По мере того как она рассказывала, черты её лица становились мягче, а глаза доверчиво смотрели на слушателей.
Вокруг неё в темноте стояли люди, прислушиваясь к каждому слову.
– Да, да! Равви встретил меня и сказал: «Радуйся!» И я упала к Его ногам. А Он сказал: «Не бойся, пойди возвести братьям Моим, чтобы шли они в Галилею, и там они увидят Меня».
– Мария! – Голос низкий и властный перебил её – кричала Саломея.
Она бесцеремонно растолкала людей и стала рядом с Марией.
– Зачем говоришь, будто ты одна там была? Я же была с тобой, и ещё Мария Иаковлева и Иоанна.
Сейчас Саломея была одета не в праздничное фиолетовое одеяние, а в чёрное траурное. Но так же полны решимости были её действия, так же гордо держала она голову, и так же властно звучал её голос.
– Мы купили благовония и масла, чтобы помазать Его, – продолжала Саломея. – И, действительно, на рассвете в первый день недели пришли туда. Мы ещё волновались: кто нам отвалит камень от гроба?
Кто-то опять попробовал засмеяться, но на него зашикали с разных сторон.
Теперь внимание сидевших у костра мужчин усилилось. Властный вид пожилой женщины, решимость, с которой она вступила в спор с Марией Магдалиной, так бесцеремонно прервавшей старца, заставили сидевших у костра напряжённо следить за речью Са ломеи.
– Глядим, – продолжала Саломея, оглядывая сидящих и понижая голос, так что почему-то слушающим стало не по себе, – глядим, – повторила она, – а камень отвален от гроба. А камень-то был огромный! И тут увидели юношу, сидящего на правой стороне. Облечённого в белую одежду. Он говорит нам: «Не ужасайтесь! Иисуса ищете Назарянина? Распятого? Он воскрес. Его здесь нет. Но идите и скажите ученикам Его…»
– Нет! – крикнула Мария Магдалина. – Я первая пришла и не нашла Его. И побежала к Петру. – Тут она остановилась и, будто что-то вспомнив, растерянно умолкла. – Да, я стояла у гроба и плакала, – наконец через силу проговорила Мария. – Кто-то говорит мне: «Жено, что ты плачешь? Кого ищешь?» Я думала, что это садовник, и говорю ему: «Если ты вынес Его, скажи мне, где положил?» А Он вдруг говорит – и я сразу узнала Его голос…
– Что она говорит? – послышался недовольный шёпот. – Зачем перебивает? Ничего нельзя понять, что говорит эта с жёлтыми глазами.
– Пётр! – Саломея пыталась отыскать его во тьме. – Мы же сказали тебе первые, что Он воскрес!
– Нет! – снова крикнула Мария Магдалина. – Я первая пришла и не нашла Его. И стояла у гроба и плакала…
Мария и сама уже не знала и не помнила, как все было. Ясно только – она помнила одно: что стояла и плакала.
– Мария, Мария, – шептал Пётр, хватая её за руку и пытаясь увести.
– Я созерцала Господа, – бормотала Мария, дёргая Петра за руку и стараясь привлечь его внимание. – И я сказала Ему: «Господи, я созерцала Тебя в видении». Он ответил: «Блаженна ты, ибо ты не дрогнула при виде Меня. Ибо где ум, там сокровище». Я сказала Ему: «Господи, теперь скажи: тот, кто созерцает видение, он созерцает душой или духом?» Господь ответил мне: «Он созерцает не душой и не духом, но умом, который между первыми двумя».
Рассказ Марии становился всё путанее, её била дрожь.
– Мария, Саломея, перестаньте, – шептал Пётр. – Андрей, Иаков, – подзывал он товарищей.
Страх, что Мария опять повалится на землю, а тётка Саломея начнет отчитывать её и всё обратится в скандал, ужасала Петра. Он грубо оттеснил стоящего на дороге мужчину, толкнул другого.
– Мария, Мария, – повторял Пётр, ведя её за руку, как упрямого ребёнка. – Ты устала. Пойдём. Сегодня был тяжёлый день. Пойдём отдохнём. Мы уже разбили для вас шатёр. Пойдём.
Пётр потащил Марию прочь от костра. Следом двинулась Саломея, недовольно вздёрнув плечи. За ними как стражи, ограждая их, шли Иаков и Андрей.
Саломея громко говорила:
– И не один муж был в белых одеждах, а два. И когда мы были в страхе и наклонили свои лица до земли, они сказали нам: «Что вы ищете живого между мёртвыми? Его здесь нет. Он воскрес».
– Да, да, он сказал, – шептала Мария: – «Не бойся, ибо я знаю, что ты ищешь Иисуса распятого. Его здесь нет. Он воскрес. Как и говорил. И пойди скорее и скажи ученикам Его, что Он воскрес из мёртвых и предварит вас в Галилее». Когда же я спешила обратно… Нет, все побежали сказать, а я стояла и плакала… Он ответил: «Блаженна ты, ибо не дрогнула при виде Меня».
Теперь уже Марию вовсе нельзя было понять, и только Пётр, по-прежнему крепко державший её за руки, мог различать неясный лепет:
– А Господь ответил мне: «Он не созерцает душой и не духом, но умом, который между первыми двумя…»
Последних слов Пётр уже не слышал. Наконец, отпустив руку, он подвел её к шатру.
Мария Клеопова бережно сняла с неё покрывало и заставила подойти к ручью и вымыть руки и лицо. Это, казалось, несколько успокоило Марию, во всяком случае, она умолкла. Мария Клеопова накинула на неё платок и уложила спать, но не в шатёр, в который Мария Магдалина никак не хотела входить, пугаясь тени, а около костра. Ученики так и не пропели полагающиеся псалмы восхождения. Страх, что случившееся сегодня у колодца Иаковлева и то, что произошло сейчас, вытеснит из памяти паломников воскресшего Иисуса на горе Курн-Хаттин, заставил всех сесть у костра, около которого, казалось, крепко спала Мария Магдалина. Лагерь затихал, и только где-то вдалеке плакал ребёнок.
– Что вы можете сказать по поводу последних её слов? – прошептал Пётр, оборачиваясь к спящей и предостерегающе поднося палец к губам. – Что касается меня, я не верю, что Равви ей это сказал, да я и не понял, что она говорила. Да и она не могла понять, даже если бы Равви это ей в самом деле сказал. Что это такое: «Ум, который между двумя?» Что это? Я не верю, что Господь с ней говорил.
Пётр спрашивал Иакова, Андрея, Иоанна – поочерёдно, заглядывая им в глаза. Но никто не отвечал.
– Разве Господь говорил с этой женщиной втайне от нас? Должны мы слушать её речи? Неужели Он доверял ей больше, чем нам? Я не верю, – громко проговорил Пётр. Мрачное его лицо ясно виднелось в свете угольев. Какой-то то ли вздох, то ли шорох раздался сзади. Пётр обернулся.
Мария стояла за его спиной. Она казалась спокойной, лишь губы её дрожали, и какая-то странная улыбка кривила их. Платок, которым её накрыла Мария Клеопова, лежал аккуратно свёрнутым позади, и казалось, что там кто-то спит. Пётр растерялся. Иаков схватил Петра за плечи и притянул к себе.
Но Петра уже невозможно было остановить, подскочив к Марии, он, задыхаясь, проговорил, хватая её за руки и принуждая сесть рядом:
– Мария, сознайся, что всё, что ты сказала сейчас о беседе с Равви, – неправда. Он не говорил с тобой, мы всё время были там.
Не сопротивляясь, она опустилась на землю и принялась глядеть на костёр ставшими вмиг жёлтыми горящими глазами, будто пытаясь вспомнить, как же это было всё на самом деле.
– Брат мой Пётр, что же ты думаешь? Ты думаешь, что я сама это выдумала в моём уме и я лгу об Учителе? – наконец проговорила она, вздрагивая и по-прежнему не отрывая взгляда от костра.
– Лучше устыдимся! – вдруг раздался тихий голос.
Все обернулись, и на миг показалось, что опять Учитель с ними, что это Его голос. Но в тени от костра стоял Матфей.
– Пётр, ты вечно гневаешься. А теперь состязаешься с женщиной, как с серьёзным противником, – продолжал Матфей. – Но если Господь счёл её достойной, кто же ты, чтобы отвергнуть её? Лучше устыдись, – повторил он.
И опять всех поразил его голос, и опять всем показалось, что говорит Учитель. Пётр с трудом удержал себя, едва не вскочил и не побежал, сам не зная куда.
– Разумеется, Равви знал её очень хорошо. Вот почему Он её любил больше нас. Мария, – нёсся тихий голос, – мы верим тебе. Верим всему, что ты сказала. – Матфей кивал, будто усиливая слова, нежно проводя рукой по её голове, и повторял: – Он тебя любил больше нас. Нисколько тебя за виновную не считаем. И никто не думает, что ты говоришь неправду.
Матфей тихо и серьёзно глянул на Петра и повторил:
– И никто не думает, что ты говоришь неправду.
И пока Матфей говорил, что-то странным образом менялось вокруг. Свет от костров поблёк, ущелье пропало, мрачные скалы, окружавшие их, исчезли. Полная луна заняла всё небо и осыпала серебром уснувший лагерь, кучку мужчин и женщину, сидевших вокруг догоревшего костра.
Глава 4. Вознесение
И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их.
И когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо.
Евангелие от Луки
Они вошли в Священный город утром, через северные Дамасские ворота. Вошли без боязни. Иаков Большой, Андрей, Фома Близнец, Варфоломей, Матфей, Симон Зилот, Пётр, Иоанн и Иаков Зеведеевы, Филипп – ученики Равви, Мария Магдалина, Саломея, Мария Клеопова…
– Помнишь, – обратился Иоанн к Петру, – помнишь, как мы бежали? Кажется, это было в другой жизни. А ведь прошёл всего месяц. Немногим более.
– Не помню, – отозвался Пётр, поднимая голову и останавливая свой взгляд на сверкающем куполе Храма.
Минуя пригород, где на испещрённых дорожками склонах теснились белые кубики домов, они вошли в Вифезду. Теперь справа и слева среди садов возвышались богатые дома, впереди нависала мрачная крепость Антония. Они уже было миновали крепость, когда Иоанн остановился и вытер лоб. Он стоял, чуть раскачиваясь, и, казалось, находился в нерешительности.
– Здесь, – наконец проговорил он тихо. – Здесь. Мне кажется, я не ошибаюсь. Здесь. Равви упал, и какая-то женщина вытерла Ему лицо платком.
– Сестра Лазаря, Мария из Вифании! – вскричала Мария Магдалина.
– Нет, – покачал головой Иоанн, – незнакомая. Здесь легионеры подозвали какого-то мужчину, и тот понёс крест, потому что у Господа уже не было сил.
Они молча оглядывали тесную улочку, уводящую за город, к Голгофе. Мария Магдалина медленно приблизилась к каменному забору, увитому яркими жёлтыми цветами, медленно, один за другим, оборвала цветы и, прижав на мгновение к лицу, то ли вдыхая аромат, то ли целуя, бросила их на дорогу.
Опустив головы, держа на сердце то, что им поведал Иоанн, они быстро миновали Акру, пошли по Тиропиону.
Храм блестел наверху мрамором и золотом, а здесь кривыми рядами стояли лавки – хануйот, вокруг сновали торговцы сыром, рыбой, зазывали портные, украсив себя огромными иглами, сапожники стучали нарочито громко, делая обувь прямо на улице, пахло жареной рыбой из харчевен, красильщики прохаживались с разноцветными нитями, перекинутыми через плечо, прилавки ломились от изобилия зелени и всех сортов мяса, тут же продавали вино и жареную саранчу. Гвалт зазывал, смех, шутки… Казалось, весь город заполнен веселящейся толпой, и никому и в голову не приходило, что сейчас мимо них идут ученики Иисуса, месяц тому назад позорно распятого рядом с двумя разбойниками в двух шагах отсюда, на горе Голгофе.
Прошли мимо богатых лавок, с искусно расписанными и гравированными чашами, кольцами. Шелка, тонкие полотна, эссенции, мази, духи теперь наполняли ароматом маленькие полутёмные магазины, лепящиеся вдоль улицы.
Они уже огибали гору Сион, когда Иоанну пришла в голову мысль, что Мария, Мать Иисуса, к этому времени перебралась в более удобный дом его родственников, что в Верхнем городе, по соседству с дворцом Первосвященника. И он, ни слова не говоря, заспешил по улице, уводящей наверх, будто сейчас имела значение каждая минута. Но Саломея остановила Иоанна.
– Погоди, – крикнула Саломея вдогонку сыну, – не думаю, что Мария куда-либо выходила за это время. Я уверена, что Она находится там, где мы Её оставили. Во всяком случае, мы сейчас ближе к этому дому. Не суетись.
Когда они переступили порог дома и Иоанн увидел Марию, Мать Иисуса, у него так больно сжалось сердце, что он задохнулся и прижал руки к груди.
Первой мыслью Иоанна было, что Мария ничего не ела со дня смерти Сына, а второй – что он больше никогда её не оставит.
О, как он мог забыть Его слова: «Се Матерь твоя, се сын Твой».
– Господи, прости меня! – воскликнул Иоанн, подходя к Марии и становясь под Её благословение. – Господи, – повторил Иоанн, обращаясь к Сыну, но наклоняя голову перед Его Матерью, – Господи, прости и благослови.
Мария нежно положила руку на голову Иоанна, и рука её покоилась там долго-долго. Казалось, Она пребывала в задумчивости. Она гладила и гладила его голову, а он стоял на коленях перед Ней и боялся шевельнуться.
– Встань, – наконец промолвила Мария. – Я рада, что ты вернулся.
– Я больше никогда никуда не уйду, – проговорил Иоанн, складывая на груди руки и поражаясь своему жестокосердию. Воцарилось молчание. – Мария, – снова заговорил он, целуя Её руки и отмечая, какие они худые, – Мария, я никогда более не покину Тебя. Я всегда буду с Тобой.
– Да, да, – ласково кивала Она в ответ.
Иоанн даже не вспомнил, что в Иерусалиме находился брат Иисуса, Иаков. Что могло сравниться со словами, брошенными с креста: «Се Матерь твоя, се сын Твой?» Что могло сравниться с этим?!
За весь день Мария больше не обмолвилась ни словом и только перед тем, как подняться наверх, в горницу, где Она провела все эти дни, сказала тихо:
– Завтра сорок дней.
Саломею, которая рванулась следом за Марией, Иоанн и пришедший под вечер Иаков не пустили.
Саломея оглянулась сурово на своих сыновей, всё ещё державших её за руки, но и ей, и им вдруг представилось, что она потеряла над ними власть. И всем троим вдруг послышались тихие слова: «Не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?»
Они не крикнули, как тогда: «Можем».
Они уже знали, что не всё могут.
Вместо этого Иаков сказал:
– Сорок дней… Закон учит, что сорок – не простое число. Вспомни, – говорил он, обращаясь к Иоанну и не глядя на мать, которая опять было собралась подняться к Марии и опять была остановлена сыновьями, – вспомни. Сорок дней длился потоп. Сорок лет ходили по пустыне, ведь Сыны Израилевы ели манну сорок лет, доколе не пришли к пределам земли Ханаанской. Сорок лет царствовали Давид и Соломон.
– А Илия? Илия? – перебил его возбуждённо Иоанн, понимая, что завтра произойдёт что-то важное – может, явится опять Равви, а может, даже наступит наконец Царство Божие. – Вспомните про Илию! Вспомните! – кричал он так, что Мария, Мать Иисуса, медленно спустилась к ним. Иоанну показалось, что Её лицо стало чуть светлее, а глаза, Её необыкновенные, как серп луны, глаза, стали напоминать прежние.
– Что ты кричал, сын Мой? – обратилась Мария тихо к Иоанну, видимо пересиливая себя и всё же называя его так, как велел Тот, Другой. – Что ты кричал?
– Я… я, – растерялся Иоанн, – я только хотел сказать, что завтра сорок дней, как Ты нам всем напомнила. И что сорок – это священное число, и что вот пророк Илия, например, шёл к горе Хорив сорок дней.
Саломея, которая жаждала вернуть уважение детей и чувствовала себя неловко после того, как сыновья не пустили её наверх, и, возможно, впервые ослушались, произнесла по памяти из Книги Царств:
– «И возвратился Ангел Господень во второй раз, коснулся его и сказал: встань, ешь и пей, ибо дальняя дорога пред тобой. И встал он, поел и напился и, подкрепившись тою пищею, шёл сорок дней и ночей до горы Божией Хорива».
– Мария, – сказал Иоанн, – надо поесть. – И настойчиво повторил: – Надо поесть.
Мария покачала головой.
И тем, как спокойно Она поглядела на него, как махнула слабою рукой, Она напомнила ту, что шла с пальмовой веткой впереди свадебной процессии в Кане, когда была посажёной Матерью Фамари и Симона-кананита.
– Нет, – повторила Она тише, – Он постился сорок дней в пустыне, после крещения. – Мария хотела сказать, как Её поразил преображённый вид Иисуса, когда Он явился на свадьбу в Кане, после крещения, но вместо этого произнесла: – Он постился в пустыне под зноем и холодом среди диких зверей. Неужели Я не могу выдержать здесь эти сорок дней?