– Я больше не потерянная одинокая старуха. Прежняя Метафта вернулась, и она от своего слова не отступится. Уходи, Старик. Нам с мужем надо дождаться сына.., или смерти.
Женщина встала, повернулась спиной и, прижав к себе одной рукой сосуд Тевальда, другой принялась убирать старые игрушки Нафина в плетеный короб на полу.
Старик мгновение наблюдал за ней, а потом губы его искривила презрительная усмешка.
– Говоришь прежняя Метафта вернулась? – холодно бросил он. – Нет. Глупая орелина, которую я вижу перед собой, ничем на неё не похожа. Та Метафта, которую я знал, ни за что не осталась бы дожидаться гибели. Она первая увела бы всех подальше от опасности, используя малейшую возможность, чтобы выжить и начать новую жизнь. Жизнь без предсказаний и проклятий! Разве пришло бы в голову той, прежней, сказать, что Тевальд живет для неё в этих старых стенах и вещах! Нет! У той орелины любовь жила в её сердце, и, спасая себя, она считала бы, что тем самым спасает от забвения Тевальда! Спасает живую память о нем!… Она ни за что не поставила бы себя перед выбором: дожидаться сына или смерти! И, уж конечно, та Метафта, которую я знал прежде, не вынуждала бы своих сородичей остановиться на пути к спасению и терять драгоценное время, тогда как сама она горюет над прошлым, не оставив будущему ни единого шанса!…
Метафта словно окаменела. Пока Старик говорил, она слушала его не оборачиваясь, только крылья слегка подрагивали при каждом новом упреке. Но, едва он умолк, орелина повернулась, все еще прижимая к груди сосуд и последнюю неубранную игрушку, и её заплаканное лицо разжалобило бы даже скалу.
– Старик, – беспомощно прошептала она, – Старик, ты разрываешь мне сердце… Так жестоко!…
– Иначе нельзя, милая, – он покачал головой. – Разве смог бы я лаской и уговорами убедить тебя, что Гнездовище не в этих камнях, а в тех орелях, что стоят сейчас у Обрыва и терпеливо тебя дожидаются. Думаешь, кто-нибудь внял моим словам и пошел дальше, как я советовал, улетая за тобой? Нет. Все они там и стоят. Стоят и ждут, потому что без тебя новой жизни для них не получится… Потому поспеши, Метафта, и раздели с ними их участь. Что тебе нужно собрать? Я помогу.
Орелина растерянно осмотрелась.
– Да вот, только сосуд этот.., да игрушки…
– Хорошо.
Старик подхватил короб и двинулся к выходу.
– Я ведь уже собиралась.., – жалобно, словно оправдываясь, всхлипнула Метафта, спеша за ним, – хотела уходить,… но, когда разложила все…
– Не надо, я тебя понимаю.
Быстро, почти бегом, дошли они до Обрыва. Уже совсем стемнело, но зорко видящая в темноте Метафта сразу поняла, что Старик не солгал ей. Все стояли там, где застиг их его окрик. Только Торлиф, последний, оставался на самом краю. Он забрал короб с вещами и протянул Метафте руку.
– Идем, сестра.
Но она все же задержалась на мгновение.
– Старик, прости, что думала о тебе плохо.
– Ничего, я и это понимаю.
– Не держи на меня зла.
– Не буду.
– Когда Нафин вернется, скажи ему…
Она запнулась, подбирая слова, но Старик не дал ей договорить.
– Скажешь все, что нужно сама, – он ободряюще улыбнулся. – Нафин вас обязательно разыщет. Опыт у него уже будет.
Метафта прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Потом, низко поклонившись, стала спускаться.
– Прощай, Старик, – Торлиф снова протянул руку. – Не знаю, зачем ты остаешься, но чувствую, что так нужно.
– Да, нужно.
– Что ж, прощай еще раз.
– Прощай.
Старик еще долго стоял над Обрывом, прислушиваясь к отдаляющимся шагам. Страшная усталость навалилась вдруг на него, сковав по рукам и ногам. Какой-то голос, уже издалека, что-то бодро прокричал ему. Что именно Старик не разобрал, но догадался – нашли его первую метку, и две обжигающие слезы благодарности выкатились из потухших глаз. Он и сам не ожидал, что его так тронет этот последний звук живого голоса.
«Они дойдут, – шепнул себе, стараясь не вспоминать об узких выступах, по которым едва мог проползти один бескрылый. – Должны дойти! Судьба не зря дала мне силы найти и расчистить им дорогу от огромных валунов, закрывавших проход». Он посмотрел на свои руки, ободранные в кровь, и, впервые за последнее время, рассмеялся, вспомнив с какой легкостью сбрасывал в пропасть мешающие камни. Потом он повернулся и пошел в Гнездовище.
Там, на заднем дворе своей гнездовины, Старик неторопливо, но очень добросовестно, разбил в прах все камни, еще недавно так тщательно укрываемые, подобрал клинок, положил его возле себя на скамью Рофаны и стал ждать.
Великий Иглон уже не один час стоял у окна в своих покоях и задумчиво смотрел на взволнованную толпу, заполонившую площадь перед дворцом.
То и дело туда-сюда сновали норсы и рофины. Первые, чтобы слушать и запоминать разговоры, а вторые, чтобы пресекать без конца вспыхивающие ссоры и перебранки. Но сегодня делать это было особенно трудно. Веками устанавливаемые порядки были забыты за какие-то неполные два дня, и Великому Иглону, проведшему ночь без сна в обдумывании каждого слова из речи, которую он вот-вот должен был произнести, делалось не по себе. Прежних орелей он знал и понимал, а этих словно видел впервые.
Началось все позавчера, ближе к вечеру, когда в Восточный Город разом вернулись все гостившие в Гнездовище орели. Они сбивчиво поведали Ольфану – Главному Стражу дворца – о страшной находке Лоренхольда, о его ссоре с Торлифом и о том, что старейшина счел дальнейшее пребывание орелей со Сверкающей Вершины нежелательным в своем поселении. Никаких особенных подробностей прилетевшие сообщить не смогли, но заверили, что следом за ними вот-вот прибудет Лоренхольд с товарищами, и уж они-то расскажут, как было дело во всех деталях.
Но Ольфан и без того уже был встревожен чрезвычайно! Смерть ореля, причем смерть насильственная, как выходило из того, что он услышал, была событием невероятным, ужасным! И тот раскол, который едва наметился среди орелей, когда Тихтольн всего лишь исчез, мог вспыхнуть с новой силой.
Бывший Иглон Восточного Города немедленно поспешил к Форфану – Иглону нынешнему – и, вместе с ним, тоже потрясенным сверх меры, к Правителю.
Но новость Донахтира не потрясла. Более того, оба сразу заметили смущение, отразившееся на его лице, и насторожились.
– Великому Иглону что-то уже было известно? – осторожно спросил Форфан.
Донахтир помедлил с ответом, чем окончательно привел в замешательство дядю и брата, но, в конце концов, признался, что узнал о смерти Тихтольна в тот день, когда орели впервые посетили Гнездовище.
– Но разве мог я об этом кому-нибудь рассказать, когда и сам в первое мгновение решил, что Тихтольна убили?! Представьте, что бы здесь началось, принеси мы подобную новость! А так… Разве плох был наш союз с Нижними орелями? Разве не обогатил он нас новыми знаниями и впечатлениями? Не открыл новый, пусть маленький, но мир?…
– Все это так, брат, – перебил Форфан, но ты солгал родителям юноши!
– Я дал им надежду!
– Нет! Ты солгал им! Солгал, забыв, что ложь подобна облаку, прикрывшему скалу – дунет ветер посильней, и облако развеется, тогда как правда подобна скале и выстоит в любую непогоду!
– Но и скалы иногда рушатся, – тихо произнес Донахтир. – Любой её обломок, сорвавшись внезапно, может убить, тогда как легкое облако лишь незаметно тает, не оставляя следа…
– Легкое облако может обернуться грозовой тучей! – в отчаянии воскликнул Форфан. – И ты должен понимать, что гроза сейчас собирается над твоей головой! Несчастным родителям погибшего юноши, помимо личного горя, придется перебарывать разочарование в своем Правителе! И еще неизвестно, смогут ли они его перебороть!…
Ольфан испуганно вскинул глаза на племянников и деликатно попятился к двери. С тех пор, как он перестал быть Иглоном его положение мало чем отличалось от положения обычного подданного, а потому ссора Правителей для его ушей не предназначалась.
– Нет, дядя, не уходи! – удержал его Донахтир. – Тебе незачем уходить. Я не стыжусь содеянного, ибо сделал это во благо своего народа. Не вздумай Лоренхольд искать брата, мы бы и сейчас жили счастливо и мирно, а родители Тихтольна, вместо безнадежного отчаяния, утешались бы тем, что их сын когда-нибудь вернется!… Надежда не самый плохой дар, который Правитель может дать своим подданным. Я готов взглянуть в глаза несчастным родителям, готов держать ответ перед ними!… Нелепая, случайная смерть их сына конечно ужасна, но, когда пройдет первая боль от свалившейся точно тяжелый камень правды, уверен, даже они признают, что многое бы отдали за то, чтобы снова получить возможность надеяться…
В этот момент с улицы донесся шум. Ольфан высказал предположение, что это, наконец, прилетел Лоренхольд и попросил дозволения пойти разведать.
Оставшись одни, братья переглянулись.
– Скажи, Форфан, – наклонив голову спросил Донахтир, – по-твоему, истинный Правитель должен следовать лишь тем правилам, которые установили задолго до него, или все же находить в себе силы для решений, принять которые требуют обстоятельства?
– Ты уже один раз принял решение, которого требовали обстоятельства, хотя мог бы этого не делать. Но ты полетел в Гнездовище, вопреки совету нашего отца, а он всегда следовал правилам, и при этом никто не смог бы назвать его слабым. Решительность и мудрость не одно и то же… Но тогда я не перечил. Я поддержал тебя, потому что, на твоем месте, сам бы, наверное, так поступил. Однако я точно знаю, что ни за что не скрыл бы смерть Тихтольна, пусть даже ценой распри между нами и Нижними орелями. Ты должен был провести расследование…
– Смерть была случайной…
– Неважно! Вспомни, что ты увидел в первое утро своей жизни Правителем? Раскол! Раскол среди орелей, вызванный всего лишь тем, что два мальчика ослушались запрета, и один из них, в результате, исчез. Тогда ты встал на сторону тех, кто считал, что пропавшего сородича необходимо найти. И это твое решение все поняли. Почему же, найдя мертвое тело юноши, ты не пошел дальше и не затеял расследование?! Что заставило тебя так перемениться и солгать?! Почему ты, который по собственным словам сразу подумал об убийстве, так легко согласился с тем, что эта смерть была случайной? Тот Старик тебя убедил?
– Да.
– Но с чего ты взял, что он не лжет? Что такого необыкновенного в этом поселянине, раз сам Великий Иглон Сияющей Вершины готов лгать ради его спокойствия?!
Донахтир ответил не сразу.
Медленно он подошел к окну, шум за которым все не утихал, и заложил руки за спину.
– Форфан, ты ведь помнишь историю о детях Дормата, о Хеоморне и Генульфе? И помнишь, что для могучего столба рода орелинских Иглонов наш род – лишь подпорка. Мы не подлинные Правители…
– Не понимаю, к чему ты это говоришь.
– К тому, что дети Дормата живы. Амиссия сказала мне об этом, но окончательно поверил я в это лишь тогда, когда увидел Старика из Гнездовища. Он – сын Дормата.
Форфан сдавленно охнул
– Не может быть!
– Может. Он из рода истинных Правителей, и он ждет, когда придут остальные.
– Предсказание.., – потрясенно прошептал Форфан.
– Да. Оно не глупая сказка, придуманная полубезумным Генульфом. Тот пропавший мальчишка на самом деле отправился на поиски. Он должен найти остальных детей Дормата, собрать их вместе и привести сюда, на Сверкающую Вершину. Тогда проклятие нашего предка будет снято со всех потомков безвинного Генульфа.
Донахтир на мгновение умолк. Шум за окном не прекращался, но разобрать, что происходит, было невозможно. Ольфан тоже все не возвращался, поэтому Великий Иглон заговорил снова:
– Верховный Правитель тем и отличается от всех остальных, что знает тайны, которые порой и знать бы не хотел. В Галерее Памяти мне было открыто такое, о чем я не могу вспоминать без содрогания, и что необходимо прекратить. Наш отец учил нас думать на несколько шагов вперед, и теперь я понимаю, как это сложно. Глядя вдаль легко споткнуться о маленький камешек, но если смотреть только под ноги, не заметишь, как расшибешься о более серьезное препятствие… Мне необходим был крепкий мир между нами и Нижними орелями, чтобы проклятие Хеоморна, наконец, исполнилось, и исполнилось без помех! Пусть дети Дормата придут сюда, и я сниму с себя бремя власти, как тяжелую одежду с крыльев… Но, видимо злые слова, посланные нашим пращуром вослед невинно изгнанному, бросают тень и на нас. Поэтому Судьба позволила Лоренхольду найти тело брата, и моя ложь будет раскрыта.
– Но тебе не обязательно говорить, что ты все знал, – краснея и опуская глаза, тихо проговорил Форфан. – Ни я, ни дядя тебя не выдадим.
– Нет.
Донахтир решительно покачал головой.
– Теперь не могу. Теперь это будет трусливой ложью ради себя самого. А я не позволил бы себе такого, даже будучи простым орелем, и, уж конечно, не стану этого делать сейчас. Я пока еще Великий Иглон! Так что не упрекай меня, брат. Лучше поддержи снова. И рука об руку мы встретим надвигающуюся грозу тверже, чем та скала, о которой ты говорил.
Смущенный Форфан не успел ничего ответить. В покои Правителя вернулся Ольфан с новым, не самым радостным известием. Он сообщил, что Лоренхольд еще не прибыл, а шум внизу был вызван ссорой между двумя рофинами.
Получилось так, что один из них прилетел, чтобы занять наблюдательный пост на вулкане, а другой как раз собирался на отдых. Перекинувшись парой слов о последних новостях, оба обнаружили, что воспринимают происшедшее совершенно по-разному. Первый считал Нижних орелей убийцами, которых следовало наказать, а второй, напротив, винил во всем Лоренхольда, затеявшего ссору, толком ни в чем не разобравшись. Он считал поселян мирным и несчастным, из-за неумения летать, народом, не способным совершить убийство.
Оба начали отстаивать свои точки зрения и, чем дальше, тем яростнее. Стражи дворца, орели, пролетающие мимо и стоящие на площади в ожидании Лоренхольда, проявили к ссоре живейший интерес. Очень скоро разросшаяся толпа зевак раскололась на две враждебные части, каждая из которых считала верной только свою позицию и ни в какую не соглашалась с другой.
Появление Ольфана немного разрядило обстановку, и страсти поулеглись, но вид ругающихся орелей расстроил бывшего Иглона чрезвычайно.
С тяжелым сердцем возвращался он к Правителям, между которыми тоже не все было ладно. Но перемена, произошедшая с братьями, сразу бросилась в глаза. Взгляд Донахтира обрел прежнюю прямоту и ясность, а смущенный Форфан, слушая рассказ дяди, несколько раз посмотрел на Великого Иглона с прежней преданностью и любовью.
– Что ж, – вздохнул Донахтир, когда Ольфан закончил, – все это очень печально. Мы с Форфаном, как раз говорили о том, что Иглонам теперь, как никогда, необходимо сплотиться. Полагаю, нужно немедленно послать за братьями, а Лоренхольда с товарищами до их прибытия попросим погостить во дворце. Здесь они все подробно расскажут и ответят на вопросы, которые неизбежно возникнут. Надеюсь, ситуация не такая уж и страшная, и мы сумеем убедить молодых людей, что крайние меры нежелательны. Не глупцы же они, чтобы не понимать – сейчас важнее всего восстановить согласие между орелями. И, если нам удастся успокоить Лоренхольда, то, с его помощью, мы найдем способ успокоить и тех, кто требует расправы над поселянами.
Форфан согласно кивнул, а Главный Страж дворца низко поклонился племянникам.
– Рад, что между вами снова понимание, – сказал он с облегчением. – Я немедленно пошлю рофинов в остальные Города, а сам, пожалуй, полечу навстречу Лоренхольду. Как бы он не наболтал лишнего по дороге.
– Братьям ты тоже расскажешь про Старика? – спросил Форфан, когда дядя скрылся за дверью.