Цареградский патриарх благословляет кн. Ольгу на возвратный путь в Киев
Константин Порфирородный царствовал уже с сыном своим; он сам описал нам прием Ольги в Царьграде. Роскошный Феофилакт, сын Романа, гордый, сластолюбивый вельможа (который имел в конюшнях своих 2000 лошадей и кормил их миндалем и шафраном), был тогда патриархом и совершал обряд крещения. Император был крестным отцом. С благоговением принимая Святое крещение, Ольга получила имя Елены, может быть, надеясь быть тем же для руссов, чем была царица Елена для Византии: благовестницей святой веры. Надежды ее не сбылись.
Кажется, что по прибытии Ольги в Царьград вышли некоторые недоразумения и споры в обрядах, и она принуждена была несколько времени оставаться в царьградской гавани, оскорбляясь поступками греков. Варяжская кровь еще не застывала в ее жилах. Обряды царьградского двора огорчали Ольгу, но они казались важнее всех политических отношений грекам, как, обыкновенно, кажутся они важны, когда истинная сила и величие престола падают. Впрочем, император принял Ольгу дружески и чествовал ее как княгиню Руси. Сопровождаемая русскими послами, русскими купцами и вельможами греческими, она торжественно посетила императора, беседовала с ним, была проведена от него к императрице, обедала с императорским семейством, но сидела за столом с придворными; свита ее и все руссы должны были кланяться до земли, и сама Ольга поклонилась императору. Подарки, поднесенные ей и руссам, были ничтожны. На другой день состоялся обед у императрицы, и Ольга сидела с нею и невесткою императора, супругой Романа, соправителя престола, за одним столом. Можем думать, что она требовала этой почести, оскорбленная тем, что прежде заставили ее сидеть в ряду с подданными греческого императора. Летописи наши прибавляют рассказы к путешествию Ольги в Царьград, говорят, что император влюбился в нее, хотел на ней жениться и что Ольга умела перехитрить (переклюкать) его. «Владыко! – говорила Ольга, благословляемая патриархом при возвращении в Киев. – Сын мой и люди мои – поклонники идолов: моли, да соблюдет меня Бог от всякого зла!» Она возвратилась в Киев и отвечала на требование греков, напоминавших ей обещание прислать подарки и войско в помощь грекам: «Пусть царь ваш постоит у меня столько же на Почайне (речка в Киеве), сколько я стояла в Царьградской гавани; тогда пришлю обещанное».
Глава 3. Руссы-завоеватели. Борьба с Грецией. Соединение русских княжеств при Владимире
С тех пор старость и благочестивые занятия отвлекали Ольгу от управления русским княжеством. Святослав, надежда руссов, возмужал и был любим дружиною, сравнивавшей его с легким леопардом. Он не препятствовал престарелой матери своей принять закон христианский, не препятствовал никому следовать ее примеру, но сам не внимал ее советам и увещаниям. «Предать ли мне себя на посмешище дружине моей?» – говорил он с досадою, когда мать вещала ему об истинах христианской веры. Напрасно Ольга, зная народ, говорила, что все последуют его примеру. Ей надо было умолкнуть, поручить воле Бога спасение сына и только молиться за него и Русь, еще дикую и не православную. Приученный к оружию Свенельдом и руководимый этим вождем воинских дружин, Святослав хотел действовать и не мог терпеть праздного мира. Он был воин уже русского рода: не знал моря и первый начал воевать на земле. Дед его покорил только Новгород, отец – окрестные места около Киева; Святослав хотел большего. Воспитанный сурово, он не возил с собой съестных припасов, котлов и шатров: спал на войлоке, подложа седло под голову, пек на углях конину или мясо убитого им зверя и ел в кругу своих воинов, следовавших примеру князя. «Иду на вас!» – посылал он сказать в ту страну, куда шел с войском, не боясь приготовлений неприятеля. Греки, узнавшие его на Дунае, говорят, что он был среднего роста; голубые глаза, плоский нос показывали в нем потомка варягов, а толстая шея, широкие плечи и стройный стан – крепость его и силу. Голова была у него обрита, и только впереди оставлен был один локон волос; борода также была обрита; густые, длинные, висячие усы покрывали верхнюю губу; вид его был мрачен и дик; таковы были и жизнь и дела его.
На берегах Оки, в лесах, и ныне еще мрачных и дремучих, обитало поколение славян, производившее себя от праотца Вятка, будто бы передавшего имя свое потомкам, называвшимся вятичами. Радимичи почитались их родичами, но легко согласились платить Олегу дань, которую прежде давали хазарам. Вятичи признавали себя данниками хазаров, но не покорялись руссам, как радимичи. Святослав внес оружие на землю вятичей. Они поддались силе его оружия, но еще не признали власти Киева. Тогда Святослав начал гораздо важнейший поход: он вступил и землю самих хазаров. Олег уже не страшился этой падающей державы и объявлял себя врагом хазаров. Он покорял уже славянские народы, платившие дань хазарам. Теперь, когда печенеги заняли хазарские области на юге, греки теснили хазаров в Тавриде, а половцы на Волге, Святослав напал на их донские волости. Сам хазарский хакан выступил против него; но битва жестокая и упорная была выиграна руссами; город хазарский Саркел, или Белая вежа, был взят, разорен и разрушен навсегда. Тень хазарского государства оставалась некоторое время на Волге и в Тавриде. Вскоре увидим совершенное падение таврических хазаров; волжские исчезли, не замеченные историей. Святослав шел далее к Кавказу, разбил орды яссов и касогов и завоевал Тмутаракань, полуостров, где в древности была греческая Таматарха, а впоследствии удельное княжение внука Святославова и, в течение 150 лет, русское владение. Место это могло казаться важным, доставляя руссам средства брать дань с окружных народов без перехода через земли печенегов, занимавших северные берега Азовского и Черного морей, и в то же время ставя Тавриду в опасность от нападения руссов с двух сторон. Святославов обратный поход ознаменован был совершенным покорением вятичей.
Мирно и крепко было между тем киевское владение: данники раболепно покорялись киевлянам, и Святослав мог отважиться на другие предприятия. Вероятно, что и сам поход его на хазаров был следствием сношения с греками. Печенеги служили грекам всегдашним орудием против других народов, подкупаемые греческим золотом. Греки видели и в Святославе такое же орудие.
Константин Порфирородный уже скончался. Воцарился сын его, Роман, ускоривший, как все полагали, смерть отца своего отравою. Прекрасный собой, он был государем ничтожным, и яд, данный ему супругою его Феофанией, женщиной низкого рода, возведенною на престол только за ее красоту, прекратил дни Романа. Два малолетних сына, Василий и Константин, и две дочери, Анна и Феофания, были плодом неблагословенного брака его с Феофанией. Оба сына Романа облечены были в багряницу императорскую; Феофания объявлена их опекуншей. Но она видела невозможность поддержать бремя правления и отдала руку и престол счастливому завоевателю Крита, полководцу Никифору Фоке. Скупой, суровый, нелюбимый двором, народом и скоро опостылевший развратной Феофании, Никифор царствовал шесть лет и, видя слабость, падение Халифатства Сарацинского, устремлял все свое внимание на обратное завоевание греческих владений в Азии. Булгаров уговаривал он защищать Грецию с севера и препятствовать вторжению венгров в греческие владения. Симеона, царя булгарского, уже не было; сын его, Петр, царствовал в Булгарии. Слабый и нерешительный, он колебался, и Никифор, разгневанный несогласием, решился наказать его. В Киев отправился патриций Калокир предложить Святославу поход на Булгарию, вручив ему много золота и обещая еще более при успехе. Святослав решился немедленно начать предполагаемый набег, собрал свои дружины и явился на Дунай. Булгары не могли противиться и бежали от руссов, которые с диким криком, закрываясь щитами, поражали их длинными копьями. Разбитое воинство булгаров заперлось в Доростоле, булгарской столице; опустошение разлилось по Булгарии; царь Петр умер в горести и отчаянии. Легкое завоевание Булгарии, казалось, упрочивало эту землю Святославу. Тайные козни терзали между тем византийский двор. Против императора Никифора таились заговоры. Калокир, посланник его, уже друг Святослава, обещал отдать всю Булгарию руссам, если Святослав пособит ему овладеть греческим престолом. Победителю хазар и булгар казалось возможным такое предприятие. Он основался в дунайском Переяславце (древнем Марцианополе) и не слушал послов Никифора, требовавшего, чтобы руссы выступили из Булгарии. Печенеги помогали Святославу; он собирался уже идти на Царьград и вдруг получил известие из Киева, что толпы печенегов едва не овладели этим городом. Вероятно, что нападением печенегов греки хотели отвлечь Святослава, не имея еще средств начать с ним войну. Тогда Антиохия была взята сарацинами, и дела греков в Азии приняли оборот неблагоприятный. Никифор спешил помириться с новым булгарским царем Борисом, укрепил дружбу брачными союзами греческих царевичей с булгарскими царевнами и готовился помогать булгарам, послав греческое войско.
Князь Святослав ведет дружину в Адрианополь в 970 г. Гравюра XIX в.
Известие из Киева заставило Святослава покинуть на время Булгарию. Дружины его остались в Переяславце и Доростоле. Сам Святослав спешил в Киев.
Нападение печенегов было уже отражено хитростью воеводы Претича. Сказав, что малый отряд, им предводительствуемый, составляет передовое войско Святослава, идущего с Дуная, Претич устрашил печенегов грозою имени своего князя, поменялся оружием с печенежским начальником, в знак дружбы, и заключил мир. Святослав прискакал в Киев, обнял престарелую мать и детей своих и слышал справедливые упреки Ольги и киевлян. «Ты ищешь чужой земли, отказавшись от своей (чужые земли ищеши, своей ся охабив): едва не взяли печенеги и мать и детей твоих. Без твоей обороны печенеги придут опять: или не жаль тебе старости матери и юности детей?» Так говорила ему Ольга. Святослав обратил оружие на печенегов, разбил их и помирился с ними: мир на мече казался ему надежным, ибо тогда сила боялась только силы.
Но Киев не люб был Святославу: житье в роскошной, цветущей Булгарии, надежда владеть Дунайской землею, мысль – быть победителем Царьграда, и еще более: возвести оружием своим нового царя на колеблющийся цареградский престол, обольщали его. Не внимая советам матери и дружин, он хотел поселиться в Дунайском Переяславце. «Там хочу жить я, – говорил Святослав, – там среда земли моей, ибо там вся благая сходятся: от греков везут паволоки, злато, вина и овощи; от чехов и венгров серебро и коней; из Руси шлют меха, воск, медь и невольников». Ольга, уже дряхлая и больная, молила сына не оставлять ее при последнем издыхании. «Похорони меня и тогда иди куда хочешь», – говорила она и через три дня скончалась, исповедуя закон христианский. Она заказала не творить над могилою ее тризны и была похоронена христианским священником. Жена мудрая, утренняя звезда пред солнцем и заря пред светом, как говорит летописец. Российская церковь причла ее к лику святых, но потомство не оценило ее гражданских подвигов и не умело подражать ей.
Варяжской аристократии и уделов не было уже в Руси нигде, кроме Полоцка. Было только княжество Святослава в Киеве, заключавшее в себе Чернигов, Переяславль, Смоленск и другие города окрест Киева, в бывших землях полян, северян, радимичей, кривичей, суличей и древлян. Новгород, прежние местопребывания братьев Рюриковых: Изборск и Белоозеро, и другие города на Севере составляли Новгородскую область, которую Ольга, может быть, не могла, а Святослав не думал покорить совершенному владычеству Киева. Имея двух юных сынов и решаясь навсегда оставить днепровские берега, быть тем же для Киева, чем был для Новгорода Олег, Святослав решился разделить русское княжество. Старший сын Святослава, Ярополк, получил Киевскую область; младший, Олег, Древлянскую область. От кого из них зависели земли суличей, радимичей, северян и вятичей или Святослав оставил детей правителями только двух небольших областей, назначив в другие простых наместников, не знаем, но Святослав считал Русь своим владением, это мы знаем из слов его. У Святослава был еще сын Владимир от Малуши, ключницы Ольгиной, дочери любечанина Малха. Добрыня, брат Малуши, советовал новгородцам просить Владимира к себе на княжение. Добрыня был посадником Новгорода впоследствии, и мы понимаем причину, побудившую новгородцев просить себе князя. Принимая сына Святослава, Новгород мог тем более утвердить свои права и, платя условленную дань, считаясь владением киевского князя, имея наместником сына его, быть безопасным от произвольной дани и посещений своенравного киевского властителя и его дружин, тяжких благосостоянию жителей.
Права новгородцев были одинаковы так, что когда послы новгородские явились в Киев, Святослав отвечал им: «Едва ли кто пойдет к вам». В самом деле, Ярополк и Олег отреклись. «Если вы нейдете, то мы сыщем себе другого князя», – сказали новгородцы и просили дать им Владимира. «Вот по вас князь!» – отвечал Святослав, и юный Владимир, с Добрыней, отправился в Новгород. Как дитя, рожденное от рабыни, Владимир без стыда мог быть ограничен в своей власти: гордость Ярополка и Олега не терпела его.
Тогда Святослав спешил исполнить свое намерение: кончить завоевание Булгарии и идти к Царьграду, чего друг его, честолюбивый Калокир, ожидал нетерпеливо. Греки, может быть, думали, что Святослав уже не воротится на Дунай, и ободренные этой надеждой булгары осмелились напасть на оставшихся там руссов; кажется, что они завладели снова даже Переяславцем. Возвращение Святослава в Булгарию изменило обстоятельства и сделало положение дел опасным для греков. Печенеги и венгры не шли в союз с ними и усилили своими ордами войско Святослава. Стремительным нападением рассеял он слабое сопротивление булгаров; снова Переяславец и сам юный царь булгарский Борис были в его руках. Мечты Калокира могли осуществиться, ибо греческая империя находилась в великом замешательстве. Развратная Феофания сама ввела убийц в императорские чертоги; Никифор пал под мечами убийц-рабов и товарища своего Иоанна Цимисхия. Аравитяне грозили Греции с Востока; голод свирепствовал в Царьграде; духовенство восстало на Иоанна, требуя возвращения прав, отнятых у церкви Никифором. Сами небесные знамения приводили греков в робость, и мы не удивляемся, что присутствие грозного Святослава и толпы разноплеменных варваров на Дунае ужаснули греков. Митрополит Иоанн, изъявляя горесть о смерти Никифора, в эпитафии ему говорил: «Восстань, государь! На нас стремится русская рать». Другие сравнивали Святослава с Ахиллесом, выводя из Арриана, что Ахиллес был также скиф, из окрестностей Меотийского моря, изгнанный впоследствии в Фессалию. «У него также были голубые глаза и русые волосы; он носил такой же плащ, также был безумно отважен, горд и вспыльчив; и Святославу, так же как Ахиллесу, можно приписать стих Омира: «Тебе всегда приятны споры, раздоры и битвы». Смешивая мифы древних эллинов со Св. Писанием, греки находили в имени руссов ужасающее предзнаменование, говорили о храбрости, силе и безумной отваге руссов, читая в книге пророка Иезекииля ужасное предвещание: «Се аз навожу на тя Гога и Магога, Князя Росс».
Опасения греков в самом деле могли быть не напрасны. Но император Иоанн был мужественный человек, у которого в малом теле таилась великая душа. Убийством проложив себе путь к престолу, он загладил злодейство силой ума и меча, ибо ум у него был соединен с необыкновенной телесной крепостью и деятельностью. Он обвинил в убийстве Никифора одного из своих участников и дал его на растерзание народу, удалил Феофанию, отдал духовенству все отнятые его права и был венчан на царство при всеобщей радости. Иоанн оставил малолетних Константина и Романа соправителями и сочетался браком с теткою их, дочерью Константина Порфирородного. Собранные отовсюду припасы привезены были в Грецию на собственные огромные сокровища Иоанна; вельможи царьградские осыпаны были от него милостями и наградами; все ожило в деятельной надежде. Тогда из Азии получили отрадные вести: аравитяне были разбиты; Иоанн спешил спасать Грецию от руссов. Он готовил флот, собирал войско, но между тем хотел еще испытать мира. Греческие послы явились к Святославу, благодарили, что он исполнил договор с Никифором, наказал Булгарию, и сказали, что греки готовы заплатить ему обещанное по договору, но за то он должен оставить Булгарию немедленно. «Выкупите ее, – отвечал Святослав, – заплатите мне за каждый город, за каждого пленника или переселяйтесь в Азию: нам не ужиться на одной земле». Греческие послы желали знать количество требуемого откупа; Святослав потребовал безмерные суммы. Иоанн прислал к нему еще раз послов. «Бог был свидетелем договоров и мира между нашими предками, и, как христиане, мы не хотим разрывать мира, – говорили снова греческие послы. – Идите в свою землю друзьями; иначе не мы, а вы будете виною разрыва, и мы принудим вас уступить, ибо надеемся на помощь Бога. Вспомни, Святослав, участь Игоря: он приходил со множеством ладей к Царьграду и едва ли с десятью возвратился домой; вспомни смерть его. Тебе не возвратиться в Русь, если император наш и воинство римское выступят против тебя». Святослав не потерпел столь гордых речей. «Скажите вашему императору, – отвечал с гневом князь руссов, – что он напрасно хочет трудиться: зачем ему приходить сюда? Мы скоро поставим вежи свои перед Царьградом и покажем ему, что мы не наемные работники греков, но воины. Напрасно считает он нас женщинами и пугает как детей».