Тем не менее, я посмела ослушаться. Составила резюме и разослала по нескольким адресам, где вакансии представляли для меня какой-то интерес. И, получив первый ответ, отправилась на собеседование, совершенно открыто, не делая из этого никакой тайны. За что и была наказана мгновенно и достаточно жестоко.
За ужином (дома, что бывало крайне редко) Александр Борисович подозрительно кротким голосом осведомился у меня о том, как я провела день. Я отчиталась – коротко, без излишних деталей. Но и этого оказалось больше, чем достаточно.
– Я же сказал – забудь, – все тем же кротким голосом сказал мне муж. – Но мои слова для тебя, по-видимому, пустой звук. Что ж, поступим иначе. Возможно тогда ты что-нибудь поймешь.
Я глазом моргнуть не успела, как один из личных помощников Александра Борисовича крепко прижал меня к стулу, удерживая за плечи, а второй сделал какой-то укол в вену. Подействовало мгновенно: предметы сначала расплылись, потом все вокруг потемнело, я перестала слышать, а потом – перестала быть вообще…
Когда я очнулась, то обнаружила, что нахожусь в помещении, больше всего похожем на больничную палату. Это и оказалось палатой, только в психиатрическом отделении. Запястья обеих рук были перебинтованы, а появившийся врач объяснил мне, что я пыталась перерезать себе вены, и меня спасли только чудом. А попытка суицида – это проявление душевного расстройства, которое нужно лечить.
Вот так из одной тюрьмы я попала в другую – куда менее комфортабельную. Конечно, меня можно было запихнуть и в более «элитную» психушку, но, по-видимому, мой супруг счел это недостаточно суровым наказанием. А обычную психбольницу исключил из планов, во-первых, из-за возможной утечки информации, а во-вторых, полагаю, из остатков человеколюбия. Экспериментальное образцово-показательное заведение устраивало его по всем параметрам.
Сказать, что я испытала потрясение, значит, ничего не сказать. Остатков моей сообразительности хватило только на то, чтобы хранить молчание. Я не разговаривала ни с врачами, ни с сестрами, ни с санитарками. Почти не притрагивалась к роскошным передачам, исправно доставлявшимся в палату. И только несколько дней спустя, осознав, что обе мои соседки, точнее, сестры по несчастью, оказались точно так же «подставлены», как и я, начала думать, как из этой ситуации выбираться. Задача была почти невыполнимой, но трудности меня никогда не останавливали, только подстегивали. Нужно было создать программу, только не для компьютера, как обычно, а для нас троих. Такую, чтобы мы вышли на свободу с минимальными потерями, а наши обидчики расплатились по полной программе.
Трудно, конечно. Но – возможно, если все тщательно обдумать, выверить все ходы и начать действовать методически и целеустремленно. Причем не одной, а с двумя помощницами, которые, к счастью, психически были вполне полноценны. Нужно было только объединить имевшиеся у каждой из нас возможности.
Глава четвертая. Одна за всех и все за одну
– Девочки, я здесь, кажется, пятый день, – сказала Майя утром после того, что в лечебнице именовалось «завтраком». – А вы сюда попали раньше меня. Так и будем сидеть?
– А что ты предлагаешь? – поинтересовалась Нина. – Выломать решетку и сбежать с третьего этажа по водосточной трубе? Или простыни связать и по ним спуститься? Глупости все это. Нам нужна реальная связь с внешним миром. А ее пока нет. Мой муженек где-то скрывается, и вряд ли кто-нибудь будет особенно напрягаться в его поисках. Твой благоверный, Майя, вообще словно испарился…
Действительно, приходивший еще раз милицейский чин сообщил Майе, что ее мужа нет ни дома, ни в офисе, хотя из страны он вроде бы не отлучался. Для человека, который ни в чем предосудительном не замешан, довольно странное поведение. Впрочем, и его если и искали, то достаточно вяло.
– Нужен человек, понимающий толк в розыске, – подала голос Вика, – но не из милиции, а со стороны. Кто-нибудь вроде начальника охраны моего супруга. Вот он бы быстро нашел обоих ваших красавцев, если бы, конечно, получил от хозяина соответствующее распоряжение.
– У нас в отеле тоже есть начальник службы безопасности! – внезапно обрадовалась Нина. – Отставной полковник, только я не знаю, из каких органов. Но мужик отличный, у меня с ним всегда был полный контакт. Он мог бы помочь.
– Если ты сможешь с ним связаться, – остудила ее порыв Вика.
– Ну, выпустят же нас когда-нибудь из этой камеры. А там есть телефон, я знаю…
– Ну да. И по этому телефону ты на все отделение будешь расписывать свои проблемы? Нина, это несерьезно. Нужен мобильный телефон.
– Нина, ты могла бы попросить Петра Андреевича, – поддержала Вику Майя. – Он, по-моему, хороший мужик, да и к тебе испытывает особую симпатию…
На какое-то время в палате воцарилась тишина. Действительно, лечащий врач оказывал Нине куда больше внимания, чем двум остальным пациенткам. Но станет ли он рисковать, чтобы помочь в общем-то невинной жертве? Если бы еще речь шла только о Нине – да, возможно. Но помогать заодно двум ее соседкам – это, как говорится, вряд ли. За подобные штуки можно и с работы вылететь, и еще кучу других неприятностей поиметь. Оно ему нужно?
– Я могла бы попросить мобильный телефон, – нарушила молчание Вика. – Мне бы его доставили, уверена. Но так же уверена, что все разговоры с него прослушивались бы и записывались. Пока я была на воле, именно так со всеми моими разговорами и происходило. Правда, я почти ни с кем не общалась…
– Ну и пусть пишут, на здоровье, – усмехнулась Нина. – Мне бы только с Вадимом связаться, а уж он-то найдет возможность установить непосредственный контакт и без телефона.
Вика пожала плечами.
– По-моему, лучше попробовать вариант с Петром Андреевичем.
– А по-моему, – вмешалась Майя, – нужно попробовать оба варианта. А мне бы дождаться возвращения в Москву подруги. Она такая шустрая, любую проблему в шесть секунд сможет разрулить.
«Военный совет» был прерван появлением медсестры с очередной дозой лекарств для обитательниц палаты. Эти таблетки им уже надоели до чертиков, но увильнуть от приема медикаментов не было никакой возможности: персонал бдел, работал не за страх, а за совесть, так что пришлось глотать и готовиться к тому, что на несколько часов любая умственная деятельность будет практически блокирована и наступит состояние, которое Нина метко окрестила «тупым пофигизмом». Возможно, для действительно душевнобольных это и было необходимо, но для здоровых…
«Надо как-то связаться с Мариной, – вяло думала Майя, уставившись в потолок. – Она хотя бы милицию потеребит, заставит найти моего благоверного… Или – ну их всех? Побуду здесь, отдохну от работы, от всего… Какая разница: прыгала я с лоджии или меня оттуда „уронили“? Я же все равно ничего не помню, да и не хочу помнить…»
«Выйти отсюда – и что? – размышляла Нина в аналогичной позиции. – Не буду же я убивать Армена, хотя бы он этого и заслуживал. А разводиться придется… Так какая разница, завтра я начну этот процесс или через месяц? Прежней жизни не вернуть, а начинать новую… лениво. Здесь как-никак кормят и посуду за собой мыть не заставляют. А Петр Андреевич действительно симпатяга…»
«Только бы эти таблетки не убили профессиональных навыков, – заклинала про себя Вика. – Только бы они не подействовали необратимо на умственные способности. К мужу я все равно не вернусь, значит, он меня убьет. Не сам, конечно, но переселение в мир иной обеспечит. Если я не успею подстраховаться и дать ему понять, что лучше меня не трогать. Но для этого нужен компьютер, а мне сейчас даже думать о нем неприятно… Господи, ну и что? Приятно или неприятно, но нужно что-то делать. Иначе я тут застряну на неопределенный срок и выйду не человеком, а растением. Впрочем, и это, если вдуматься, неплохо: с растения какой спрос?»
Петр Андреевич зашел в палату тогда, когда пик действия лекарств начал спадать. Визит был внеурочный, чему все три пациентки слегка удивились.
– Нина, ваша матушка сегодня придет побеседовать со мной.
Молодые женщины переглянулись: такое развитие событий можно было считать очень даже благоприятным.
– А я могу передать вам для нее записку? – спросила Нина.
– Можете, конечно. Хотя… вы же знаете, записки пациентов у нас проверяют.
– Так я и не делаю из нее тайны. Всего несколько строк, можете сами прочитать. Просто у меня на работе остались дела, нужно, чтобы коллеги их завершили. Сама же я не могу им позвонить, правда?
– Пишите, – согласился Петр Андреевич. – Бумага и ручка у вас есть?
– Есть. Мама передала.
Нина присела к столу и начала писать. Петр Андреевич тем временем обратился к Виктории:
– А вы все еще молчите, красавица наша? Не надоело?
Ответа не последовало, зато Майя тут же кинулась на выручку, как Александр Матросов – на амбразуру.
– Петр Андреевич, с вами не связывались из милиции? Нашли моего супруга?
– Пока не связывались. Думаю, если его найдут, то тут же дадут об этом знать. Все-таки подозреваемый…
– Вот записка, Петр Андреевич, – вмешалась Нина. – Можете прочитать.
Петр Андреевич пожал плечами:
– Знаете, Нина, я вам доверяю. И, между прочим, не считаю, что у вас нелады с психикой. Только одного моего мнения мало для того, чтобы вас выписать. История-то, согласитесь, непростая.
– Согласна. Поэтому и хочу, чтобы она упростилась.
Петр Андреевич положил сложенный вдвое листок в карман и молча вышел.
– Нина, – подала голом Вика, – а ведь наш милый доктор к тебе неравнодушен.
– С чего ты взяла? – изумилась Нина.
– Не слепая, вижу, какими глазами он на тебя смотрит. Ни Майя, ни я, такого внимания не удостаиваемся.
Нина только махнула рукой, снова и снова прокручивая в голове те несколько фраз, которые она написала матери:
«Мама, позвони, пожалуйста, мне на работу, попроси связать тебя с Вадимом Петровичем Гришиным. Передай ему, где я и почему и скажи, что мне нужна помощь и связь. Как можно более эффективная. Целую тебя…»
Вадим Петрович был начальником службы безопасности отеля и отношения у них с Ниной с самого начала сложились очень хорошо. Он никогда не пытался за ней ухаживать, но они частенько заходили друг к другу выпить кофе, покурить и поболтать «за жизнь». Нина была уверена, что отставной полковник ей поможет. Впрочем, как ни ломала она голову, других вариантов у нее все равно не было.
– Ты попросила о мобильнике? – нарушила тишину Вика.
– Иносказательно. Они ведь тут запрещены.
– Знаю, – кивнула Вика. – Пожалуй, и я напишу своему супругу. Следующей, так сказать, почтой. Для него слово «нельзя» – совершенно непонятное. По-моему, он его в детстве забыл выучить. Или просто забыл. В любом случае, найдет способ передать, хотя бы из любопытства.
– Какого любопытства? – поинтересовалась Майя.
– Он прекрасно знает, что звонить мне некому, только ему самому. Да и телефон будет прослушиваться, так что он ничем не рискует.
– Тогда зачем это?
– Да хотя бы затем, чтобы ты могла связаться с кем-нибудь по своим собственным делам. Этот сюжет моего супруга никаким боком волновать не будет, ты ему не интересна. Он меня наказывает…
– Тебя наказывает, Нину супруг наказывает… А вот за что меня так? Я ведь не отказывалась дать ему развод, да и не удерживала. Точнее, не успела ни согласиться на развод, ни отпустить с миром. И все равно отказалась тут. Странно как-то…
– Вот если Нине удастся связаться с ее полковником, то, может быть, заодно и эта странность проясниться, – заметила Вика. – Со мной-то все просто и понятно: либо я прошу прощения и тут же возвращаюсь домой, тихая и покорная, либо меня заставят все это сделать. Есть, правда, еще один вариант: просто убьют.
– Ты так просто об этом говоришь? – изумилась Майя.
– А это как раз и есть самый простой вариант. Прислать сюда кого-нибудь в белом халате и со шприцем. Или добавить чего-нибудь в капельницу. Никто и разбираться не будет, почему. Умерла и умерла, как говорится, к черту подробности. Вам обеим отсюда выбраться куда легче…
Вика замолчала и устало прикрыла глаза. Она лукавила: на самом деле вариантов у нее было только два. Первый – самый легкий и наиболее вероятный – умереть. Уж в этом-то ей помогут, можно даже и не сомневаться. Второй – из области научной фантастики: выйти отсюда так, чтобы никто этого не заметил, сменить фамилию и уехать. Желательно – за границу, причем там законспироваться так, чтобы не нашли. Хотя…
Хотя есть еще один путь, но для него обязательно нужен выход… в Интернет. Компромат на дражайшего супруга у нее собран отменный, и можно запустить информацию о его скрытой деятельности во всемирную паутину, а там пусть разбираются. Только этот запуск должен быть осуществлен при малейшей угрозе с его стороны.
Именно так: заложить эту мину с дистанционным управлением, и если на протяжении трех дней она не сможет проделать определенные манипуляции, файл самозапустится. Пожалуй, такой вид шантажа может сработать: в компьютерах Александр Борисович не разбирается, а уровень компетентности его помощников был куда ниже, чем у нее самой. Но как в этот самый Интернет попасть? Собственно, трудность только в этом и заключалось, все остальное, как говорится, дело техники.
Принесли обед. Вкусовые качества еды в палате давно уже не обсуждали, просто через силу вводили в организмы что-то относительно горячее, добавляя затем калории и витамины из передач. Майя каждый раз чувствовала себя неловко: она-то никаких передач не получала. Но уже на третий день своего пребывания в больничных стенах перестала ломаться и начала есть фрукты, булочки и другие вкусные вещи. Правда, сама себе давала обещание, что обязательно это как-нибудь возместит. Потом. Только не знала, когда же наступит это самое «потом», и что она будет делать.
Пока не принесли очередную дозу медикаментов, женщины торопливо обсудили «текущее положение». Передал Петр Андреевич записку матери Нины или нет? Если передал, то когда можно ждать результатов и какими эти результаты будут. А если не передал…
– А если не передал, то останется только Богу молиться, – невесело усмехнулась Нина. – Возможно, он сжалится, хотя я в церковь-то никогда не ходила. Да и вообще, кажется, некрещеная.
– По-моему, мы все тут некрещеные, – заметила Майя. – Не в те времена родились. Это сейчас все детей крестить несут, покойников – отпевать, а после ЗАГСа едут прямо в церковь. То ли действительно уверовали, то ли это просто модно.
– Модно стало верить, – обронила Вика. – Иначе окружающие могут не понять. Все, девочки, нам несут лекарства. Временно превращаемся в растения…
Уже ближе к вечеру зашел Петр Андреевич и как бы между делом сообщил Нине, что записку ее матери передал. Но посоветовал особенно не обольщаться: передачи проверяют очень тщательно, ничего «такого» не пропустят.
– А я ничего «такого» и не просила, – сознательно округлила в изумлении глаза Нина. – Просто попросила позвонить мне на работу. Вы же читали записку…
– Представьте себе, не читал, – неожиданно улыбнулся Петр Андреевич. – Поверил вам на слово. И вообще я врач, а не тюремный надзиратель, напрасно вы меня в злоумышлениях подозреваете.
– Мы не подозреваем… – растерялась Нина.
– Вот и хорошо. Сам я мало чем могу помочь, но не заметить что-либо вполне способен. Не понимаю, правда, почему… Что вас рассмешило, Вика?
Виктория не смеялась, но явно улыбалась. Это было первое явное проявление каких-то эмоций с ее стороны в присутствии врача, и теперь растерялся уже Петр Андреевич. Он уже привык к тому, что красавица никак не реагирует на происходящие вокруг события, а тут – извольте радоваться.
– Прекрасно вы все понимаете, Петр Андреевич, – совсем уж внезапно сказала она. – И не стоит стыдиться того, что пытаетесь сделать доброе дело. Негодяев на свете и без вас предостаточно.