– С ним говорил Козлов?
– Вот после их разговора молодой человек замкнулся в себе и не хочет больше ни кого видеть.
– Могу я с ним поговорить?
– Но Сергей Карлович?
– Николай Павлович, я же прошу не для собственного удовольствия, а для продолжения следствия.
– Я понимаю, – пристав задумался, – Василий Васильевич, а что там, всё равно Козлов… Идите в допросную камеру.
Петров вошёл первым. Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, ввалившиеся щёки, словно не полдня прошло, а несколько суток.
– Садитесь, Александр, – сыскной агент указал рукой на табурет, – вы не будете против, если я вас буду звать просто Александром?
– Ваше право, – удручённо произнёс Петров.
– Скажите, вы часто бываете у Натальи Ивановны?
– Можно сказать, нечасто.
– Сегодняшней ночью вы находились в её квартире?
– Находился.
– В котором часу вы ушли утром?
– В восьмом.
– Почему вы вернулись в квартиру?
Петров обречённо посмотрел на Фурсова и ничего не сказал.
– Хорошо, скажите, каким ключом вы открыли дверь?
– У меня нет ключа, Елена оставляла дверь открытой.
– Вы знали, что Елена беременна?
– Что? – В глазах Александра читался страх и боль, сыскной агент не мог понять, чего больше.
– Елена была беременна.
Александр закрыл лицо руками.
– Это вы её соблазнили?
– Мы любили друг друга.
– А как же ваша невеста Анна?
– Это только повод посещать семейство Жак.
Фурсов тяжело вздохнул.
– Мне вас жаль.
– Отчего?
– Вы сами загнали себя в тупик. Вы забыли шляпу на месте преступления, дворник видел, как вы пришли и потом убегали.
– Но я…
– Знаю, – Фурсов ходил по камере, заложив руки за спину, – я знаю, что вы не убивали, но судебный следователь уверен, что поймал убийцу, тем более, всё против вас, даже беременность Елены, это и станет основным мотивом убийства.
– Почему?
– Господин Козлов представит это так, что вы, узнав о беременности любовницы, решили избавиться от неё, поэтому вызвали на квартиру и под видом ограбления убили девушку.
– Но я готов взять Елену в жёны, я её не убивал, – потом плечи поникли, – я не убивал, когда я зашёл в квартиру, она уже была мертва, именно, поэтому я сбежал.
– Оставим, – перебил Петрова сыскной агент, – когда вы зашли в квартиру госпожи Жак, никого не встретили?
– Нет, – покачал головой Александр.
– Может быть, что—то вас привлекло или насторожило?
– Постойте, а ведь верно, – поднял голову задержанный, – тогда мне показалось, что кроме Елены в квартире ещё кто-то есть на кухне. Я испугался, что это Наталья Ивановна, но потом успокоился, ведь я видел, как она ушла.
– Значит, на кухне кто-то был?
– Да.
– Почему этим человеком не могла быть Елена?
– Нет, она всегда меня ждала в комнате.
– Понятно, – Фурсов на миг задумался, хотел, было, что—то спросить, но дверь в камеру распахнулась и на пороге возникла фигура судебного следователя Козлова. Глаз его дёргался, рот скривился, для крика не хватало воздуха. Из губ только вырывался хрип.
– Я вас, господин Петров, понял и более вопросов не имею, – потом сыскной агент посмотрел на Козлова, – задержанный в вашем полном распоряжении, – и вышел из камеры, протиснувшись мимо Сергея Карловича, готового к словесной перепалке.
Первым делом следовало вернуться на место убийства, расспросить прислугу, пользующуюся чёрной лестницей. Совершено преступление не слишком рано, поэтому кто—то мог видеть, тем более, что семейство Жак проживает на четвёртом этаже, а значит, преступник, нарвавшийся на свидетельницу, которой не должно быть дома, наверняка, запаниковал и рванул, как заяц, а значит, не соблюдал осторожности. Но это в случае, если проникший в дом, испугался содеянного, а если спускался по лестнице, как на прогулке, зная, что нельзя привлекать внимания.
Но всё равно стоило проверить.
Кухарка с первого этажа и горничная с третьего, в самом деле, слышали тяжёлые шаги на лестнице в предполагаемое время убийства, но распознать один бежал или двое, сказать точно не могли. Отговаривались тем, что незачем им за жильцами следить. К одной привезли продукты, так она занята была разговором с доставщиком, вторая, смущаясь, призналась, что вышла в нужник, который располагался между третьим и вторым этажами, но слышала, кроме шагов чей-то голос на втором этаже, возможно, Николая, прислуживающего хозяевам на втором этаже.
– Пробежали двое, – сказал Николай, – только вышел и со спины их видел.
– Как они выглядели запомнил?
– Обыкновенно, – пожал плечами слуга.
– Обыкновенные, это какие?
– Молодые совсем.
– Лет-то по сколько?
– Так откуда мне знать? Я ж им в лицо не заглядывал.
– Узнал бы?
– Во, – обрадовано сказал Николай, – я ж тогда подумал, чего ж это сынок барыни с четвёртого этажа тут бегает.
– Это какой барыни?
– Так у той, что дочь убили.
– Натальи Ивановны?
– Так.
– Ты не путаешь?
– А чего мне путать?
– Сам говоришь, что видел со спины?
– Так я Степана часто вижу, вот и узнал.
– Во что он был одет?
– В гимназическую форму.
– В такой форме многие ходят?
– Нет, видел я Степана.
– Хорошо, а второй?
– Второго я не спознал.
– Может, когда приходил в дом?
– Не припомню.
– И куда они побежали?
– Вот это не могу знать, внизу хлопнула дверь, а куда далее они побежали, не могу знать.
– Значит, видел Степана?
– Точно его.
Картина прояснялась, но дикой была сама мысль, что к смерти сестры причастен родной брат. Может быть, Николай обознался и видел совсем другого человека? Хотя как может посторонний человек узнать о том, что у бедной вдовы имеется небольшой запас денег? Притом надо знать, где они хранятся.
Степан проходил курс обучения в реальном училище. Фурсов, памятуя о неудачном визите в заведении княгини Оболенской. Теперь Василий Васильевич разузнал от воспитателей, с кем был наиболее дружен Степан Жак, какого поведения и нрава сей молодой человек. Потом пришлось проявить актёрское мастерство, и уже от приятелей услышал, что оказывается их сотоварищ не только заносчив и спесив, но и малолетний жуир, готовящий себя к беззаботной жизни. По секрету поведали, что Степан недели две тому проиграл в карты крупную сумму денег, но так хорохорился, что без труда расплатиться.
– И что расплатился?
– Кто его знает? Сегодня разговора не было.
– Чьим должником стал Степан?
– Сашка Иевлев из старшего класса.
– Из старшего?
– Да, Степану льстит знакомство с учениками старших классов.
– Что представляет из себя этот Иевлев?
– Скажу только одно, ему нравится окружать себя такими, как Степан.
Фурсов, идя в сыскное, размышлял, кому из двоих, появившихся в следствии фактически подозреваемых, отдать предпочтение. Каждый из них имел свои преимущества. Степан, вроде бы близкий родственник, но сколько раз сталкивались, ведя расследование, что отец убивает сына, дочь травит мать, внук деда. Он должен объяснить, что делал в квартире в минуту убийства? Почему убегал? И кто был его спутник?
Василий Васильевич остановился посредине улицы и направился на Васильевский, чтобы там переговорить, пока не допросить, а именно, переговорить с братом убитой. Хотя мог бы задержать, как подозреваемого, показаний хватало, но что-то не сходилось, а в голове настойчиво крутится «брат-убийца».
Степан оказался невысоким юношей шестнадцати годков с крепкой, не по летам, фигурой, большими руками и хмурым выражением лица, словно надел маску, только глаза выдавали живого человека.
– Степан? – То ли вопрос, то ли утверждение.
– Да, меня зовут Степан, с кем имею дело?
– Надворный советник Фурсов, чиновник по поручениям при сыскной полиции. – представился Василий Васильевич. Брат убитой вздрогнул и втянул голову в плечи, сжав до белизны губы. – У меня есть несколько вопросов.
– Я слушаю, – голос звучал глухо и настороженно.
– Мне искренне жаль, что вас постигло нежданное горе, но приходится забыть об учтивости и доставить вам несколько неприятных минут.
– Неприятных? – Зло спросил юноша.
– Мне приходится задавать одни и те же вопросы…
– Да спрашивайте, наконец, – вспылил Степан.
– Что вы делали и где были сегодня утром?
– В гимназии, – быстро ответил побледневший брат убитой.
– К сожалению, меня там уверили, что Степана Петровича Жака до полудня никто не видел, за что он понесёт наказание.
– Я…
– Тем более, что есть свидетели, которые видели Степана Петровича Жака на чёрной лестнице, где проживает его мать Наталья Ивановна. Не поясните, господин Жак, сей факт? – Голос Фурсова звучал с металлическими нотками, указующими, что чиновник по поручениям сыскной полиции не потерпит никакой лжи.
Степан, словно проколотый воздушный шарик, обмяк, не зная куда деть непослушные руки.
– Когда мы, – начал он.
– С Иевлевым?
– Вы и это знаете?
– Продолжай.
– Когда мы вошли в комнату, Елена была мертва.
– Почему ты пришёл в квартиру?
– Чтобы взять денег и отдать долг чести.
При последнем слове Василий Васильевич криво улыбнулся.
– Долг чести?
– Я – дворянин и должен…
– Далее.
– Я хотел взять из хранящихся денег сто рублей, именно поэтому сбежал из учебного заведения.
– Долг Иевлеву?
– Да.
– Что было дальше?
– Увидели Елену в крови, испугались, тем более открылась входная дверь, мы через чёрную лестницу сбежали. Вот и всё?
– Пришли в квартиру каким путём?
– Тоже через чёрную.
– Никого там постороннего не встретили?
Степан покачал головой.
– Может быть, слышал шум, шаги?
– Нет, ничего.
– Так, Степан Петрович, вы говорите правду?
– Слово дворянина, – высокопарно произнёс юноша.
– Почему я должен, собственно, вам верить? – Рассуждал вслух сыскной агент, обращаясь то ли к себе, то ли Жаку, – может быть, это вы убили сестру, чтобы, как вы выражаетесь, сохранить честь дворянина?
– Я… вы… да я… вы всё неправильно… я никогда… – и заплакал.
– Если хочешь, – Фурсов процедил сквозь зубы, более не церемонясь с юношей, – чтобы настоящий убийца был пойман, вспоминай всё, даже самую малость. Что говорила тебе Елена, чем делилась, что её заботило? Всё, что ты в состоянии вспомнить.
Степан молчал, вздрагивали только плечи.
Иевлев подтвердил показания приятеля, и у Фурсова сложилось впечатление, что они не сговорились, а рассказывали правдивую историю. И снова Василий Васильевич находился в исходной точке, с которой начал расследование. Петров, хотя и подлец, совративший девушку, но в смерти Елены не виновен. Слова и дворника, и сына Натальи Ивановны подтверждали невиновность. Но опять встаёт вопрос – кто? Круг замкнулся, но убийца даже не объявился на горизонте.
Фурсов не был раздосадован, расследование не всегда даёт результат в первый день порой приходиться ноги истоптать, кучу бумаги исписать, допросов провести великое множество, прежде чем следствие сдвинется с места.
Задребезжала некая мысль, но Василий Васильевич не сумел её схватить.
– Степан, ты сказал, что когда щёлкнул замок входной двери, вы с Иевлевым ретировались? Так?
– Так.
– Когда ты с приятелем пришёл, дверь была закрыта?
– Нет, она оказалась незапертой, и мне пришлось закрыть.
– И услышав щелчок, вы сбежали?
– Именно так.
– Вход со стороны чёрной лестницы был открыт?
– Да.
– Господин Богданов, Николай Павлович, вы проверяли, что находится в карманах Петрова?
– Да.
– Среди вещей были ключи?
– Возможно, – пожал плечами пристав, – надо посмотреть.
Подполковник приказал принести изъятое при задержании у Александра. Действительно, была и связка ключей.
– У вас всё описано?
– Конечно.
– Могу ли я взять, – Фурсов подбросил в руке ключи, – это для проверки одной теории.
– Василий Васильевич, но…
– Понимаю, всё верну.
– Тогда возьмите.
Один из ключей подошёл ко входной двери госпожи Жак. Теперь стало всё по своим местам.
– С вашего позволения, Николай Павлович, я могу ещё раз допросить Петрова.
– Допрашивайте, – усмехнулся пристав, – больше шума, чем был поднят Козловым, в прошлый раз уже не будет.
В камеру допросов ввели Александра. Теперь он выглядел не таким уставшим, на лице светилась самодовольная ухмылка, словно он свысока взирал на сыскного агента
– Как ваше самочувствие? – Спросил Фурсов.
– Вашими молитвами, – не сдержался и съязвил Петров, – как вы думаете, легко ли сидеть под замком?
– А ведь вы, Александр, едва не провели меня вокруг пальца.
– Не понимаю, – на лице задержанного появилось выражение удивления, хотя глаза смотрели холодно.
– Вас выдало это, – и сыскной агент бросил связку ключей на железный стол.
– Всё равно не понимаю
– Александр, можете отговариваться, молчать, отрицать, но я знаю, как всё было.
– И как?
– Елена всегда оставляла открытой дверь чёрного входа и вы, таясь приходили, но в этот раз вам надо было сделать всё, чтобы подозрение миновало вас. Когда вы узнали, что Елена беременна, она стала вам не интересна, поэтому вы решили её убить. Явились тайком, совершили преступление и ретировались, а так как не имели ключей от чёрного входа, то оставили дверь открытой. Потом засветились перед дворником, но вас подвело то, что ключа от квартиры вы иметь не могли. Так, что вы не только подлец, совративший девушку, но и гнусный убийца.
Убийство на Дровяной улице
Солнце, освещая крыши домов золотистым цветом, поднялось над горизонтом. По небу лениво плыли маленькие облачка. День обещался быть тёплым.
В шестом часу пополуночи во дворе дома Грачёва поДровяной улицу стояли две женщины, одна из них держала в руках корзину, собралась на рынок за продуктами для хозяйского обеда, вторая только решала идти или нет.
– Опять Сашка пива перепил, – кивнула первая в сторону Поплавского, слуги живущего при капитане Горлове.
– Приспичит, так не такой ранний час выскочит, – желчно съязвила вторая, демонстрируя жёлтые зубы и сощуренными глазами провожая мужчину в отхожее место.
Поплавский, малый лет тридцати с соломенными прямыми волосами и заспанной физиономией, прикрыл за собою дверь, почесал под расстегнутой рубахой пятернёй грудь, окинул мутным взглядом двор и пошёл в дом.
Через некоторое время из парадных дверей вышла женщина, озираясь по сторонам и быстрым шагом удалилась по улице, свернула за ближайший угол..
Одна из женщин толкнула вторую локтем, мол, видела, опять капитан новую пассию завёл.
– Не, – возразила вторая, – я слышала помощница.
– В постельных делах.
Обе хихикнули. Первая тихо начала рассказывать некоторые подробности личной жизни Горлова.
Спустя минуту или две из открытого окна второго этажа, где находилась спальня капитана, донеслись неясные стоны.
– Слышала?
Прислушались
– Стонет кто-то?
– Послышалось, – отмахнулась первая, – нет и правда, кто—то стонет. Уж не капитан ли?
– Почему так думаешь?
– Так у него одного окно открыто.
– Надо Ефимычу сказать.
– Так позови.
Дворник отмахнулся.
– Сдурели вы, бабы, – проворчал Ефимыч, крепкий старик шестидесяти лет с крючковатой седой бородой и хмурым взглядом из—под широких бровей. Снял кепку с лысой головы и платком протёр затылок.
– Не успел день начаться, ты уж умаялся, – прошипела одна из женщин.
– Пока тут лясы точишь, из спальни Сергея Львовича стоны слышны.
– Так небось, – дворник пригладил бороду, – свою жиличку тискает.
– Охальник ты, Ефимыч. Сам седой, а туда же, – покачала головой, – иди разузнай, что в квартире деется.
– Та, – Ефимыч махнул рукой, мол, отстаньте, бабы, надоели, и пошёл убирать улицу, но не прошёл и трёх шагов, как из парадного вышел капитанов вестовой Синеус, поправил форменную фуражку. Сперва медленно, а потом бегом припустил к Курляндской улице, повернул за угол.
Через минуту из спальни раздался выстрел Дворник от неожиданности присел, посмотрел на открытое окно, потом побежал в подъезд.
Дверь капитановой квартиры оказалась запертой. Ефимыч начал тарабанить, не заботясь о том, что может разбудить соседей.
Спустя минуту замок щёлкнул и на пороге оказался Сашка, в расхлёстанном виде, с испугом на лице, но глаза отчего—то смотрели равнодушно и насторожено.