Поэтому восстановление разрушенного поселения Нижних орелей Великий Иглон определил первоочередной задачей, затем, чтобы потом, не отвлекаясь больше ни на что, всего себя отдать только заботам о собственном народе.
Он решительно подошел к выходу из своих покоев и отдернул закрывающий его полог. Серебристая ткань сдвинулась почти бесшумно, но задремавший дежурный ольт немедленно подскочил на ноги и с готовностью распахнул крылья.
– Нет, нет, со мной все в порядке, – успокоил его Великий Иглон, – но необходимо немедленно позвать сюда моего дядю Ольфана, Иглона Твовальда и Иглона Форфана. Мне нужно с ними побеседовать о неотложных делах.
Последнюю фразу Донахтир произнес, как можно мягче, заметив побледневшее лицо ольта. Старейшина лекарей строго-настрого повелел ему следить за тем, чтобы Правитель, хотя бы один день, не занимался никакими делами. «Но это же смешно, – подумал Донахтир. – В той ситуации, которая сложилась на Сверкающей Вершине, Великий Иглон не имеет никакого права на бездействие. И старейшина ольтов должен это понимать и не обрекать своих людей на бесцельное сидение возле того, кто почти здоров! Вот вернется этот ольт – отправлю его помогать тем, кто пострадал при извержении».
Правитель сердито уселся на ложе и обнял здоровой рукой больную.
Все эти дни ему некогда было вспоминать о том страшном моменте, когда Твовальд обрушил на него руку с земным оружием. Но сейчас, в тишине и покое, в голову Донахтира, против воли, полезли обрывочные воспоминания о странной, никогда не испытанной боли – холодной в первый момент удара, но затем с пугающей быстротой наливающейся жжением, как будто солнце упало в рану.
Донахтира передернуло. Зачем он это вспоминает? К счастью, из орелей никто и никогда не причинит другому такой боли! Если только…
Он похолодел от новой мысли, пришедшей в голову.
Что, если на земле это обычная практика, и там, внизу, бескрылые создают своё оружие не ради украшения жилья, (какой прок в таком опасном украшении?), а для того, чтобы причинять друг другу вот такую же боль, или вообще убивать?! И не принесут ли новые Правители эти ужасные обычаи Орелям?
Великий Иглон снова вскочил и зашагал по комнате.
До сих пор он ясно представлял, что будет делать, когда придут дети Дормата – передаст власть и станет простым орелем, как того требует веками существующее уважение к подлинной власти. Но сейчас страхи и сомнения вновь начали нашептывать Донахтиру, что слепое следование древним правилам не всегда может оказаться верным. А вдруг на Сверкающей Вершине начнутся такие перемены, что ему, с детства готовившему себя к заботе о подданных, никак нельзя будет оставаться в стороне? Вдруг орели начнут не только ссориться, но и убивать? Что он тогда сделает? Первым поднимет бунт против новой власти, и от начавшихся раздоров станет спасаться еще большими раздорами? Нет – это глупо. Но, что тогда? Соберет единомышленников и улетит жить в другое место, где попытается воссоздать прежнюю жизнь? Но, если даже не брать в расчет холод, царящий на других вершинах, подобное действие иначе, как трусостью и бегством не назовешь. А Великие Иглоны никого из своего народа на произвол Судьбы не бросают! Значит, тоже не пойдет. Но, что же тогда?!
Он задумался о последних словах, произнесенных мысленно. Произвол Судьбы… Но Судьба не капризный ребенок – все, что делается её волей всегда четко выверено и продумано. И, выходит, ему, Донахтиру, Великому Иглону, не остается ничего другого, кроме как ждать и подчиняться!
Глупое положение. Очень глупое. Но ничего другого Правитель для себя найти не мог, учитывая, что по воле все той же Судьбы, приход новых Иглонов на Сверкающую Вершину стал неизбежен…
– Рады видеть Правителя в добром здравии, – донеслось от дверей.
Донахтир обернулся.
Его дядя и братья осунулись и выглядели совсем измученными, однако улыбались широко и радостно.
– Ты уверен, что здоров? – весело спросил Форфан – Иглон Восточного Города. – А то ольт, когда вел сюда, вздыхал так, словно ты позвал нас попрощаться.
Донахтир усмехнулся в ответ. Мрачные мысли, терзавшие душу, потихоньку отступали.
– Спасибо, что напомнил. Я, как раз собирался отправить этого ольта к тем, кто пострадал в Верхнем Городе.
– Нечего, нечего, – с притворной суровостью проворчал их дядя Ольфан. – Дворцовые ольты находятся в моем ведении, а я считаю, что ему нужно побыть здесь еще немного. На всякий случай.
Великий Иглон нахмурился.
– Я уже не мальчик, дядя, и сам могу определить, нужна мне помощь ольтов, или не нужна. Так вот, она мне больше не понадобится, потому пойди и отправь его в город, к старейшине, который укажет, где можно принести больше пользы.
Ольфан с тяжелым вздохом развел руками, словно призывая двух других племянников в свидетели, что с Донахтиром спорить бесполезно, и пошел освобождать ольта от его обязанностей при особе Правителя.
– Ну, как ты, Твовальд? – тихо спросил Донахтир у Иглона Верхнего Города.
Тот удрученно опустил голову.
– Держусь. Больше ничего не остается.
– Как твои орели?
– Вот дождусь леппов, послушаю, что они скажут о восстановлении Города, и завтра же отправлюсь по другим Городам – посмотрю, как мои там устроились.
– Хорошо, – кивнул Донахтир. – Я, возможно, присоединюсь к тебе, если успею закончить все свои дела…
– И, если позволят ольты, – вставил Форфан.
– Позволят! – раздраженно воскликнул Донахтир. – Вы не хуже меня знаете, что времени нашего правления осталось совсем мало! Нужно успеть сделать все возможное, чтобы максимально снизить потери и наладить жизнь, хотя бы просто похожую на ту, которой мы жили раньше.
Форфан и Твовальд переглянулись.
– Что? – спросил Правитель. – Почему вы так странно смотрите?
Иглоны неуверенно пожали плечами и опустили глаза.
– С тех пор, как ты сказал нам о детях Дормата, – начал Форфан, – все мы задаемся вопросом, что будет дальше?
– Те, кто придут, – подхватил Твовальд, – могут оказаться достойными всяческого уважения, но при всех наших бедах… Ты же понимаешь, Донахтир, им придется разбирать целый ворох проблем. Смогут ли это новые Иглоны? Как ни крути, а они все же…
– Ни слова больше! – перебил Донахтир. – Да, я все это понимаю, и сам все утро мучился похожими мыслями, вспоминая отца и его опасения. Но мы не можем отказать в праве на престол законным наследникам. Пусть придут и своим приходом подарят нашему народу надежду на то, что даже самые плохие события, в конце концов, приводят к радости. А остальное уже наша забота. Новые Иглоны не начнут править Шестью Городами в первый же день. Наверняка захотят осмотреться и все понять про нашу жизнь, и от того, как мы это преподнесем и насколько хорошо объясним, будет зависеть дальнейшая жизнь на Сверкающей Вершине… И все об этом! Больше подобных разговоров мы вести не будем. Подойдет время – разберемся, а сейчас у нас есть не менее важные дела.
Иглоны низко поклонились Правителю, выражая свою покорность, а он мысленно обругал себя за лицемерие. Мечтает вернуть прежнюю жизнь, и сам, уже в который раз, нарушает главное правило Великих Иглонов – быть предельно честным и искренним в своих делах, поступках и мыслях…
Тут, наконец, в покои с шумом вернулся Ольфан.
– Я словно вулкан усмирял! – отдуваясь, сказал он. – Этот ольт ни в какую не хотел уходить. И я его понимаю. Здесь гневаешься ты, Правитель, а там, за пределами дворца, будет гневаться старейшина. Ну, что бы тебе, племянник, не оставить беднягу при себе еще на день?
– Раненных слишком много, – отрезал Донахтир, закрывая тему.
Он сел на скамью возле окна и жестом предложил остальным присаживаться тоже.
– Прежде всего, несмотря на постигшее нас несчастье, я хочу решить вопрос о поселении Нижних орелей.
– Что решать, – проворчал себе под нос Ольфан. – Отправить туда всех Тористиновых дружков – пусть восстанавливают…
– Именно это я и хотел предложить, – заметил Донахтир, укоризненно глядя на дядю, так бесцеремонно его прервавшего. – Пусть восстановят все, как было. Я хочу, чтобы поселение стояло, и ничего в нем не менялось.
Последние слова Великий Иглон произносил, не глядя на слушателей, но даже так почувствовал, как вскинули на него глаза братья. Уверенный, что они поняли скрытый смысл его действий, Донахтир быстро заговорил дальше, не давая возможности ни Форфану, ни Твовальду задать какой-нибудь вопрос.
– Пока не вернулись леппы, мы должны решить, сколько рофинов от каждого Города, без ущерба для его обычной жизни, сможем послать к Верхнему вулкану, чтобы ускорить его остывание. Город необходимо начать восстанавливать, как можно скорее. И, даже если леппы скажут, что на прежнем месте это сделать невозможно, мы начнем строительство на соседних склонах – в нашей жизни тоже ничего не должно измениться! Поэтому рофинам придется не только остужать вулкан, но и обследовать соседние.
– Это правильно, – заметил Твовальд. – Там вокруг есть немало мест, пригодных для строительства гнездовин. Правда, в этом случае, новый город получится на несколько уровней ниже прежнего, но, уверен, никто из орелей против этого возражать не станет.
– Хорошо. Теперь о Чашах, – продолжал Донахтир. – Насколько я помню, мою нужно только отчистить от пепла и открыть. Однако, если на склонах начнутся работы, нам потребуется и Чаша Хеоморна. Пепел наверняка основательно забил трещину в ней, так что, если коглы приведут все в порядок и слегка подработают Чашу, то Серебряной Водой необходимо будет заполнить и её.
– Я пошлю людей завтра же, – сказал Форфан.
– Сегодня, – немного подумав, обронил Донахтир.
Иглон Восточного Города понимающе кивнул.
– Могу я кое-что добавить? – спросил он.
– Конечно.
– Ко мне с самого утра без конца идут добровольцы. Часть я отправил за Серебряной Водой, поскольку население нашего Города значительно увеличилось, а остальных достаточно много, чтобы оказать и коглам, и рофинам существенную помощь.
– Очень хорошо. Пусть Ольфан займется ими. Нужно будет разделить орелей на отряды, чтобы сменяли друг друга дважды в день, и отправить на расчистку нижних ярусов. А ты, Форфан отправь от моего имени саммов по остальным городам – наверняка там тоже хватает добровольцев. Пока Твовальд облетает Города, где разместились его орели, руководить работами будет…, – Донахтир на мгновение запнулся. – А, где сейчас наш дядя Ригнольд? Я слышал, он сильно пострадал?
– Он с семьей гостит в моем доме, Правитель, – ответил Ольфан. – Телесные раны моего брата уже заживают, но душевные еще кровоточат. Вся его жизнь прошла в Верхнем Городе, как моя в Восточном, и я прекрасно понимаю, какую потерю он сейчас переживает. Хоть мы больше не Иглоны, но ответственность за Города продолжаем чувствовать.
– И с вас её никто не снимает, – слегка улыбнулся Донахтир, желая сделать приятное дяде. – Вы по-прежнему остаетесь заботливыми отцами Городов и достойным примером для подражания. Поэтому, если телесные раны Ригнольда уже зажили, я предложу ему лечение от ран душевных. Пусть отправляется в Верхний Город и руководит работами по восстановлению.
Глаза Ольфана радостно блеснули.
– Спасибо, Донахтир, – проникновенно сказал он. – Из-за своих ран Ригнольд совсем уж было решил, что, заботы ради, его отстранят ото всех дел. Но сегодня я передам ему твою волю, и лучшего лекарства для брата не сыскать!
Великий Иглон наклонил голову, глубоко задумавшись на некоторое время.
– Теперь, вот еще что…, – медленно заговорил он снова. – Мне нужен летописец Дихтильф. Я понимаю, у него сейчас очень много забот, но совершенно необходимо кое-что проверить по Летописи…
– А Дихтильф здесь! – воскликнул Форфан. – Он прилетел на рассвете, очень волнуется и просит принять его сразу же, как только Правитель будет в состоянии это сделать.
Донахтир очень удивился.
– Прилетел? Сам? Неужели он предугадал то, что я собирался у него спросить?
– Не знаю, – пожал плечами Форфан. – Нам он ничего не сказал. Говорит, что прежде всего его должен выслушать Великий Иглон…
– Хорошо, пусть придет. И, раз уж все так секретно и срочно, я вас больше не задерживаю. Думаю, численность отрядов коглов и рофинов вы определите сами. Но, когда прилетят леппы, немедленно оповестите меня – я хочу услышать, что они скажут.
Иглоны и Форфан с поклонами удалились, и, почти тут же, в покои Правителя вбежал взволнованный старейшина летописцев. Он так спешил сообщить свою новость, что кланяться начал прямо на ходу, споткнулся, не удержался на ногах, и упал бы, не подхвати его Великий Иглон.
Острая боль немедленно взорвалась в раненной руке.
Донахтир застонал, закусив губу и повергая Дихтильфа в ужас.
– О! Простите меня, Правитель! – в свою очередь, подхватывая Великого Иглона, запричитал Летописец. – Я так спешил…, хотел скорее сообщить… Как ужасно! Сейчас я позову ольтов!.
– Нет! – прорычал Донахтир, справляясь с болью и пряча глаза с проступившими слезами. – Сейчас все пройдет, я только присяду.
Кое-как он добрался до скамьи, сел и с облегчением откинулся к стене. Боль постепенно уходила, но на повязке проступили красные пятна, расплывающиеся прямо на глазах. Летописец уставился на них с ужасом.
– Правитель, – прошептал он, – вам срочно нужно залечивать раны!
– Я отслал дежурного ольта, – ответил Донахтир, стараясь не смотреть на разбухающую повязку.
Дихтильф замер. Казалось, он хочет что-то сказать, но не решается или испытывает сомнения.
– Говори, говори, – кивнул головой Донахтир, – я могу тебя выслушать.
Летописец шумно вздохнул, проглотил ком в горле и с запинкой произнес:
– Правитель, прежде чем начать говорить, я бы хотел взглянуть на внутреннюю сторону твоих крыльев.
Мало что понимая, Донахтир раскрыл одно крыло, чувствуя, что сил у него не осталось даже на то, чтобы удивиться. В голове началось легкое пока еще головокружение, в теле нарастала слабость, и Великий Иглон заранее стыдился, представляя себе, как призовет ольтов, и, чего от них наслушается.
«Странно, что Дихтильф не торопится бежать за ними», – туманной мыслью пронеслось в мозгу.
Донахтир поднял наливающиеся мукой глаза на летописца, который даже присел, чтобы лучше рассмотреть крылья, и с удивлением увидел, что лицо Дихтильфа озаряется счастливой улыбкой.
– Великий Иглон, – изменившимся голосом заявил летописец, – ты сам можешь исцелить себя! Ты – истинный Правитель!
Быстрыми решительными движениями он снял повязку с кровоточащей руки и, видя, что Донахтир уже не в состоянии что-либо сделать сам, приложил открывшиеся раны к трем белым перьям на внутренней стороне крыла.
Странное чувство охватило Великого Иглона. Такое с ним бывало, когда ясным безоблачным днем парил он, раскинув крылья и руки, а ласковое солнце согревало его тепло и мягко. Боль утихла моментально. Кровь из раны перестала течь и свернулась. А, когда суетящийся Дихтильф стер её подсыхающие следы с руки, оказалось, что и страшные глубокие порезы выглядят почти зарубцевавшимися.
– Что ты сделал?! – изумленно спросил Донахтир. – Я знал об умении Иглонов лечить, подобно ольтам, но, чтобы так…
– Как я счастлив! – вместо ответа воскликнул Дихтильф.
Похоже, он действительно был несказанно рад. Настолько, что упал рядом с Донахтиром на скамью, совершенно позабыв о правиле, предписывающем подданным садиться в присутствии Правителя только тогда, когда он сам предложит.
– Позволь мне поговорить с тобой не как с Великим Иглоном, а как с мальчиком, отца которого я знал и почитал, и которому был добрым другом, – попросил летописец, переплетая пальцы подрагивающих рук.