Главной его целью было поговорить с Элеонорой. Он готов был смириться с любыми ее действиями, но только не с последним. Мигель давно забыл, кому наговорил гадостей, а кого оскорбил: ложь в любой форме была для него делом обычным. Жить без обмана, с его точки зрения, просто невозможно, тем более, если обман во благо. Глава Грандов могла молчать долго, но ее гнев вылился в самой неожиданной форме. Не так давно достоянием игроков стала некая рукопись. Вроде бы событие, пусть и незаурядное, но вполне безобидное: роман в стиле Александра Дюма об исторических событиях в Испании, с легким налетом мистики – беда была в том, что вместо обычных книжных героев там выступали участники его любимой онлайн-игры. В целом, книга пришлась по вкусу читателям, ребята подшучивали над собственными и чужими недостатками, ловко выставленными хитроумным автором напоказ, радовались или грустили за своих героев…
Никаких оскорблений или откровенной лжи в рукописи не было: каждый увидел себя таким, каким выглядел со стороны, но Мигелю показалось, что в нем самом слишком уж много смешного. Он был изображен даже не отрицательным героем, а шутом гороховым, над ним потешались все, кому рукопись попадала в руки, еще немного – и слухи расползлись бы, как тараканы. Надо было срочно что-то делать. Вот он и решил поговорить с Элеонорой – может быть, попросить прощения, может быть, пригрозить, может быть, переубедить – словом, неважно как, но заставить ее изменить своего героя. А то почему это какому-то Генри или Конору – все лавры, а ему – ничего. Ладно бы она еще только своих соклановцев прославила, а то ведь всех – всех, кроме него! Словом, Мигель считал себя незаслуженно обиженным и жаждал восстановления справедливости, причем до того, как книга выйдет в свет.
Как Мигель добирался до Москвы – это была отдельная история. Казалось, все было против него: и МПС, которое не хотело продавать билеты на поезд, прикрываясь их отсутствием, и знакомые с родственниками, дружно решившие свалиться на его голову в самый неподходящий момент, и начальник, не желавший отпускать с работы, и погода, что перед самым его отъездом начала портиться и не улучшалась в течение всей дороги. Поезд опоздал на четыре часа, потом никак не получалось найти подходящую электричку… Когда он прибыл на станцию назначения, все встречающие, разумеется, уже уехали. Было около одиннадцати вечера, с востока надвигалась гроза, на горизонте вспыхивали зарницы, хотя раскатов слышно еще не было. Мигель поймал машину до пансионата, но возле поворота водитель почему-то остановился, высадил его и заявил, что дальше не поедет, даже за двойную плату. И слепому было бы видно, что он чего-то боится, но Мигель списал все на дурную погоду (автомобилисты редко ездят в ливень: видимость ноль, да и гроза – штука страшная, а добраться в гараж до ее начала он бы явно не успел). Идти было недалеко: за четверть часа он легко добрался бы, да и раскрывать свое появление не хотелось. Так что Мигель расплатился с водителем за проделанный путь и отправился дальше пешком.
Примерно минут пять спустя он понял, что ошибся: путь оказался длиннее, чем предполагалось, к тому же поднялся резкий ветер, который почти сбивал с ног и пробирался под одежду. Уже стемнело, наползли тучи, и стало настолько промозгло, что оставаться на улице категорически не хотелось. Но надо было идти: мысль о ночевке в ближайшем селе (за несколько километров отсюда), а то и вообще на улице или в здании вокзала приводила в еще больший ужас. Он даже едва не заблудился.
Вдали уже слышались приглушенные раскаты грома, воздух был наэлектризован, и тут Мигелю стало по-настоящему страшно. Не хотелось бы оказаться самой высокой и обвешанной металлом фигурой посреди голого поля! Он прибавил шагу.
К пансионату вышел неожиданно: это оказалось огромное мрачное здание в стиле начала девятнадцатого века (в прошлом, очевидно, усадьба). Наверное, при дневном свете оно выглядело более привлекательно, но сейчас было другое дело. Вдали виднелась крытая стоянка с несколькими машинами и двумя конными повозками, из сарая за ней слышалось тихое ржание лошадей. Где вход, непонятно: освещены были только окна в центре здания (видимо, главный зал, где и проходило веселье), но все двери поблизости оказались запертыми. Возможно, их закрыли еще перед началом, оставив запасной вход… Вот только где он?.. Лезть на балкон второго этажа он был не готов, хотя это и выглядело бы романтично и вполне в стиле того времени, которое они там моделируют. Мигель с тоской и завистью взглянул на освещенные окна, из-за которых доносились звуки музыки и голоса. Веселятся, сволочи! А он здесь мерзнет… Он уже готов был пожалеть, что не принял приглашение сразу, но взял себя в руки. Сперва дело, развлечения – потом. А потому надо встретиться с Элеонорой наедине: в компании поговорить с ней (а уж тем более – убедить в чем-то) не получится… Но сначала надо найти туда вход…
Раскат грома, прозвучавший совсем близко, заставил его поторопиться. Он обошел дом практически кругом, но все двери были либо заперты, либо вообще заколочены. Он так засмотрелся по сторонам, что едва не провалился в сквозь ветхую крышку в подвал. С минуту Мигель, тихо ругая тех, кто понаставил вокруг капканов, выбирался из ямы и поднимался на ноги, потом осторожно огляделся. Дверь в подвал оказалась просто прикрыта. Кое-как нашарив выключатель, Мигель приоткрыл ее и заглянул внутрь. Там было пусто и пыльно: сюда явно давно никто не наведывался. Но тем не менее, подвал – это вход в дом! Даже если он изолированный, наверняка там есть хотя бы пожарная схема помещения: вдруг остались двери, которые он просто не заметил? Или аварийные выходы, на худой конец…
Снова громыхнуло, окрестности осветила яркая вспышка, в которой особняк предстал перед припозднившимся гостем в еще более зловещем облике. Мигель на мгновение замешкался. Соваться наудачу в темный подвал, полный скрытых опасностей – занятие довольно рискованное: мало ли какие грабли там могут храниться?.. Но оставаться под грозой без крыши над головой было еще неприятнее. В конце концов, в подвале есть свет – авось не заблудится! Пожелав самому себе удачи, Мигель стал медленно спускаться…
К счастью, он успел захлопнуть дверь прежде, чем ударила молния и упали первые капли.
Грейди остановил лошадь и запрокинул голову. Тяжелые тучи заволокли почти все небо, оставив только узенькую полоску далеко на западе. А ведь когда уезжали из пансионата, оно было чистым! Что за невезуха? А они-то намеревались покататься вдоволь и вернуться самое позднее сразу после начала банкета. Нэлл Морган уговорил их прокатиться верхом, и пускай они с Генри были не ахти какие наездники, согласились хотя бы просто с целью потренироваться. При виде того, как лихо гарцуют Гранды, их тоже потянуло попробовать.
Вдали прогрохотало, Алекс снова взглянул на небо.
– Ну, ты и гоняешь! – Генри догнал друга и, остановив своего мерина, вытер лоб тыльной стороной ладони. – Шумахер! Лошадь, случайно, не Феррари зовут?
– Нет, Цитадель, – засмеялся Грейди, но его всем известный радостный смех на сей раз почему-то прозвучал неубедительно. Генри это сразу же почувствовал. Он подъехал поближе и пристально взглянул другу в лицо.
– Что случилось, дружище? – поинтересовался он.
– Погода портится, – задумчиво протянул тот, но что он на самом деле хотел сказать этой фразой, объяснить не смог.
Генри тоже забеспокоился, бросил косой взгляд на небо, но ничего подозрительного не заметил. Он еще раз вопросительно посмотрел на друга, а потом пожал плечами.
– Ничего особенного. Гроза как гроза.
– Это у вас в Питере, может быть, ничего особенного, а в наших краях такое бывает нечасто, – задумчиво протянул Грейди, поглаживая рыжую кобылу по густой гриве.
– В Москве?
– Нет, там, откуда я родом.
Генри не успел расспросить подробнее, потому что до них донесся топот, и из-за деревьев выехал Нэлл. При даже условно посторонних молодой человек задавать вопросы не любил.
– Может, обратно поедем? – поинтересовался Нэлл. – А то поздно уже, да и тучи эти мне как-то не очень нравятся. Приедем мокрые насквозь – как к нам хозяева отнесутся?
Генри, перевесив ногу через седло, раскуривал сигариллу.
– Посмеются и отправят на просушку.
– Поехали, – согласился Генри, разворачивая лошадь. – Только не разгоняйся: я не мастер родео, как некоторые.
Грейди же продолжал смотреть на небо. Друзья уже успели скрыться из виду, потерять его и начать звать, а он все еще не двигался с места. Странные мысли тревожили его. Не так давно передали по радио штормовое предупреждение, а ураган никогда не сулит ничего хорошего, это уж Грейди знал наверняка. в лучшем случае, повалит деревья и побьет машины, а может и проводку оборвать или причинить еще какие бытовые неудобства.
– Грейди! Ну где ты там?
Молодой человек развернул лошадь и направился было вслед за друзьями, потом почему-то снова замешкался, присматриваясь к чему-то вдали, где среди полей тянулась тоненькая серая ленточка шоссе. По ней брела одинокая фигурка. Возможно, какой-нибудь заплутавший местный житель… А кто еще может здесь бродить так поздно и в столь многообещающую погоду?
Возможно, прояви он тогда большее любопытство, история повернулась бы иначе, но Грейди решил не обращать на одинокого путника внимания.
Когда припозднившиеся друзья, поставив лошадей в конюшню, переступили порог главного зала пансионата, торжество уже началось. В зале было уже шумно и тесно.
– Поспели к ужину, – тоном домашнего кота, узревшего миску с рыбой, произнес Грейди. – А я как раз проголодался… Ну-ка, что тут у нас…
Скинув плащ, поправив перед зеркалом одежду и пригладив белобрысую шевелюру, молодой человек направился прямиком к накрытым столам. Генри про себя отметил, что в праздничных нарядах от киностудий и пунктов проката старые знакомые выглядели куда более привычно. Он сам немного задержался, осматривая зал в поисках новых лиц: за время их отсутствия могли прибыть еще люди. Конечно, принадлежность к кланам можно было определить только по причудливым бейджикам в виде гербов. Генри даже представил на мгновение, что будет твориться в зале через час-полтора, если сейчас здесь всего лишь половина участников: хозяйка накануне оговорилась, что часть гостей задерживается. Интересно, кто?.. А еще любопытно, кто еще из его соклановцев принял приглашение?..
Пытливый взгляд молодого бойца Реконкисты блуждал от одного лица к другому. Смешливый юнец с дерзкими глазами, беседующий с Ветром на другом конце зала, очевидно, Чавес; еще один, на вид чуть постарше, блондин, щеголяющий длинной рапирой – Рейн. Рядом с ними, ближе к окну, в компании симпатичных девушек в кринолинах – Флинт, его он узнал по фотографии. Высоченный тип, которому явно мелковаты были дверные проемы – Иван, глава Доминиканцев…
Эх, жаль, что в их авантюрном обществе так мало дам! Мануэлла из Альянса… привлекательная дурочка, в качестве жены – мечта любого мужчины, который не стремится обременять себя интеллектуальным обществом. Еще одна… говорят, все, кто имел с нею дело, так и не смогли распознать – то ли это искусный подвох, то ли милая дама действительно считает, что больше всех знает. Такое поведение, властное и претенциозное, простили бы юноше, а вот девушке пришлось бы доказывать свое право на причастность к высшим тайнам их общества. Нужно многое уметь, многое знать, а главное – уметь убеждать тех, кто привык подчиняться сильным, но не привык видеть за легкими шажками уверенную поступь блистательной и страшной воительницы, рожденной повелевать. Королева должна уметь быть такой, какой народ желает ее видеть, и неважно, что она думает или желает сама. А очень мало кто смог бы поступиться своим личным маленьким игровым счастьем ради этого… Хотя, впрочем, нет – была на его памяти одна женщина, о которой стоило бы отдельно сказать несколько слов, причем не обычных комплиментов…
– Генри! – звонкий голос бесцеремонно выдернул его из созерцательно-задумчивой медитации. – Ты что на пороге топчешься, как бедный родственник?
Молодой человек обернулся, смущенно улыбаясь. Обладательница голоса, в красивом черном бархатном платье, отделанном жемчугом и золотым шитьем, смотрела на него, смеясь. Она прикрыла лицо веером, так что видны были только дерзкие насмешливые глаза. Можно было гадать сколько угодно, но все равно не выяснить до конца, что она задумала…
– Просто так, – отделался Генри привычной фразой, которая всегда первой приходила ему на язык. Почему-то самые дурацкие слова вылезают первыми… наверное, это закон русского (да и любого другого) языка.
– Тогда пойдем к остальным, – хозяйка галантно, как знатная дама не менее знатному гостю, поклонилась и протянула руку. Генри смущенно улыбнулся, неловко, как ему самому показалось, раскланялся и взял хозяйку за руку. Ладонь ее была такой холодной, что он даже испугался.
– Ты не замерзла? – нахмурился он. – Руки ледяные.
– Они всегда такие, – успокоила его молодая женщина. – Говорят, у творческих людей это частое явление. Отдаем окружающим слишком много тепла – вот руки и мерзнут.
Она звонко рассмеялась, и тема разговора растаяла сама собой. Генри хотелось поддержать беседу, но серьезные философские или научные вопросы поднимать не тянуло: слишком долго и муторно, а о глупостях болтать – скучно. Он задумчиво грыз губу, пока не почувствовал вкус крови от содранной кожи, но умных мыслей за это время все равно не появилось ни одной. Наверное, это свойство светского общества – выдувать их остатки.
– Сложно было все это организовать? – поинтересовался он наконец, не придумав ничего лучше. – Столько сил, а вас немного…
– Непросто, но нам друзья помогли, – пожала плечами хозяйка. – К тому же, если дело в радость – ничто не в тягость.
Генри снова замолчал: эта женщина могла уесть одной фразой, при этом не используя ни язвительных, ни оскорбительных выражений. Ему бы так! А еще – частичку ее смелости. Он всегда восхищался храбрыми людьми, но считал это качество уделом мужчин, а храбрые женщины встречались только в кино. Да и там они мало походили на женщин – скорее на гренадеров в юбке. Здесь же – девушка как девушка, но… Она в свое время была единственным человеком, который мог сказать людям в лицо все, что думает – честно, невзирая на последствия. Он слышал несколько раз, как она говорила Грейди, что устала и в гробу видела всю эту политику, что надоело отбиваться от нахальной молодежи, что и пальцем для них шевелить не станет… и все равно делала, потому что по-другому, наверное, не умела… Как, впрочем, и все лидеры. Они мыслят совсем другими категориями, для них не существует «я» – есть только «мы». И, наверное, это правильно: иначе они бы не смогли чувствовать своих соратников, угадывать их стремления и верно направлять.
Столы были составлены в каре, так что места для лидеров оказались по центру. В этом, наверное, тоже был какой-то смысл, но вряд ли банальный. Ибарра подозревал, что Элеонора полагает, будто соседство лидеров за одним столом окончательно поставит крест на их соперничестве… Он не столько даже за себя волновался, сколько за своих коллег – Рейна и Чавеса, которые слыли куда более мнительными и в любых, порой самых невинных, словах могли найти повод для обиды. Элеонора, частенько на это указывала, а она была не из тех, кто предъявляет беспочвенные претензии.