджидал сюрприз номер раз. Найти-то мою преследовательницу не составило труда, но… Почему, ради всех святых, в городке с полумиллионным населением мне на хвост села именно она, Маргарита Залинская, девушка Феликса, занудного друга Макса? Почему, чтоб вас всех?
Впрочем, будь она даже девушкой Макса или даже самим Максом, разве это должно меня волновать? Я невольно вспомнил кролика Онжея.
Информация, однако, обнадеживала. Оказалось, Залинская – сирота. Очень хорошо. Ее отец был средней руки «бизнесменом» образца девяностых, из тех, у кого основными орудиями бизнеса были калькулятор и паяльник и которые так и не сумели приспособиться к нашим цивилизованным временам. Ему вместе с женой устроили девять лет назад Варфоломеевскую ночь во дворе их дома. С тех пор Рита сама содержит себя и свою сестру-близнеца, других близких родственников у них нет.
Просто отлично!
Лечащего врача этой полицейской ищейки – Вадима Хлуста – я знал, он был, как и большинство нынешних врачей, сотрудником Корпорации, так что даже пару раз довелось его инструктировать. Но позвонить я не успел – опередили. И кто!
Макс собственной персоной! И, что еще забавнее, как раз по поводу этой самой Риты. На всякий случай я изобразил неосведомленность и все уточнил, после чего заверил, что всячески помогу, предупредив, чтобы ничего без меня не предпринимали. Ага, помогу, щаззззз, вот только шнурки поглажу. Но какое везение, подумайте! Провидение явно благоволит мне, ну и кто в таком случае сможет помешать, верно?
Набрав наконец номер этого Хлуста, попросил его об аудиенции. Попросил! Ха! Он, впрочем, мою «просьбу» расценил совершенно верно – как обязательный к исполнению приказ. Эх! Если бы этот парень и во всем остальном был столь же рассудителен! Хотя, с другой стороны, его тоже можно понять. Он же и близко не догадывается, во что замешана пациентка.
По дороге в клинику я с удовольствием размышлял о последних изменениях. Еще три месяца назад я был чуть ли не рядовым сотрудником, недавним аспирантом, а теперь я чувствовал себя едва ли не доном Корлеоне. И, черт побери, мне это чрезвычайно нравилось!
Но, должно быть, правы были предки, когда говорили, что, задирая нос, легко не заметить ямы у себя под ногами.
– Все не так уж и плохо, она сейчас в искусственной коме, – докладывал мне Хлуст. – Операцию мы ей не делали, тут понадобится серьезное нейрохирургическое вмешательство. А у клиентов, как я понял, с деньгами не очень. Ее парень – ботан полный, пальто чуть не прадедушкино на нем.
Я мысленно возликовал, но, как тут же выяснилось, поторопился. Потому что хуже дурака обыкновенного может быть только исполнительный дурак.
– …но я нашел выход! – радостно лыбился Хлуст. – Помните тех клиентов, на которых вы мне недавно указали? Этот боров, хозяин каких-то там магазинов. У него еще дамочка вся раскрашенная и насиликоненная, как Барби. Вот я сестру Залинской к ним направил, ну, в качестве донора.
У меня внутри все оборвалось:
– А кто вам, позвольте узнать, разрешал? – Я из последних сил удерживал себя в рамках отрешенной холодности. Совсем как Ройзельман. Получалось у меня, прямо скажем, не очень.
– Да вы же сами и разрешали, – обиженно захлопал он редкими ресничками. – Ну не теребить же вас по каждому мелкому случаю! Да все там в ажуре, я уже и реанимобиль за ней выслал. Сейчас привезут, и мы ее быстренько в аппарат…
– Никаких аппаратов! – рявкнул я. – Делайте что хотите, выкручивайтесь как хотите, но эта девчонка не должна стать донором ни при каких обстоятельствах – ни у вас, нигде. Ясно?
Он был удивлен, готов был возразить, но все-таки кивнул. А я пулей вылетел из кабинета. Но тут же вернулся – мне в голову пришла еще одна полезная мысль.
– Номер реанимобиля?
– Тридцать три, регистрационный номер РО 1987, – продиктовал уже совершенно перепуганный и сбитый с толку Хлуст.
Я решил перестраховаться и набрал номер одного из своих «орлов».
– Малой, привет. Ты где?
– Как всегда, в «Горе», играем в бильярд.
– Дуй к клинике, есть работенка, – приказал я.
– Я уже весь почти одно ухо, – гыкнул он в трубке. – Кого убить?
– Ты у меня дошутишься. Там привезут пациентку по нашей части. Реанимобиль тридцать три, номер РО 1987. Запиши.
– Я запомню, – лениво протянул Малой.
– Не перепутай, иначе бошку оторву, понял?! Короче, встретишь их там на стоянке и заберешь девку.
– Прям из приемного покоя? – Он, кажется, удивился. – Принц, что за хипеш, в натуре?
– Малой, если я сказал, надо, это значит – бегом! Постарайся заболтать бригаду, не удастся – вырубай. И дуй с ней в городок. Сдашь в блок изолятора Питу. Еще вопросы будут?
– Только один – сколько отвалишь? Ничего личного, Принц, я за тебя всегда впишусь, ты знаешь, но своя рубашка… короче, ты в курсе.
Эх, черт, а ведь платить-то придется из своего кармана. Жалко. Ничего, я потом на ней отыграюсь – сам сделаю почетным четырежды донором. Но не сразу, сперва надо убедиться, что ее сестренка склеила ласты.
– Полторы таксы, – пообещал я.
– Ну надо еще слегонца накинуть, – начал он торговаться. – Типа за риск, а?