«Так вот рождаются легенды, – саркастически усмехнулся Пушкин. – А того, что было на самом деле, никто толком и тогда не знал и сейчас не знает».
Потому что ничего не было – тогда, в Михайловском. Роман-однодневка случился у них много позже, когда Пушкин уже вернулся в Петербург, но ему и в голову не пришло посвятить хоть строчку свиданию с «гением чистой красоты». Точнее, строчку-то он посвятил, и не одну, но не в стихах, а в письмах к друзьям. В частности, назвал свою мимолетную любовницу «Вавилонской блудницей». Тоже моралист выискался! Анна Керн вела себя по отношению к мужчинам примерно так же, как он сам – по отношению к женщинам. Нет, осудил и заклеймил.
А его позорный, трусливый отказ поехать в Петербург, где друзья – он знал! – готовились воплотить в жизнь то, что он писал в своих «вольнолюбивых стихах». Заяц перебежал дорогу, и он, как темная деревенская бабка, перепугался до полусмерти «дурной приметы» и велел поворачивать лошадей обратно в Михайловское. Как потом они еще продолжали считать его «певцом свободы» – невероятно, немыслимо! Ведь он предал их, если называть вещи своими именами.
Предал – и продолжал сочинять. Поэмы «Цыганы» и «Граф Нулин», три новые главы «Евгения Онегина», трагедию «Борис Годунов», бессчетные стихи… И – ни намека на трагедию на Сенатской площади и дальнейшую участь мятежников, только торопливый набросок на полях рукописи – пятеро повешенных. Вот и все. Знаменитое «Во глубине сибирских руд» он написал много позже, потрясенный самоотверженным поступком княгини Волконской и других жен декабристов.
А в сентябре 1826 года ссылка Пушкина закончилась так же внезапно, как и началась: новый император Николай I приказал ему прибыть в Москву и после долгого разговора с опальным поэтом не только дозволил ему жить в столицах, но и весьма недвусмысленно объявил, что только он лично будет решать, какие произведения господина Пушкина дозволительно печатать, а какие – нет. Да еще в частном разговоре с одним из придворных назвал бывшего опального поэта «одним из умнейших людей России». Казалось, жизнь началась заново, но…
Пушкин невесело усмехнулся. Ему, видно, на роду было написано не видать спокойной жизни, тем более, семейной. Пора бы остепениться, подыскать богатую невесту: карточные долги петлей сжимали горло. Так ведь нет! Вернувшись в мае 1827 года в Петербург, он повел себя по-прежнему: танцевал на балах, волочился за женщинами, играл в картах, до рассвета засиживался на холостяцких пирушках… И так без малого два года! Хотя и писал многим своим друзьям:
«Мне 27 лет. Пора жить, то есть познать счастье».
Легко сказать… Семейное счастье Пушкиным не давалось еще со времен знаменитого основателя рода, «арапа Петра Великого», Абрама Ганнибала. Тот после смерти своего покровителя, хлебнул немало лиха, а в 1731 году женился решил на гречанке Евдокии Диопер, необыкновенной красавице. Но, выданная поневоле «за арапа не нашей породы», она немедленно начала ему изменять, а муж ее истязал за это, «бил и мучил несчастную смертными побоями необычно», как сказано в протоколах следствия, «специально вделал в стену кольца, дабы вешать на них за руки жену и сечь розгами, бить плетьми и батогами».
А потом посадил жену на госпитальный двор на пять лет. От этого брака родилась белая девочка – Поликсена, которой отец дал хорошее воспитание и богатое приданное, но никогда не допускал к себе на глаза.
Потом кое-как получил развод, бросив доведенную почти до сумасшествия первую супругу на произвол судьбы. Вторично женился на апатичной и спокойной шведке Христине-Регине фон Шеберх, которая родила ему девятерых детей, как мальчиков, так и девочек. В отличие от первой светлокожей дочери, эти дети были настоящими мулатами, так что сомнений в верности жены у Абрама Ганнибала не возникло.
Один из сыновей, будущий дед поэта, Осип Абрамович женился по страстной любви на Марии Алексеевне Пушкиной – небогатой и не первой молодости девушке, пленившей его своей кротостью и грацией. Но страсть угасла так же стремительно, как и вспыхнула: после рождения первой и единственной дочери Надежды, Осип Абрамович бросил жену с ребенком и зажил холостяком в доставшемся ему от отца Михайловском, немало не заботясь о законной супруге, которая жила в Петербурге «в лютой бедности».
В селе Михайловское числилось 1974 десятины земли и около 200 крепостных, что по тем временам считалось достаточно солидным имением. Но когда Надежда Осиповна унаследовала его после смерти отца в 1806 году, от былой зажиточности мало что осталось: большая часть земель и крепостных были проданы, а дом пришел в запустение.
В жилах Пушкина текла не только эфиопская и шведская кровь, его предки со стороны отца были итальянского происхождения, принявшие в России фамилию Чичериных. Ольга Васильевна Чичерина, бабушка, вышла замуж за человека с, мягко говоря, сомнительной репутацией. Лев Александрович Пушкин был женат на ней вторым браком, а первая его жена умерла в домашней тюрьме на соломе, поскольку супруг заподозрил ее в любовной связи с французом-гувернером, которого без церемоний повесил на заднем дворе своей усадьбы.
Со второй супругой Лев Александрович, кстати, тоже не особенно церемонился, и лиха она хлебнула полной мерой. Может быть, такое поведение было следствием пережитой в детстве травмы: отец Льва Александровича в припадке какого-то неясного бешенства зарезал свою жену в родах и затем покончил с собой.
Два его сына – Василий и Сергей – тоже не нашли счастья в семейной жизни. Василий женился на одной из первых красавиц Москвы того времени, очень скоро начал изменять ей с крепостными девками и в результате оказался разведенным, да еще и объявленным виновным, то есть вторично жениться уже не мог. Сергей взял в жены необыкновенное создание – «прекрасную креолку», свою дальнюю родственницу, Надежду Ганнибал, которая была вспыльчива, страшно гневлива, но часто при этом впадала в тяжелую для домочадцев депрессию и равнодушие ко всему окружающему.
О каком семейном счастье могла идти речь?
Семья владела родовым имением в Нижегородской губернии, состоящее из сел Болдино и Кистенёвка, где насчитывалось чуть ли не тысяча душ крепостных, но которое было давным-давно заложено и перезаложено. Сергей Львович не был картежником, но деньги у него не задерживались по каким-то непонятным причинам, а супруга его была совершенно равнодушна к домашнему хозяйству, что тоже не способствовало нормальной жизни.
Так на ком жениться? Хотелось, чтобы невеста была не только богата, но и красива. Девиц на выданье в окружении поэта было предостаточно: дальняя родственница Софья Фёдоровна Пушкина, Анна Алексеевна Оленина, Екатерина Николаевна Ушакова, Наталия Николаевна Гончарова…
Сначала Пушкин посватался к Софье Фёдоровне, но его ждал отказ: невеста уже имела мужа на примете. Затем он обратил свое внимание на Екатерину Николаевну Ушакову. Дело шло к свадьбе, но внезапно Пушкин уехал в Петербург, и целый год от него не было никаких вестей. Свадьба, естественно, расстроилась, а репутация Пушкина сильно пострадала.
Следующей его избранницей стала Анна Алексеевна Оленина. Это был бы выгодный брак: отец Олениной в то время являлся директором Публичной библиотеки, а также был президентом Академии художеств. Но родители Анны были решительно настроены против этого брака, и Александр Пушкин получил категорический отказ. Немудрено: скандальная репутация поэта отпугивала почтенных обывателей. Можно было восхищаться его стихами, принимать у себя, как некого диковинного субъекта, но выдать за него замуж дочь…
Да ведь и матушка Натали Гончаровой сперва тоже ответила отказом, когда Пушкин попросил у нее руки дочери. Семейство Гончаровых занимало в обществе более высокое положение, нежели Пушкин, но тоже основательно запуталось в долгах. Необыкновенная красота Натали должна была доставить семье богатство, искали состоятельного жениха, а что мог предложить легкомысленный поэт? Свои долги? Или стихи?
Донельзя раздосадованный неудачным сватовством, он сорвался с места и уехал на Кавказ. Именно там 11 июня, неподалеку от крепости Гергеры, и произошла знаменательная встреча, описанная им самим в «Путешествии в Эрзерум»:
«Я пере; халъ черезъ р; ку. Два вола, впряженные въ арбу, подымались по крутой дорог;. Н; сколько грузинъ сопровождали арбу.
– Откуда вы? спросилъ я.
– Изъ Тегерана.
– Что вы везете?
– Грибо; да.
Это было т; ло убитаго Грибо; дова, которое препровождали въ Тифлисъ. Не думалъ я встр; тить уже когда-нибудь нашего Грибо; дова! Я разстался съ нимъ въ прошломъ году, въ Петербург;, предъ отъ; здомъ его въ Персію. Онъ былъ печаленъ и им; лъ странныя предчувствія. Я было хот; лъ его успокоить, онъ мн; сказалъ:
– Vous ne connaissez pas ces gens la: vous verrez qu’il faudra jouer des couteaux… (Вы не имеете представления об этих людях, вот увидите, в ход пойдут кинжалы)»
Грибоедов погиб от рук разъяренных персидских фанатиков, защищая интересы России. А от чего чуть было не погиб он сам? Точнее, из-за чего? Из-за суетности, сумасшедшей ревности, ущемленного самолюбия… Чего он ждал, когда женился на одной из самых красивых девушек того времени? Что она будет сидеть взаперти в его петербургской квартире? Хотя, возможно, он подсознательно именно к этому и стремился, не давая жене ни малейшей передышки: за шесть лет брака – четверо детей, да еще двоих не доносила…
Говорят, Нина, вдова Грибоедова, урожденная княжна Чавчавадзе, после получения известия о гибели мужа родила мертвого ребенка и совершенно удалилась от света. А ведь ей еще не исполнилось восемнадцати, и она тоже считалась одной из первых красавиц Грузии…
Интересно, как бы она повела себя, окажись с мужем в Петербурге, в вихре светской жизни? Наверное, тоже стала бы объектом сплетен и пересудов, каким бы безупречным ее поведение не было…
Он вернулся в Россию через год и снова сделал предложение Гончаровой. На сей раз оно было принято: за год ни один мало-мальски подходящий жених для красавицы не сыскался, а в семье были еще две дочери на выданье, правда, куда менее красивые, чем Натали.
Сразу после получения согласия от красавицы, Пушкин написал одному из друзей:
«Участь моя решена. Я женюсь… Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством – Боже мой – она… почти моя… Я готов удвоить жизнь и без того неполную. Я никогда не хлопотал о счастье, я мог обойтись без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?»
Несмотря на то что все формальности вроде бы были обговорены, свадьба постоянно откладывалась. Александр Пушкин не находил себе места, настаивая на том, чтобы их поскорее обвенчали. Наконец причина была выяснена – у Наталии Гончаровой просто не было денег на приданое. Удивительная ирония судьбы: искать богатую невесту и найти девушку, у которой не было вообще ни копейки.
Батюшка, Сергей Львович, узнав о намерении сына жениться, выделил ему из семейного имения Болдино деревню Кистенёвку с двумястами душ крепостных. Пришлось закладывать деревню еще до свадьбы: невесте не на что было шить необходимые наряды, белье и все прочее, что полагалось иметь новобрачной. В обществе это вызвало смешки и недоуменное пожимание плечами: семейство Гончаровых стало притчей во языцех, никто не мог припомнить случая, чтобы жених оплачивал туалеты невесты и все обзаведение для молодых, разве что речь шла о явной бесприданнице. Больше всех пострадали старшие сестры: немногие имевшиеся у них поклонники отшатнулись, убоявшись такой же участи.
В результате после свадьбы обе сестры поселились у молодой четы Пушкиных, что вовсе не упрощало финансового положения семьи, скорее, наоборот. Теперь Екатерина замужем за Дантесом – вынужденный брак с его стороны, тщетная попытка избежать дуэли с ревнивым мужем прекрасной Натали, и пылкое обожание уже не первой молодости со стороны Екатерины Гончаровой.
На днях жена обмолвилась, что чета Дантесов выслана из России именным указом императора. И слава Богу!
Словно в ответ на его мысли в кабинет осторожно вошла старшая сестра Натали – Александра, миловидная, но уже не первой молодости девушка. Он всегда отличал умницу Азиньку, но относился к ней с братской нежностью, что бы там ни шептали злопыхатели.
– Александр, к вам Василий Андреевич. Вы в состоянии его принять?
– Вполне, Азинька, мне сегодня еще лучше, чем вчера. А ты что такая грустная?
– Вам показалось…
Опять, наверное, ее робкий поклонник Россетти не решился на объяснение. Второе сватовство не задается, а годы идут…
– Так проси же!
Он поудобнее устроился в подушках. И то правда: с каждым днем сил становилось больше, а горечь и злость, отравлявшие его жизнь последние месяцы, словно по волшебству исчезли куда-то.
Василий Андреевич Жуковский вошел с бодрой улыбкой, которая тут же сменилась куда более естественным для него выражением спокойствия и приветливости.
– Ну, сегодня совсем молодцом, друг мой, – проговорил он, усаживаясь подле дивана. – А я с новостями, причем одна хорошая…
– А вторая? – загорелись любопытством глаза Пушкина.
– А вот о второй, братец ты мой, даже не знаю, как и рассказывать. И не рассказать не могу, уж очень тесно она с первой связана.
– Да не томи, Василий Андреевич, – взмолился Пушкин. – Что за таинственная новость?
– В Петербурге новый поэт объявился.
– Удивил! – захохотал Александр. – Да сейчас каждый мальчишка стишками бумагу марает!
– Это не мальчишка… Я узнавал, он писал раньше, публиковался даже в каком-то московском журнале, но критики его не заметили. Тогда он обиделся и больше ничего уже в печать не давал. Хотя стихи писал по-прежнему. А когда прошла весть, что ты, душа моя, то ли при смерти, то ли уже умер, сей поэт написал весьма гневное стихотворение на эту тему и…
– Примета хорошая: жить долго буду, – быстро вставил Пушкин.