Анечкин проект уехал на французский конкурс в Бурже, где имел успех, а ребята засветились в международном обществе, как какие-нибудь лампочки Ильича.
Французские газеты писали невероятные вещи, которые молодые советские специалисты категорически отрицали: дескать, все, что проектировала эта команда молодых энтузиастов, было обращено лицом к югу и спланировано так, что в основе всегда угадывались «кубики», солнечная решетка, знак белого коня или солнечный крест, повернутый вправо. В остальных, второстепенных местах вроде детских садов, как писали эти гиены пера, всегда располагались знаки воды; может быть, поэтому уровень осадков в степи за последние годы существенно возрос.
– Типун вам на язык – ворчал приятель-дипломат. – Аня, о чем ты с ними вообще говорила?
Дома было поспокойнее, во мракобесии никто не обвинял. Попадая на стройку, Анечка спокойно обходила ее посолонь и украдкой разбрасывала соль там, где это было нужно. В городах сажали тополя и рябину – отгонять духов огня, а в солярном центре, отстоящем от географического примерно на 2 км, всегда стояли дома культуры, на стенах которых кони изображались только синим цветом – да, да, красным нельзя! какой еще Матисс? Наш художник давно утвердил эскиз! – или у реки, текущей на север.
– Вот какая дотошная, во все входит! – бесились администраторы, бухгалтеры, проектировщики и прорабы.
Анечка танцевала на стройках, хлопая в ладоши над головой. Длинные распущенные волосы ее развевались.
Чего еще желать? – думала Анечка. Под крышами домов очень скоро селятся ласточки. В руках у нее нож, а в волосах – костяная заколка с вырезанными хорошими знаками.
Она счастлива.
Ее жизнь была прямолинейна, как длинные, прямые проспекты в городах ее мечты. Но проект шел полным ходом, и в нем была совсем не одна Анечка.
«Села, поселки и маленькие городки постепенно обновляются»… – писала она коллеге во Францию, передавая письмо с участником конкурса. – «Наши проекты неприменимы в условиях, когда строят ради сноса, ради обновления, не думая о людях и садах. И вот уже постепенно понимаешь: страшно смотреть, как сносят старые-престарые дома, а людей против их желания переселяют в другие места, и размах проекта вызывает ужас. Что я думаю о введении латиницы – глупый вопрос, но переселение людей из юрт в многоэтажные дома – ужасно. Одно дело – дома, которые не горят, а другое… Другое..!»
Размер переписки все возрастал. Друг-дипломат уже отказывался перевозить невинную почту.
В ноябре грянул конец света. Родственники все как один присели и закрыли головы руками.
Дело кончилось тем, что наивная привилегированная Анечка и еще два десятка таких же молодых специалистов самовольно написали письмо в ЦК, которое напечатала столичная газета, не уловившая нужного настроения. Начался огромнейший скандал, пахнущий очень плохими последствиями для всех, кто к нему причастен. Заграничные газеты писали о незаконном переселении малых народностей в Средней Азии. Семейство с трудом выкупило Анечку, как барана, и хлопотало о том, чтобы никто и никогда не выпустил ее за пределы родного поселка.
Комната у нее была все та же, и библиотека все та же. Но целых два года, пока продолжалось нехорошее дело, из-под ее рук выходили удивительные проекты удивительных домов. Последние дома – подземные. Подземный город, который не горит. Туда не приходят алые кони.
Она пишет длинные письма, которые в столице читают и складывают под сукно.
Урожай в том году выдался хороший, но однажды с горизонта потянуло дымом, и могила Анечкиной матери, умершей от разрыва сердца, покрылась белым соляным налетом. Небо было полно копоти, и одежда пачкалась, стоило выйти на улицу, а вскоре дымом затянуло улицы, и Анечка поняла: все.
Лошадей гнали с полей на городской стадион и в парк, потому что знали: огонь не доберется до города. И с безопасного расстояния, кашляя от дыма и протирая слезящиеся глаза, люди смотрели с балконов, как алые кони резвятся, носятся туда-сюда, играют в чехарду, мотают длинными гривами. И пламя плещет все выше, выше, но на границе белого круга огонь останавливается.
А теперь смотрели, как Анечка вышла из дома и идет туда, где жарче всего.
Поле было объято огнем, и удушливый дым застилал глаза, но люди видели с плоских крыш, как Анечка входит в пламя. Анечка была одета очень-очень официально, почти что как для совещания. На руке у нее блестел браслет-змейка, а в сумке с собой, как говорили, была белая папка с завязочками с надписью «конюшня».
– Ишь ты! – ахнули люди.
Председатель совхоза перекрестился.
Анечка положила руку на седло и подобрала обгоревший повод. Огонь ее не обжигал.
– Вы что-то дикие совсем, как я погляжу, – сказала она коню. – Где вы живете? Поедемте туда. Я вам тоже дом построю.
Алый конь посмотрел ей в глаза и улыбнулся драконьей пастью. Анечка погладила его по шее.
Саламандра подмигнула и укусила себя за хвост.
Так они и уехали навсегда.
Речной замок
Дом
Андрие ехал на попутной повозке
Раскисшая дорога чавкала под колесами, не давая сойти. Он привык – всю жизнь золото окружало его на расстоянии в два человеческих роста: так, что не дотянешься. Осенью в этих краях темнело рано, и Андрие гадал, доберутся ли они до цели: много ли проку ночевать в такой грязи? После недавнего дождя придется искать какую-нибудь кочку для ночевки, или что у них там в этих лесах. Он никогда не ночевал в лесу, разве что в детстве.
Хоть бы палатку с собой захватил.
– Что ж вы не поплывете по реке? – осведомился усатый возница, жуя соломинку. – Пристань еще не разрушена, можно попросить причалить. Или денег нет?
– Нет – кратко ответил Андрие. Его раздражал вопрос, заданный в третий раз. Он никогда не понимал, зачем люди вообще задают подобные вопросы: если уж он не может нанять лодку, чтобы причалить к развалившимся мраморным ступеням, а потом пойти к развалинам замка по плитам, заросшим травой, то непременно попадается какой-нибудь шанс бесплатно доехать. Правда, заплатить за него придется чем попало. Например, долгим скучным разговором, в котором собеседник питает к вам рассеянный интерес: то ли удастся вас унизить, то ли нет. Андрие очень болезненно относился к тому, что у него нет денег.
А если этому доброхоту все равно – зачем спрашивать?
– А что, и вправду замок теперь ваш? – продолжал дурные расспросы усатый. – И документы с собой? – Покажь. Покажь, а?
– А вот не покажу, – отрезал Андрие. Он окинул затравленным взглядом дорогу и вдруг обрадовался: – О! Все, смотри, приехали!
– Не приехали, – лениво задвигал челюстью возница. – Вон еще, сколько.
Когда трясучая повозка остановилась у начала короткой аллеи, Андрие с трудом удержался, чтобы не рвануть по ней со всех ног, прихватив сумку с папкой и бутербродами, но взял себя в руки: чинно слез, расплатился чем было, покачал на ладони пустой кошелек и сказал:
– До свидания.
– Ну, бывайте… – Усатый равнодушно передвинул соломинку из правого угла рта в левый и развернул колымагу. Горбатые волы зачавкали, затопали копыта, и несчастное сооружение пошло-поехало обратно.
Андрие зачем-то долго смотрел им вслед. Потом встряхнулся, почесал в затылке, принял благородный вид и быстрым шагом направился по аллее к своему новому владению.
Замок был развернут к реке. Именно к реке спускался небольшой, но когда-то ухоженный парк, в заросших беседках которого играли молодые наследники и их товарищи, дорожки и аллеи были вымощены белым камнем, на клумбах радовали взгляд колосинка и прочие редкостные цветы, привезенные издалека: к парку вели с противоположных сторон две дороги, ныне заросшие и нерасчищенные. Замок, построенный наподобие снежной стены, обнимал крыльями парк, справа и сзади неведомый строитель расположил конюшни, хозяйственные постройки и обширный сад. а сам владелец замка когда-то задумчиво глядел на всю эту радость из своего кабинета, расположенного в самой высокой точке этой снежной стены – глядел, должно быть, и задумчиво покусывал перо, готовясь записать свои мемуары.
Хотя нет, тут Андрие уже перестарался, мечтая над картой, доставшейся ему, надо сказать, не совсем в целости.
Уже давно род Андрие обеднел, и сам он был только побочным потомком, третьей водой на киселе. Хорошо хоть, не седьмой: и такая вода была жидковата. В том городке, где он куковал в ожидании лучших времен, местный нотариус потребовал все справки, которые только мог потребовать, полную метрику и свидетельство о полученном образовании – надо сказать, это было единственное, что досталось Андрие по праву дворянина – и только потом выдал бумаги на владение.
Прадед не гордился бы им. Скорее, плюнул бы и ушел. Просто больше никого, говорят, не нашли.
Он свернул карту, поднял глаза и обнаружил себя на старых мраморных ступенях, покрытых разводами. Было холодно.
Обойдя весь замок, словно в полусне, он не нашел ни души – только белые стены, странно поблескивающие, отражали свет заходящего солнца. В одну залу он так и не собрался войти, только простоял на пороге: до того было красиво. Оранжевое, белое и алое отражалось от стен, сверкала нерукотворная позолота, и было так тепло на сердце, как будто кто-то хороший встретил его на пороге, проводил в дом, накормил хлебом, мясом и напоил вином. Андрие долго любовался красками, пока закат не остыл и пока ветер с реки не напомнил ему, что куртка его залатана, а сам он голоден.
Ему бы прийти сюда с бригадой строителей, штукатуров, маляров, мастеров по камню и золоту, по старинному дереву… В дальних комнатах еще сохранилась мебель, и открытые окна оставались при стекле, иногда даже – при витражах: хотя в этом замке витражи попадались редко. Ну еще бы – при таком-то солнце и таких-то кружевных тенях от летящих листьев… Андрие уже зауважал этот замок.
Интересно, кто сохранил здесь дерево, при такой-то влажности? И чисто… Видимо, замок посещает бригада реставраторов.
Тогда он будет не один. Нужно справиться в ближайшем городе о том, когда они будут здесь в следующий раз.
– Весной здесь, наверное, хорошо, – произнес он вслух.
Над ухом раздался едва слышный кашель, от которого все тело сотряслось, как от укуса гремучей змеи.
– Да, вы правы, молодой человек, – неспешно ответил кто-то, выступая из воздуха, как из собственной тени. – Весной здесь действительно хорошо.
Андрие на секунду закрыл глаза.
Когда он пришел в себя, призрак старательно обмахивал его листом бумаги, сложенным вчетверо.
Призрак был стар. Призрак был очень стар. Вернее, имел вид пожилого, крепкого сложения воина в простом облачении, воина, недавно удалившегося на покой. Но от него веяло даже не древностью, а старостью и рассудительностью. Имей Андрие силы содрогнуться, он бы содрогнулся еще раз. Но он только протянул руку и забрал карту.
– Это моя карта, – сказал он неожиданно тонким голосом. – Я… владелец.
Призрак терпеливо ждал, пока гость придет в себя, поднимется на ноги и представится.
Андрие назвал себя.
– Эрих Фель, – отозвался призрак. Учтиво, но как бы нехотя. Как будто это имя – ненастоящее, или говорить с гостем ему вдруг стало хуже горькой редьки.
– Вы не хотите меня видеть?
– Ничего. Просто я давно не видел ни одного Горра. Они меня сильно раздражают.
– Но ведь именно мои предки построили этот замок – растерялся Андрие. – И если вы здесь, то вы наверняка были у них на службе…
– Они все слишком предприимчивы – резко ответил призрак. – И вы такой же.
Он повернулся и уплыл в стену.
Андрие немного постоял.
– Ну, будем знакомы, – наконец сказал он, зачем-то поклонился стене, вспомнил о том, что проголодался, и зашарил в поисках сумки.
Сумка исчезла.
Эту ночь Андрие провел, закутавшись в куртку, на какой-то кушетке из темного дерева, бывшей некогда роскошной. С нее была старательно снята вся обивка, а пружины, валявшиеся по всей комнате, противно позванивали на сквозняке, когда он переворачивался с боку на бок. Он был так зол, что не думал о возможных визитах других призраков, грабителей с дубинами, диких зверей из голодного леса и прочих неожиданных гостей. Какая сволочь! Спереть у безденежного хозяина дома последнюю сумку! А еще привидение!
Хотя он тоже хорош. Припирается такой невзрачный тип – тощий, блеклый, кожа да кости, шевелюра почти что белая – и с места в карьер: «Я! Владелец!» Спасибо, хоть в подвал не уронили. Должен же тут быть какой-то потайной ход. Или тюрьма, хотя на плане и не было тюрьмы. А уж заявлять призраку «Ты еще моим предкам служил» – это верный способ оскорбить его навеки.
Андрие всегда мечтал дожить до тридцати и утереть всем нос, но ему пока что было только двадцать два.
На следующий день, когда он принес из лесу грибов и собирался разводить во дворе костерок, он понял, что зажигалки тоже нет. Он был голоден до безумия, и ему было все равно, что и кто о нем подумает. Не есть же грибы сырыми?
Громада замка затеняла двор. Андрие почувствовал себя маленьким, жалким и разъяренным.
– Эрих Фель, военнослужащий! – заорал он. – Добрый день! Не соблаговолите ли вы, чтоб вас, вернуть мне сумку, еду и личные вещи!
Сумка бухнулась на землю рядом с ним. Андрие отшвырнул узелок с грибами и впился зубами в бутерброд.
Когда он оторвался от этого занятия, над ним стоял призрак и качал головой.
– Смотреть страшно на такое… Пойдемте, господин владелец… – жалостливо сказал он. – Я вас провожу.
У Андрие прилип язык к небу.
Они шли по длинным коридорам, и он дивился тому, что в щелях нет плесени, а на крыше не расшаталась черепица. Иначе бы она валялась внизу, прорастая травой.
– Мы поддерживаем все в идеальном состоянии! – бубнил голос у него над ухом. – В идеальном! В том, в котором этот замок представляет из себя истинное произведение искусства! Дерево, растущее на башне – моя личная победа!
– И долго вы этим занимаетесь?
– Двести пятьдесят лет! – гордо заявил Эрих. Мы – стража этого замка! А я – начальник стражи.
– Тогда будьте здоровы, начальник стражи! – поклонился Андрие.
– Нашел чего желать. Не стоило думать, что вы это оцените. Смертные есть смертные.
С кухни доносился звон.
Призраков было множество. Они шныряли по длинной неухоженной кухне, наводили лоск на истоптанный каменный пол, металл местами был начищен, а дерево пропитано чем-то хорошо пахнущим. Если скосить глаза, можно было их ненадолго увидеть. Казалось, пусти сюда хоть одну настоящую хозяйку – и все заблестит.
– Маловато у вас сил, я погляжу… – задумчиво сказал Андрие, оглядывая огромный очаг. – Я могу хоть чем-то вам помочь?
– Не смей оскорблять нас!!! – взвыл Эрих и исчез в стене.
– Но это же совершенно не подходит для человека! Неужели я не могу…
– Да можешь, можешь, все можешь! – рявкнул Эрих, высунув руку, чтобы забрать ключ от кухонной двери. – Это и не должно подходить для человека! Это произведение, понимаешь, произведение! Это памятник! А вы здесь все портите… Ох, горе мне, горе мне… Ох…
Еще миг, и стоны затихли.
Андрие огляделся, нашел большой котелок, не нашел воды, плюнул и побежал к реке. Колодец был забит наглухо.
В лесу пока еще оставались поздние грибы, орехи, белокорень… Надо было собрать припасов, пока можно сохранить хоть что-то. Заморозки по утрам заставляли его просыпаться пораньше, а днем, пока солнце светило, можно было спать. Зато ночью была самая пора. В старинных шандалах горели не свечи, а лучины, вставленные в потеки окаменевшего стеарина – пока он не нашел в комнате слуг светец: настоящие свечи Эрих берег в кладовых от мышей и людей.
В бочке теперь была вода, и никто в нее не бросал дохлятины. Видимо, призракам, так озабоченным сохранением покинутого дома, эстетическое чувство мешало шкодить бедному владельцу, живущему впроголодь.
Охотиться Андрие не умел.
Иногда, отскабливая очередной подсвечник, он рассказывал в пустоту истории из своей жизни, чтобы не свихнуться.