Помимо воли, совершенно бессознательно Уилл Фарнаби издал глубокий вздох. Обещанный ею мир тишины наступил! В нем царила глубочайшая хрустальная тишина, хотя по ту сторону штор продолжали возню попугаи, а голос рядом с ним продолжал вещать нараспев. Молчание и пустота, а сквозь молчание и пустоту текла река, спящая, но неудержимая.
Сузила посмотрела сверху вниз на лицо, лежавшее поверх подушки. Внезапно оно показалось совсем юным, почти детским в своей безмятежности. Хмурые морщины на лбу разгладились. Губы, еще недавно так плотно сжатые от боли, теперь чуть открылись; дыхание сделалось медленным, тихим, едва уловимым. И внезапно она вспомнила слова, пришедшие ей как-то на ум, когда однажды лунной ночью она смотрела на такое же воплощавшее невинность лицо Дугалда: «Она дарует сон тем, кого любит».
– Спи, – сказала она вслух. – Спи.
Тишина стала казаться еще более абсолютной, а пустота – совершенно необъятной.
– Спящий на спящей реке, – говорил голос. – А над рекой бледное небо с огромными белыми облаками. И когда ты глядишь на них, то начинаешь подниматься к ним тоже. Да, ты теперь плывешь и вверх, а река теперь – это поток воздуха, невидимая река, уносящая тебя все выше и выше.
Все круче ввысь. К тишине и пустоте. Образ превратился в предмет, слова стали истинными ощущениями.
– С раскаленной равнины, – продолжал голос, – без малейших усилий в горную прохладу.
И вот перед ним возникла Юнгфрау, ослепительно белая вершина на синем фоне. А потом Монте-Роза…
– Каким свежим воздухом ты дышишь! Свежим, чистым, наполненным жизненной энергией!
Он стал дышать глубже, и новые силы буквально вливались в него. А потом легкий ветерок подул со стороны заснеженных склонов, овевая кожу прохладой, такой изумительной прохладой! И словно вторя его мыслям, как будто описывая его ощущения, голос произнес:
– Прохлада и сон. Через свежесть воздуха к полноценной жизни. Через сон к восстановлению сил, к цельности характера, к чувству умиротворения.
Через полчаса Сузила вернулась в гостиную.
– Ну и как? – спросил тесть. – Удалось добиться успеха?
Она кивнула.
– Я говорила ему о мирной жизни в Англии, – сказала она. – Он отключился гораздо быстрее, чем я ожидала. А потом я занялась его температурой…
– И коленом тоже, я надеюсь?
– Разумеется.
– Прямым вмешательством?
– Нет, только косвенным. Так всегда лучше. Я заставила его посмотреть на образ своего тела со стороны. А затем увидеть себя в гораздо более крупном масштабе, чем в реальности, а колено – в более мелком. Маленькая жалкая частичка бессильна воздействовать на такой гигантский и сильный организм. Так что нет сомнений, кто победит в этом поединке. – Она посмотрела на настенные часы. – Бог ты мой, я должна бежать. Иначе опоздаю к началу урока в школе.
Глава пятая
Солнце только всходило, когда доктор Роберт пошел в больничную палату своей жены. Оранжевое сияние, и на его фоне темные зазубренные силуэты горных вершин. Затем неожиданно между двумя пиками возникла ослепительная светящаяся дуга. Этот серп почти сразу превратился в полукруг, и вот уже первые удлиненные тени деревьев прочертили сад, первые лучи золотого света пролились на землю за окном. И когда ты снова поднимал взгляд в сторону гор, приходилось жмуриться от невыносимо яркого солнца, полностью показавшегося на небе.
Доктор Роберт сел рядом с постелью жены, взял ее руку и поцеловал. Она улыбнулась ему, но затем снова повернулась к окну.
– Как же быстро вращается Земля! – прошептала она и после паузы добавила: – Скоро наступит утро, когда встречу свой последний рассвет.
Сквозь гомон птичьего щебета и жужжание насекомых донесся отчетливый голос майны:
– Каруна. Каруна…
– Каруна, – повторила Лакшми. – Сострадание.
– Каруна. Каруна, – настойчивым гобоем повторил словно сам Будда из сада.
– Мне оно уже скоро больше не понадобится, – сказала она. – А как насчет тебя? Что будет с тобой, мой бедный Роберт?
– Так или иначе, люди находят в себе силы, необходимые, чтобы жить дальше, – ответил он.
– Да, но будут ли это действительно нужные тебе силы? Или же ты просто наденешь броню, замкнешься в себе, найдешь способ с головой уйти в работу, погрузиться в свои идеи, ни в грош не ставя все остальное? Вспомни, как я приходила и дергала тебя за прядь волос, чтобы заставить хоть на что-то еще обратить внимание. Кто будет это делать, если меня не станет?
Вошла медсестра со стаканом подслащенной воды. Доктор Роберт просунул руку под плечо жены и перевел ее в сидячее положение. Сестра поднесла стакан к ее губам. Лакшми отпила немного, с трудом сглотнула, а потом отпила еще и еще раз. Отвернувшись от протянутого к ней стакана, она посмотрела на доктора Роберта. Изможденное лицо вдруг осветила невероятная и, казалось бы, неуместная улыбка, полная откровенного лукавства.
– «Я Троицу изображаю, – процитировал хриплый голос, – и пью свой сок тремя глотками, чем Ариана раздражаю…» – Она оборвала декламацию. – Как нелепо, что мне вспомнились именно эти стихи. Впрочем, я всегда была чуть-чуть нелепой, скажешь нет?
Доктор Роберт сделал все, чтобы улыбнуться ей в ответ.
– Почему же чуть-чуть? Просто нелепой, – отшутился он.
– Ты любил повторять, что я похожа на блоху. Только что была здесь, и вдруг – прыг! Уже в другом месте. В милях от прежнего. Неудивительно, что ты так и не смог ничему меня научить!
– Зато тебе удалось многому обучить меня, – заверил он жену. – Если бы ты не приходила и не таскала меня за волосы, заставляя взглянуть на мир и помогая понять его, кем бы я стал сейчас? Ученым-педантом в защитных очках? Несмотря на все свои знания и образование. Но к счастью, у меня хватило ума сделать тебе предложение, а ты оказалась достаточно глупенькой, чтобы принять его, а потом проявила много мудрости и терпения, чтобы слепить из меня нормального человека.
– Но все-таки я блохой как была, так и осталась. – Она помотала головой. – А ведь я старалась, очень старалась. Не знаю, замечал ли ты это, Роберт, но я всегда вставала на цыпочки, всегда тянулась туда, где ты работал, мыслил или просто читал. Неизменно хотела встать рядом с тобой, быть тебе ровней. Господи, как же это было утомительно! Какие бесконечные усилия я прикладывала! Но все без толку. Потому что в конечном счете я все же не преодолела уровня безмозглой блохи, метавшейся среди людей и цветов, собак и кошек. Твой высоколобый мир оставался местом, куда мне никак не удавалось взобраться, а если бы и удалось, я бы в нем сразу потерялась. И когда со мной произошло это (она подняла руку к отсутствовавшей груди), отпала необходимость в стараниях. Никакой больше учебы, никаких домашних заданий. У меня появился предлог больше не заниматься этим никогда.
Наступило долгое молчание.
– Не хотите ли сделать еще глоток? – спросила медсестра, первой нарушив его.
– Да, тебе нужно еще попить, – спохватился доктор Роберт.
– И уничтожить свою Троицу. – Лакшми снова улыбнулась ему.
Сквозь маску возраста и смертельной болезни доктор Роберт вдруг увидел ту смеющуюся девушку, в которую он полжизни назад – а как будто только вчера – так безоглядно влюбился.
Через час доктор Роберт вернулся в свое бунгало.
– Этим утром вы останетесь в одиночестве, – объявил он, сменив повязку на колене Уилла Фарнаби. – Мне нужно поехать в Шивапурам на заседание Тайного совета. Одна из наших студенток, обучающихся на медсестер, около двенадцати придет, чтобы сделать вам укол и покормить чем-нибудь. А после обеда, как только закончатся занятия в школе, к вам снова заглянет Сузила. А сейчас мне пора уходить.
Доктор Роберт встал и на мгновение положил ладонь поверх руки Уилла.
– До вечера.
Но на полпути к двери он остановился и обернулся.
– Чуть не забыл отдать вам одну вещь. – Он полез в карман своего мешковатого пиджака и вынул небольшую зеленую книжицу. – Сочинение Старого Раджи «Заметки о том, Что есть Что, и о разумных действиях в этой связи».
– Восхитительное название! – не удержался от комментария Уилл, принимая протянутую ему брошюру.
– Содержание вам тоже понравится, – заверил его доктор Роберт. – Всего-то несколько страниц. Но если вы хотите понять, что представляет собой Пала, лучше вступления не придумаешь.
– Кстати, – спросил Уилл, – кто он такой, этот ваш Старый Раджа?
– Боюсь, что правильнее ставить вопрос, кто он был такой. Старый Раджа умер в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, после того как правил островом на три года дольше, чем королева Виктория правила Англией. Он пережил своего старшего сына, и наследником власти стал внук, который оказался полнейшим ослом, но компенсировал этот недостаток за счет краткости своей жизни. Нынешний Раджа – его праправнук.
– А теперь, если позволите, глубоко личный вопрос. Как сюда занесло человека по фамилии Макфэйл?
– Первый Макфэйл прибыл на Палу еще при деде Старого Раджи – при Радже-Реформаторе, как мы привыкли величать его. Именно эти двое – тот Раджа и мой прапрадед – придумали концепцию современной Палы. Старый Раджа закрепил их достижения и добился дальнейшего прогресса. А в наши дни мы делаем все от нас зависящее, чтобы следовать по их стопам.
Уилл указал на «Заметки о том, Что есть Что»:
– Я найду здесь историю реформ?
Доктор Роберт отрицательно помотал головой:
– Здесь всего лишь заявлены основополагающие принципы. Ознакомьтесь для начала с ними. Когда я вечером вернусь из Шивапурама, то постараюсь устроить для вас экскурс в историю острова, дать почувствовать ее на вкус, так сказать. Вы лучше поймете, чего удалось достигнуть, если будете знать, какие цели ставились и что необходимо было сделать для их достижения. О том, что должен делать каждый и повсеместно, если он имеет понятие, Что есть Что. А потому читайте, читайте. И не забудьте выпить в одиннадцать свой фруктовый сок.
Уилл дождался его ухода, а потом открыл тонкую зеленую книжку и принялся читать.
I
Никому не нужно отправляться куда-то еще. Мы все, и нам необходимо только понять это, уже прибыли в конечный пункт.
Если бы я знал, кто я на самом деле, я бы перестал вести себя так, как тот, кем себя (ошибочно) считаю; а если бы я перестал вести себя так, как тот, кем я себя считаю, я бы узнал, кто я в действительности.
На самом деле, если бы только манихей, каковым я себя считаю, позволил мне узнать это, я являюсь образцом примирения между «да» и «нет», живущим с полным приятием и с благословенным опытом отрицания Раздвоенности.
В религии все слова – это грязные ругательства. Любому, кто пускается в красноречие по поводу Будды, Бога или Христа, надлежит отмыть рот хозяйственным мылом.
Поскольку его ожидание увековечить одно лишь «да» в каждой паре противопоставлений не может в силу самой природы вещей никогда быть реализованным, изолированный манихей, к каковым я себя причисляю, обрекает себя на бесконечно повторяемое разочарование, на бесконечно повторяющиеся конфликты с прочими ожидающими и разочарованными манихеями.
II
Знание того факта, кем мы являемся в действительности, делает нас Добродетельными, а Добродетель приводит к совершению соответствующих добрых дел. Однако добрые дела не всегда есть результат нашей Добродетели. Мы можем стать творцами добра, даже не зная, кем являемся в действительности. Существа, которые добры сами по себе, не являются Добродетельными; они всего лишь опора общества.
Большинство таких опор уподобляются Самсону. Они поддерживают, но рано или поздно лишаются своей силы. Еще никогда не существовало общества, в котором большинство добрых поступков стали бы продуктами Добродетели, то есть были бы неизменно и постоянно уместными и исполненными надлежащим образом. Но это не значит, что такое общество никогда не возникнет или что на Пале мы здесь все сплошь глупцы, если пытаемся создать его.
III
Йог и Стоик – суть две полноправных мыслящих личности, которые достигают порой весьма существенных результатов, систематически выдавая себя за кого-то другого. Но не путем притворства и явления себя под личиной кого-то другого, пусть даже очень хорошего и мудрого по сути своей, сможем мы совершить переход от изолированного Манихейства к Добродетели.
Добродетель начинается с познания, кто мы такие на самом деле; а для выяснения, кто мы такие в реальности, мы должны сначала установить, деталь за деталью, кем мы себя ошибочно считаем и к каким чувствам и деяниям приводит нас привычка мыслить о себе неверно. И момент ясного и полного понимания, кем мы себя считаем, на самом деле не являясь таковыми, дает на мгновение решение шарады Манихейства. Если же мы станем множить подобные моменты знания, кем мы не являемся на самом деле, до тех пор, пока они не сделаются продолжительными во времени, то сможем совершенно неожиданно познать, кто мы есть в действительности.
Концентрированное абстрактное мышление, духовные упражнения есть систематическая замкнутость в сфере сознания. Аскетизм и гедонизм есть систематическая замкнутость в сфере чувственности, осязательности и действия. Но Добродетель состоит в знании, кем является каждый из нас в действительности, соотносимом с любой сферой жизненного опыта. А потому следует всегда осознавать себя – осознавать свою сущность в любом контексте, во все времена, достоверно или с сомнением, получая удовольствие или не получая оного, что бы ты ни делал, через какие страдания ни проходил бы. И это единственная подлинная йога, единственное духовное упражнение, стоящее того, чтобы его практиковать. Чем больше познания человека об индивидуальных объектах, тем больше его познания о Боге. И, переводя Спинозу на наш современный язык, мы можем сказать: чем больше человек знает о себе в различных обстоятельствах, тем выше его шансы внезапно осознать – в одно прекрасное утро, – кто он такой на самом деле. Или лучше так: Кто (с заглавной К) «он» (в кавычках) Такой (с заглавной Т) На Самом Деле (каждая первая буква – заглавная).
Прав был святой Иоанн. В благословенно безмолвной вселенной Слово было не только у Бога; Слово было Бог. Как нечто, во что можно верить. Бог есть проекция символа, имя, ставшее предметом поклонения. Бог = «Бог».
Религиозная Вера в значительной степени отличается от обычной веры. Обычная вера предусматривает систематическое слишком серьезное восприятие не подвергнутых анализу слов. Слов святого Павла, слов Мохаммеда, слов Маркса, слов Гитлера – люди относятся к ним чересчур серьезно, и что же происходит в итоге? Итогом является историческая амбивалентность. Садизм против долга или (что намного хуже) садизм как долг; набожность, вступающая в конфликт с организованной массовой паранойей. Сестры-благотворительницы, самоотверженно выхаживающие жертв инквизиторов и крестоносцев, принадлежащих к той же самой церкви. Религиозная Вера, с другой стороны, никогда не может восприниматься слишком серьезно. Потому что она представляет собой эмпирическим путем достигнутую уверенность в нашей способности узнать, кто мы такие на самом деле. Необходимо забыть пронизанное и отравленное простой верой Манихейство, вступив на стезю истинной Добродетели. Дай же нам Подлинную Веру на каждый день и избави нас, милостивый Боже, от простой веры, иначе именуемой Доверчивостью.
В дверь постучали. Уилл оторвался от книги.