– Хотел бы я, чтобы все мои студенты были похожи на вашего мужа, – как-то сказал профессор Тренчард за ужином в отеле Джефа и Трейси. – В жизни не видел у любителя такой преданности делу. Он во всем такой увлеченный?
– Когда чего-то очень хочет, – ответила Трейси.
– Я чувствую себя ужасно виноватым, отнимая у вас время в медовый месяц.
– Не стоит, – улыбнулась Трейси. – Мы выбрали Тунис из-за его богатой истории. Джеф всю жизнь мечтал о раскопках в этих местах. Я просто счастлива видеть его таким довольным.
И она не лгала, продолжая оставаться счастливой, когда они вернулись в Лондон и Джеф стал изучать все: от византийской скульптуры до кельтского искусства, от древних римских монет до китайского церемониального оружия. Трудился, казалось, без всякого усилия, не принося жертв, сменил возбуждение прежней жизни вора и мошенника, грабившего только негодяев и попутно сколотившего состояние для себя, для получения восторга от приобретения новых знаний. И Трейси была счастлива за него.
Для нее же, к сожалению, все усложнилось.
Говоря по правде, она предполагала, что сразу забеременеет. В медовый месяц они с Джефом занимались любовью каждую ночь, а часто и днем, когда Джефу удавалось улизнуть от профессора Тренчарда якобы на ленч в отеле. Она купила тест, как только они вернулись в Лондон, и была так поражена, когда он не показал беременности, что отправилась к доктору.
– Миссис Стивенс, вы всего месяц как отказались от таблеток, – напомнил он. – Нет причин подозревать что-то неладное. Но если вы решите провериться на бесплодие, я могу порекомендовать доктора Алана Макбрайда на Харли-стрит, семьдесят семь. Он лучший специалист и притом прекрасный человек.
Трейси пыталась еще полгода. Она знала все о периодах овуляции и требовала, чтобы они с Джефом занимались сексом в правильное время. Не то чтобы это было сложно – они по-прежнему часто занимались сексом. Чем счастливее чувствовал себя Джеф, тем выше взлетало его либидо. Трейси всегда наслаждалась сексом с ним.
«Я вышла замуж за самого красивого, обаятельного, умного, чудесного мужчину на свете, – напоминала она себе. – Мне следовало бы пуститься в пляс на улице».
Для нее переход к новой жизни не был таким легким, и она постоянно пребывала в дурном настроении. Отчасти из-за стресса по поводу ребенка. Вернее, его отсутствия. В глубине души Трейси скорбела по себе прежней. Она тосковала о бешеных приливах адреналина во время смелых ограблений, которые совершала вместе с Джефом, о восторге, который испытывала, когда удавалось переиграть многие блестящие, коварные, продажные умы этого мира, побив их на собственном поле. Дело было не в деньгах. Ирония заключалась в том, что Трейси никогда не была особенно меркантильна. Дело было именно в адреналине. Иногда она смотрела на спящего после секса Джефа, абсолютно довольного, и чувствовала себя несправедливо обиженной.
«Как ты можешь не скучать по этому? Что с тобой неладно? Что неладно со мной?»
К тому времени, когда Трейси задала последний из этих вопросов доктору Алану Макбрайду, она уже была в полном отчаянии.
– Подозреваю, что с вами все в порядке. Но давайте сделаем несколько анализов, хорошо? Чтобы вас успокоить.
Трейси с первого взгляда понравился доктор Мак-брайд. Красивый светловолосый шотландец с лукавой искоркой в умных светло-голубых глазах, ненамного старше ее. К тому же он не принимал себя всерьез, в отличие от многих известных докторов. Кроме того, когда речь заходила о медицинских проблемах, он не переливал из пустого в порожнее.
– Все верно, – сказал он, когда пришли результаты анализов Трейси. – Хорошая новость – вы не бесплодны. Овулируете каждый месяц, трубы в порядке, кист нет.
– А дурные новости?
– Ваши яйцеклетки немного дерьмовые.
Трейси вытаращила глаза. Такого рода терминологию она не привыкла слышать от известных докторов с Харли-стрит.
– Немного дерьмовые, – повторила она. – Понятно. Насколько дерьмовые?
– Если бы «Акадо» доставил их вам в коробочке, вы, открыв ее, возможно, отослали бы назад, – пояснил доктор Макбрайд.
– Ве-ерно, – протянула Трейси и, к собственному удивлению, разразилась смехом. – Так что теперь будет? – спросила она, немного успокоившись.
– Будете принимать это.
Доктор Макбрайд подвинул к ней упаковку таблеток.
– Кломид, – прочитала Трейси.
– Они творят волшебство. – Доктор Макбрайд лучился уверенностью. – Действуют по принципу тренировочных теннисных машин, которые выстреливают мячи: бам-бам-бам-бам.
– И к чему ведет весь этот бам?
– Это ваши яичники, выстреливающие яйцеклетки.
– Дерьмовые яйцеклетки.
– Они дерьмовые, но не все. Попробуйте. Никаких побочных эффектов, и это утроит ваши шансы забеременеть.
– О’кей. – Трейси кивнула, ощутив нечто вроде надежды впервые за этот год.
– Если через три месяца не забеременеете, придется принимать решительные меры в виде экстракорпорального оплодотворения. Здорово звучит?
Разговор произошел три месяца назад. Трейси только что закончила последний курс кломида. Если сегодняшний тест окажется отрицательным, она прибегнет к жестокому, безжалостному процессу экстракорпорального оплодотворения. Она знала, что миллионы женщин подвергаются этой процедуре, и твердила себе, что тут нет ничего особенного. Но для себя она считала ЭКО провалом.
«Я бесполезная, никчемная жена. Дефектный экземпляр. Испорченный товар. Джефу следует вернуть меня или обменять на рабочую модель. С нормальными, а не дерьмовыми яйцеклетками», – думала она.
Она взглянула на часы. Осталась минута. Шестьдесят секунд.
Она закрыла глаза и сразу вспомнила, как носила ребенка Чарлза Стенхоупа. Родители Чарлза, богатые филадельфийские снобы, были в бешенстве, когда Трейси забеременела, но Чарлз заверил, что хочет и ее, и ребенка. Потом Трейси отправили в тюрьму, обвинив в преступлении, которого она не совершала, и Чарлз отказался от нее. Она до сих пор слышала его голос, словно это было вчера: «Выходит, я не знал тебя по-настоящему. Поступай так, как считаешь лучше для твоего ребенка».
Жестоко избитая сокамерницами, Трейси потеряла ребенка. Она не сказала об этом доктору Макбрайду. Возможно, следовало? Возможно, в этом и есть причина?
Тридцать секунд.
Трейси открыла глаза. Девять секунд. Восемь. Семь… три, две, одна.
Она с колотящимся сердцем схватила полоску и перевернула.
Джеф Стивенс подкинул монету на ладони и ощутил дрожь возбуждения при мысли о руках, державших ее раньше.
Это история. Живая история. И он к ней прикасается.
Поразительно, какой новой выглядела эта штука, словно была изготовлена только вчера. На самом деле маленький серебряный диск был отчеканен в древнем английском королевстве Мерсии примерно в 760 году. На нем можно было разобрать имя и профиль королевы Синетрит, жены легендарного короля Оффы, часто считавшегося первым истинным королем всей Англии. Джефу Стивенсу нравилось звучание этого имени. У парня явно было эго больше, чем его королевство, да и либидо под стать. Он велел отчеканить монету в стиле поздних римских императоров, которые часто выпускали деньги с именами жен. На одной стороне диска было имя сделавшего его мастера. На другой – надпись CENETRETH REGINA с идеальным «М» в центре, означавшим «Мерсия».
Монета была свидетельством. «Если она достаточно хороша для римских императоров, значит, хороша и для меня». Неплохо для саксонского вождя – бандита, который пробился наверх с руками по локоть в крови.
Джефу нравилось работать в Британском музее. Люди часто говорили о работе своей мечты, но для Джефа это было действительно исполнением мечты, которой он грезил с малых лет.
Мать Джефа погибла в автокатастрофе, когда ему было четырнадцать. Через два месяца его отец, занимавшийся продажей алюминиевого сайдинга, женился на девятнадцатилетней официантке, разносившей коктейли. Джеф сбежал из дому и направился в Симаррон, штат Канзас, где его дядя Уилли управлял ярмаркой с аттракционами. С того дня Уилли стал ему отцом, а ярмарка – школой. Именно там Джеф учился понимать природу человека. Узнал о жадности. О том, как могут быть слепы и глупы даже самые умные люди. О том, как можно одурачить самых богатых, самых подлых в мире негодяев. Один из работников ярмарки научил Джефа ценить антиквариат и уважать прошлое. Этот человек, как и Ник Тренчард, был профессором археологии до того, как его выкинули из университета, где он преподавал, за воровство и продажу ценных экспонатов.
– Подумай об этом, сынок, – твердил он Джефу. – Тысячи лет назад жили люди, такие же, как ты и я. Мечтали, создавали сказки, жили своей жизнью, рожали наших предков. – Его глаза смотрели куда-то вдаль. – Карфаген – вот где я хотел бы побывать. Эти люди устраивали игры, гонки на колесницах, проводили время в купальне. Циркус «Максимум» был так же велик, как пять футбольных полей.
Юный Джеф зачарованно слушал.
– Знаешь, как Катон Старший обычно заканчивал речи, обращенные к римскому сенату? «Карфаген должен быть разрушен». И его желание наконец исполнилось. Римляне оставили от Карфагена груду развалин и выстроили на его пепле новый город. Мальчик, подумай о том, какие там зарыты сокровища!
Джеф никогда не переставал думать об этом. И теперь, держа древнюю саксонскую монету, чувствовал такое же возбуждение, как и тогда, когда набивал сумку драгоценностями или нагло выходил из знаменитой художественной галереи с картиной старого мастера под мышкой. Но приятнее всего было сознавать, что на этот раз его работа вполне законна. На хвосте не висели ни Интерпол, ни ФБР, ни мафия. И ему платили за нее.
– Привет, босс. Пришли волонтеры из института, женщины. Откуда прикажете начинать?
Ребекка Мортимер, студентка-практикантка, была совсем новичком в музее. Двадцатидвухлетняя красавица с карими, блестящими, как спелый каштан, глазами и доходившими почти до талии рыжеватыми волосами появилась здесь всего два дня назад, но Джеф уже почувствовал, как приятно с ней работать. Ребекка любила историю Древнего мира не менее страстно, чем Джеф. Кроме того, он находил ее серьезность очаровательной и будившей в нем отцовские чувства. Как и остальной армии волонтеров постарше, помогавших в Британском музее с определенными выставками, Ребекке ничего не платили, но у Джефа было такое чувство, что она с радостью отдала бы все, чем владела, ради счастья работать здесь. Он знал, что она испытывает.
– Проводи волонтеров в читальный зал специальных выставок, – попросил Джеф, кладя мерсианскую монету в стеклянную витрину и запирая на ключ. – Это маленькое помещение рядом с входом на Грейт-Рассел-стрит. Я дам им расписание заданий на следующую неделю, а ты поможешь отвечать на вопросы.
– Правда? – Глаза Ребекки зажглись.
– Конечно, почему бы нет? Ты уже знаешь больше, чем я, о саксонских захоронениях.
– Спасибо, Джеф!
Она радостно выскочила из комнаты, рыжая грива взметнулась за спиной. Но через несколько секунд она вернулась:
– Совсем забыла: твоя жена пришла. Хочет тебя видеть.
– Трейси здесь?
Настала очередь Джефа просиять.
– Да, я слышала, как она спрашивала тебя у стойки во внутреннем дворе. Я сказала, что ты сейчас придешь.
Трейси с благоговением и удивлением смотрела на огромный, современный стеклянный купол потолка внутреннего двора, созданного лордом Фостером и партнерами. К своему стыду, после всех лет жизни в Лондоне она никогда не была в Британском музее и всегда представляла его огромным викторианским зданием, подобным трем знаменитым достопримечательностям Саут-Кенсингтона: Музею естественной истории, Музею науки и Музею Виктории и Альберта.
Но в буклете, который она сейчас читала, объяснялось, что здание Британского музея было возведено в довикторианскую эпоху, хотя нынешние пристройка были агрессивно современны. Внутренний двор занимал два акра и считался самым большим крытым публичным местом в Европе. Оттуда можно было пройти в другие, более старые крылья. Британский музей, основанный в 1753 году, был первым национальным общественным музеем в мире. Сэр Ганс Слоан, знаменитый натуралист и коллекционер, завещал королю Георгу для народа семьдесят одну тысячу экспонатов, включая книги, рукописи, монеты, медали и гравюры. И это стало основой коллекции музея. Сегодня там находится множество коллекций сокровищ со всего мира – от китайской керамики до реликвий из древнеегипетских захоронений, от средневековых рукописей до англосаксонских украшений.
«Неудивительно, что Джеф влюбился в это место. Радуется, как ребенок в кондитерской!» – подумала Трейси.
– Дорогая! Какой чудесный сюрприз!
Джеф незаметно подошел сзади. Трейси закрыла глаза, когда он обнял ее за талию и притянул к себе. От него пахло одеколоном «Пенхалигонс», его фирменным ароматом, который Трейси обожала.
Она вновь почувствовала себя безмерно счастливой от того, что у нее есть Джеф.
– Что привело тебя сюда?
– Собственно говоря, ничего, – солгала Трейси, – Просто мне было любопытно увидеть это место.
– Впечатляет, верно? – спросил Джеф с такой гордостью, словно сам построил музей.
– Так и есть. Он прекрасен. Как и девушка, с которой ты работаешь, – не удержалась она.
– Ребекка? Правда? Я не замечал.
Трейси громко рассмеялась:
– Это ты говоришь мне, милый? Мы знакомы не первый день, помнишь?
– Я серьезно. Ты знаешь, что мои глаза смотрят только на тебя. Хотя должен сказать, что твоя ревность меня трогает.
– Я не ревную.
– Пойдем со мной. – Джеф взял ее за руку. – Я хочу показать тебе, над чем мы работаем.
Его пальцы были такие теплые и сильные! Может, она вправду немного ревнует?
Он привел ее в маленькую комнату, где уже были Ребекка и компания из нескольких женщин и мужчин, все лет шестидесяти-семидесяти. Перед старомодным слайд-проектором стояли три ряда стульев. В дальнем конце комнаты находился экран, на который проецировались изображения золотого оружия и различных ритуальных предметов.
– Мы вот-вот откроем совершенно новую выставку сокровищ, обнаруженных в саксонских захоронениях, – прошептал Джеф. – Все это было найдено в прошлом году под парковкой где-то в Норидже. Это совершенно нетронутое королевское захоронение, абсолютно уникальное.
– Ваза золотая? – спросила Трейси, любуясь блестящей двуручной вазой почти в фут высотой.
Джеф кивнул.
– Иисусе Христе! Сколько она может стоить?
– Она бесценна, – заверил Джеф.
Трейси нахмурилась:
– На свете нет бесценных вещей. Мне просто любопытно, сколько за нее заплатит частный коллекционер.
– Не знаю. Чертовски много. В этой вазе золота больше чем на миллион фунтов, даже если ее расплавить. С учетом ее места в истории, полагаю, два-три миллиона.
Трейси присвистнула:
– Вау!
Она огляделась. Старички допили чай из пластиковых чашек и стали рассаживаться.
– Что это за бригада бабушек? – прошептала она на ухо Джефу.
– Волонтеры. Они помогут провести выставку. Внесут все сокровища в каталог, будут пропускать посетителей и собирать группы для экскурсии с гидом. Я должен прочитать им вступительную лекцию.
– Шутишь? – Трейси была шокирована. – Ты собираешься доверить любителям золото на миллионы фунтов?
– Они хорошо информированы. Черт, да я тоже любитель.
– Да, но если кто-то из посетителей схватит вазу и побежит, по крайней мере, ты сможешь погнаться за ним. А эти обитатели дома престарелых что могут сделать? Бросить в воров свои ходунки?