– Начальники народа и старейшины израильские! – начал Пётр. – Если от нас сегодня требуют ответа в благодеянии человеку немощному, как он исцелён, то да будет известно всем вам и всему народу израильскому, что именем Иисуса Назарянина, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мёртвых. Им поставлен он пред вами здрав.
Писец поднял изумлённый взгляд на Первосвященника. Ему показалось, что в Иерусалим явился древний пророк. Он не знал, записывать ли это?
– Он есть камень, – продолжал так твёрдо и спокойно Пётр, что писцу захотелось записывать эти слова, – пренебрежённый вами зиждущими, но сделавшийся главою угла, и нет ни в ком ином спасения. Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись.
Писец записал и опять взглянул на Кайафу.
Кайафа был зол и растерян. «Вот! Испугались!» – думал он, косясь из-под кидара на Ханана.
В Зале нарастал гул:
– Это опять ученики Иисуса? Они что – забыли, что стало с их Учителем?
– У ам-хаарецев память коротка, – послышался чей-то насмеш ливый голос.
– Они осмеливаются в нашем присутствии поучать? Или я ослы шался?
Никодим с самого начала испытывал страшные муки. Опять и опять он задавал себе вопрос: надо ли ему встать на защиту Петра? Конечно, он должен что-то сказать в их оправдание. «Господи, – молился Никодим, – научи, как поступить. Но могу ли я открыть сейчас перед всеми, что я был у них в доме? Что приглашал их к себе? Могу ли? Господи, посуди Сам, мне это не под силу – сейчас признаться, что я уже принял решение креститься во имя Твоего Сына – Иисуса Назарянина».
В это время заговорил Иосиф Аримафейский:
– Они исцелили того, что стоит рядом. Взгляните, это тот, что сидел все годы у Красных ворот.
Исцелённый стоял, всё так же опустив голову.
В зале произошло движение, и более половины присутствующих подались вперёд, чтобы разглядеть его.
Ханан недовольно морщился.
– Выведите их из зала, – приказал он страже.
Трое левитов приблизились к Петру и Иоанну и, подтолкнув в спину, указали кивком на дверь, будто те не понимали слов. Позади плёлся исцелённый.
– Что нам делать с этими людьми? – спросил Кайафа, стараясь не глядеть на Ханана.
– Всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего.
Проговорив это, Кайафа наконец взглянул на Ханана и с облегчением увидел, что тот одобряет его слова.
– Чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об этом. – Кайафа поднялся с места и сейчас возвышался над сидящим рядом Хананом.
«Что он такое говорит? – думал Никодим. – Нет, не похоже на Первосвященника. Противоречит сам себе. Говорит, что всем известно чудо, свершённое Петром, и тут же предупреждает, чтобы не разгласилось это в народе. Да, сегодня уже весь Иерусалим собрался у ворот поглазеть на чудо».
Но Кайафа не заметил противоречий в своих словах.
Гамалиил, внук мудреца Гиллеля, громко и веско произнёс:
– Оставьте теперь этих людей в покое. Насколько мы можем видеть, они – жертва безвредного заблуждения. В их деятельности нет ничего мятежного, в их учении нет ничего опасного. Но если бы и было что-нибудь такое, нам нечего бояться их. Нет надобности в насильственных мерах предосторожности. Фанатизм и обман живут недолго, даже если они поддерживаются народным возмущением. Но во взглядах этих людей, возможно, заключается больше того, что мы видим теперь, – говорил Гамалиил. – Быть может, малый зародыш истины, какой-то луч откровения возбуждает в них веру, и бороться с этим – значит бороться против Бога. Огонь неразумного фанатизма гаснет, когда на него не обращают внимания.
Устремив взгляд в конец зала и отыскав там стражей, Кайафа приказал:
– Введите обвиняемых.
Пётр и Иоанн опять встали на помосте. С великим облегчением Никодим видел, что и Пётр и Иоанн не только не чувствуют никакого страха перед представительным собранием, но ведут себя так, как будто находятся среди своих друзей или равных себе людей.
– Мы тут обсудили, – начал низким голосом Первосвященник, пуская специально для устрашения хрипотцу, – мы тут обсудили и решили, что можем вас отпустить, при условии, что вы не будете разглашать произведённое исцеление и ни при каких обстоятельствах… Слышите? – повысил он голос. – Вы ни… при… каких… обстоятельствах, – произнёс он раздельно, – не будете упоминать имя Того Человека.
Кайфа взглянул наконец прямо на Петра и, к удивлению своему, встретил недоумевающий, если не сказать возмущённый, взгляд.
Пётр пожал плечами:
– Судите: справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? – Он с удивлением глядел в глаза, зло блестевшие из-под пышного кидара.
– Мы не можем не говорить того, что видели и слышали, – громко произнёс Иоанн, делая шаг вперёд.
– Это что, сын Зеведея, который поставляет к моему столу рыбу? Или мне кажется? – перегнувшись через подлокотник, громко спросил Ханан. Внезапно он вскочил. – Ступайте вон! – кричал Ханан высоким старческим голосом. – И поберегитесь! Мы вас предупредили! Это я вам говорю, Ханан бен Шет!
Казалось, Первосвященника покинула выдержка, он сделал шаг вперёд и махнул рукой страже.
– Уведите их! – приказал он.
* * *
Уже вечером, когда за столом расположилось маленькое братство, совершив омовение, Пётр преломил хлеб и произнёс неизменное:
– «Примите и ядите, сие есть тело за вас ломимое», – и, передав чашу с вином, пустил её по кругу со словами: – «Пийти из неё, она кровь Моя, за вас изливаемая».
Только после этого, вместо обычных воспоминаний о страстях Иисуса, из уст Петра полилась новая молитва, и слова этой молитвы, казалось, рождались сами собой.
– Владыко Боже! Сотворивший небо и землю и море и всё, что в них! Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святого Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой. И ныне, Господи, воззри на угрозы их и дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твоё, тогда, как Ты простираешь руку Твою на исцеление и на соделание знамений и чудес именем Святого Сына Твоего Иисуса.
Глава 9. Рассказ Матери
Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего.
Евангелие от Луки
Возлив миро сие на тело Моё, она приготовила Меня к погребению.
Евангелие от Матфея
Мария, Марфа и Лазарь пришли из Вифании в Иерусалим рано утром, три дня тому назад, сразу, как только прослышали о проповедях Петра и Иоанна. Уже к часу пополудни они встретили Петра в Храме. Мария, захлёбываясь слезами, преклонила колени. Пётр наложил на всех троих руки, после чего они омылись в микве и теперь находились в доме, что на Сионовой горе. Тоненькая Мария, как только увидела Мать Равви, так и прильнула к Ней.
– Так это ты умастила Его? – спрашивала Мать, наклоняясь к Марии и нежно убирая чёрные курчавые волосы, упавшие на лицо. – Так это ты? – шептала Она.
Мария не отвечала, полной грудью вдыхая аромат, что исходил от Матери… И картина того вечера, когда она, войдя в комнату, увидела печально сидевшего Раввуни, чудом осознала, что Его ждёт смерть, заметалась, не зная, как защитить, поняла, что ничем не может помочь, и в отчаянии полила Ему голову миром, предстала так ясно, будто это происходило в данный момент.
«Раввуни, – то ли шептала, то ли думала Мария. – Я так Тебя люблю, прими от меня это».
И слышала ответ:
«Ты приготовила Меня к погребению».
– Да, да, – наконец прошептала Мария, поднимая голову и встречая внимательный взгляд Матери, устремлённый на нее, – да, это я.
Перебирая волосы девушки, Мать Иисуса тихо говорила:
– Он переменился очень после крещения Иоаннова. Пришёл в Кану на свадьбу. Я поначалу не могла понять, что с Ним, но сразу увидела, что Он стал твёрже, суровее. Хотя, возможно, это было из-за поста. Он ведь сорок дней постился в пустыне. – Мария помолчала. Казалось, Она впервые позволила Себе так погрузиться в воспоминания. – А может, и по иной причине… Только разве могла Я просто так подойти к Нему и сказать: «Вино у них кончилось»? – заглядывала она в лицо Марии из Вифании, будто эта прильнувшая к ней девушка могла дать ответ. – Значит, Я тогда уже точно знала: Он может всё. Но что Я скажу тебе, моя овечка, – говорила Мать, устремляя лучистый взгляд на прильнувшую к Ней черноволосую, курчавую головку. – Что Я тебе скажу… однажды, когда Меня уговорили Мои сыновья пойти и увести Его из гостей, где Он проповедовал. Привели Меня… Нет, не могу, ещё не могу это рассказывать, – оборвала Себя Мать на полуслове и так порывисто встала, что Мария из Вифании испугалась.
Некоторое время Она легко и бесшумно ходила взад и вперёд по циновкам, устилавшим комнату, заложив за спину руки. С прямыми плечами, с поднятой головой, с лучистыми глазами, Она была так величественна и прекрасна, что Мария из Вифании не понимала, как это она не только осмелилась приблизиться к Ней, но и обнимать Её, класть голову Ей на колени. Мать подошла к выходящему во двор оконцу и поманила Марию. Казалось, Она совсем успокоилась, и только две маленькие точки в уголках глаз говорили о только что пережитом воспоминании…
Во дворе гудел весёлый незнакомый голос, в ответ раздавались радостные приветствия хозяйки дома, слышалось бряцание упряжки мула.
– Кто-то приехал, – сказала Мария, откидывая волосы за спину и выглядывая в окно, но ей не удалось разглядеть, что происходит во дворе, – мешала огромная олива.
– Это брат Марии с Кипра, – догадалась Мать. – Она его ждёт уже несколько дней. Иосия Варнава, «Сын Утешения», так его называют. – И опять взгляд Матери ушёл куда-то далеко, глаза стали напряжёнными и печальными.
– Расскажи мне про Раввуни, – попросила Мария из Вифании, – про Его детство, или лучше про Себя. Расскажи мне про Себя, – сказала она, складывая руки в мольбе и поднося их к лицу.
Мать провела по курчавым волосам, перебирая медленно каждую прядь.
– Рассказать? Я даже не знаю, наяву ли это было или приснилось. Во всяком случае, это было очень давно. Слушай, овечка.
Мать села и опять положила голову Марии Себе на колени.
– Моего отца звали Иоакимом, а мать – Анной, – начала Мать тихим голосом. – Она была дочерью Исахара, из того же колена, что и отец, колена Иудова, из рода Давидова. Они прожили, говорят, двадцать лет, но у них не было детей. В один из праздников отец принёс в Храм дары Господу, а ему один книжник, по имени Рувим, вдруг сказал: «Не надлежит тебе участвовать в жертвоприношениях, ибо не благословил тебя Бог и не дал тебе потомства в Израиле».
Посрамлённый отец удалился из Храма и ушёл вместе с пастухами в горы, и пять месяцев мать не имела о нём никаких известий. Мать плакала, молилась. И однажды, молясь, она увидела гнездо птицы на ветке лавра и зарыдала: «Господи Боже всемогущий, давший потомство и плодородие всякой твари, зверям, и змеям, и птицам, давший им радоваться на своих детёнышей! Ты знаешь тайну моего сердца, и я сотворила обет от начала пути моего, что, если Ты дашь мне сына или дочь, я посвящу их Тебе в святом Храме Твоём». Когда она так сказала, вдруг ангел Господень явился перед ней и сказал: «Не бойся, Анна, ибо твой отпрыск предрешён Богом».
Мать вошла в комнату и упала на постель и так пребывала весь день и всю ночь. И никто к ней не приходил. Потом она позвала служанку и упрекнула: «Ты видела меня убитой вдовством и поверженной в горести и не захотела войти ко мне». А служанка ответила: «Если Бог наказал тебя бесплодием и удалил от тебя мужа, что же я могу сделать тебе?»
Ты представляешь, моя овечка, каково это было слышать Моей матери, и, конечно, она опять плакала и не очень-то уже помнила, что сказал ей ангел. Но в это время, так говорят, и к Моему отцу во сне явился ангел и сказал: «Почему ты не возвращаешься к жене своей?» А отец сказал: «Мы жили вместе двадцать лет, но Бог не захотел, чтобы у нас были дети, я был изгнан из Храма, зачем же мне возвращаться к ней?» Ангел сказал: «Знай, что она зачнёт и родит дочь».
Отец, проснувшись, рассказал пастухам, сторожившим с ним стада, и они сказали отцу: «Смотри не противься ангелу Божию, но встань, и мы пойдём медленно, давая пастись скоту». И так они шли день за днём. А через тридцать дней ангел явился Моей матери и сказал: «Иди к Золотым воротам и встречай мужа». Мать так ждала у ворот, что силы её почти иссякли и она чуть было не лишилась чувств… И вдруг увидела отца, Иоакима, идущего со стадами, и тогда она побежала, упала к нему на грудь, зарыдала и всё повторяла и повторяла: «Я была вдовой, и вот я больше не буду неплодной, и я зачну». Всё сбылось, как сказал ангел, и после этого Я родилась.
– Как Вы похожи! – вскричала Мария из Вифании, вскакивая и прижимая руки к сердцу, совершенно забыв, что всего несколько минут тому назад удивлялась, как могла приблизиться к этой Женщине. – Как Вы похожи! – восклицала Мария. – Те же интонации, те же глаза, те же волосы! – говорила она захлёбываясь… – Господь! – простирала она руки к небу, – Ты воистину меня любишь, если послал мне такое утешение!
Мария из Вифании восторженно глядела на Мать, не решаясь попросить продолжения, но Мать, казалось, Сама нуждалась в разговоре. И опять они сели вместе, и опять Мария из Вифании разместилась у её ног.
– Когда я ждала Иисуса, я пошла в Иерусалим навестить Елизавету, Мою сестру, а она тогда тоже ждала ребёнка, Ха-Матбила, между Иисусом и Иоанном всего шесть месяцев разницы… Елизавета долго не могла родить, и её мужу – Захарии, он был священником в Храме, явился ангел во время службы и предупредил, что у него родится сын по имени Иоанн, а Захария от этого потерял речь. Да ты, наверное, слышала эту историю? Ему надо служить в Храме, а он не может слова вымолвить. Он молчал до рождения Иоанна и заговорил лишь после рождения сына. И вот Я пришла навестить Елизавету. Я была молоденькой девушкой, вот как ты сейчас, и Я пришла в Иерусалим и подошла к дому Елизаветы, открыла калитку, кричу: «Елизавета!» Она выбежала на порог, остановилась, будто увидела не только Меня, но и ещё кого-то, а потом говорит странные слова. Я Иисусу как-то сказала об этом, когда Он был маленьким, потом Мы никогда не говорили об этом.
– Мне можно услышать эти слова? – шепнула Мария.
Мать задумалась.
– Да, теперь можно, – вздохнула она. – «Благословенна Ты между жёнами, и благословен плод чрева Твоего! – сказала тогда Елизавета. – И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо когда голос приветствия Твоего дошёл до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моём». Вот такие слова Я услышала.
И со Мной вдруг что-то странное приключилось. И Я не иду к ней, а стою внизу у ступенек, смотрю на неё, а говорю, будто не с ней: «Величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моём, что призрел Он на смирение рабы Своей, ибо отныне будут ублажать Меня все роды».
– А дальше? – выдохнула Мария.
– Дальше? – Мать задумалась. – Дальше родился Иисус. Я плакала от любви к Нему. Иосиф спросит: «Что Ты плачешь?» А Я и Сама не знаю отчего, только слёзы так и льются. А когда исполнились дни очищения, принесли Иисуса в Иерусалим, чтобы представить пред Господом, как предписано в Законе Господнем, и чтобы принести в жертву двух горлиц и двух птенцов голубиных. А тогда в Иерусалиме был старец – Симеон, он был муж праведный и благочестивый, и Дух Святой был на нём, и ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Мессию. Понимаешь ли ты это? Мы с Иосифом вошли в Храм, Я, совсем молоденькая, прижимаю Сына к Себе, будто что-то Ему угрожает, волнуюсь.