В тот день после ланча мы вернулись в его офис, и он выдал мне стопку документов и статистических данных для подкрепления своих доводов. Тогда я уехал под большим впечатлением от общения с Флагом и совершенно не удивился, когда год спустя услышал, что он стал главной движущей силой, казалось бы, немыслимого противостояния выдвижению Карсуэлла в Верховный суд – этой одной из самых впечатляющих и бесспорных политических побед с того времени, как Маккарти отправил обратно на ранчо Линдона. После того как сенат отверг кандидатуру судьи Хейнесуорта, Карсуэлл выглядел бесспорным кандидатом на победу… Однако группе сотрудников сената во главе с Флагом и помощниками Бирча Бая удалось «прокатить» и Карсуэлла.
Зато теперь, когда Никсон пытается заполнить еще две судебные вакансии, Флаг говорит, что нет ни малейшего шанса помешать утверждению его кандидатов.
– И даже Ренквисту? – поинтересовался я. – Господи, это как если бы Линдон Джонсон попытался поставить во главе суда Бобби Бейкера.
– Я знаю, – сказал Флаг. – В следующий раз, когда захотите что-то обжаловать в Верховном суде США, просто помните, кто там, наверху.
– Вы имеете в виду – там внизу, – отозвался я. – Вместе со всеми нами. – Я засмеялся. – Что ж, там всегда попахивает…
Но Флагу было не до смеха. Последние три года он и многие другие люди очень усердно работали ради того, чтобы расстроить эти кошмарные планы и помешать команде Никсона/Митчелла забить нам глотки. Какое уж тут удовлетворение от поражения Хейнесуорта и Карсуэлла, если потом приходится молча «глотать» такого третьесортного придурка, как Пауэлл, и такого мстительного выродка, как Ренквист! За три года Никсон и Митчелл – несмотря на все усилия самых сообразительных и норовистых «младотурков»[12], которых только могла призвать демократическая оппозиция, – низвели Верховный суд США до уровня низкопробной команды по игре в боулинг из Мемфиса, и это катастрофическое, отдающее фашизмом изменение баланса сил в правительственном органе, который призван принимать окончательные решения, никак не даст о себе знать до весны 1972-го.
Потенциальные последствия этой смены курса настолько ужасны – с точки зрения свободы личности и усиления власти полиции, – что даже нет смысла спекулировать на судьбе какого-нибудь бедного, введенного в заблуждение психа, который может захотеть рассмотрения своего дела о незаконном обыске и аресте на самом верху.
Полезный намек, впрочем, содержится в деле газетного репортера из Таллахасси, который в 1967 году сбежал в Канаду, чтобы избежать призыва в армию, а вернувшись, узнал, что больше не является гражданином США и теперь у него есть 90 дней на то, чтобы покинуть страну. Он обратился со своим делом в Верховный суд, но они отказались даже рассматривать его.
Так что теперь ему надо уезжать, но, разумеется, у него нет паспорта, а выехать за границу без паспорта невозможно. Федеральные иммиграционные чиновники понимают это, но, поддержанные Верховным судом, поставили ему ультиматум: валить по-любому. Их не заботит, куда он отправится, пусть просто убирается из страны. А тем временем верховный судья Бергер, когда ему ночью звонят в дверь, вынужден открывать ее с большим шестизарядным револьвером в руке. Как он говорит, никогда не знаешь, кто к тебе может заглянуть.
Действительно. Может быть, это Ренквист, который переел сырой рыбы и обезумел настолько, что решил напоследок напасть для отмщения на первый же дом, который попался ему на пути.
Наш мир полон опасных тварей, но ни одна из них не сравнится со съехавшим с катушек и утратившим здравомыслие юристом. Этот впадет в настоящее неистовство – как и священник, вкусивший секса, или полицейский из отдела по борьбе с наркотиками, который вдруг решил испробовать конфискат.
Да… Хм… Так на чем мы остановились? У меня есть плохая привычка сбиваться с линии повествования и раскатывать безумные отступления на 50 или 60 страниц, которые мне в конечном итоге приходится сжигать для моего же блага. Одно из немногих исключений из этого правила произошло совсем недавно, когда я облажался и позволил примерно двум сотням страниц проскочить в печать… Помимо прочего, это принесло мне немало проблем с налоговым инспектором и послужило уроком, который, надеюсь, я никогда не забуду.
Живи стабильно. Не разменивайся на мелочевку. Держись подальше от всего непонятного, в том числе и от людей. Не связывайся с ними. Я понял это на собственном горьком опыте, потому что был чересчур мягок.
Да, есть и еще один неприятный факт: я должен успеть на самолет, который через три часа улетает в Чикаго, для участия в какой-то национальной Чрезвычайной конференции молодых избирателей. Похоже, новой версии выдвижения Маккарти/Кеннеди 68-го года дан старт, и так как конференция начинается сегодня в шесть часов вечера, я должен попасть на самолет…
…Снова в Чикаго. Там никогда не бывает скучно. И вы никогда не знаете точно, какого рода дерьмо обрушится на вас в этом городе, но всегда можете рассчитывать на что-то подобное. Отправляясь в Чикаго, я каждый раз возвращаюсь оттуда со шрамами.
Январь
Полная безнадега… Профи высмеивают молодых избирателей… Свежее мясо для парней из задней комнаты… «Смерть надежды» и угасающие ожидания… Очередной крестовый поход Маккарти?.. Джон Линдси?.. Тухлое воскресение из мертвых Хьюберта Хамфри… Насилие в ложе для прессы и рейс TWA[13]… Кто такой Большой Эд и почему все к нему подкатывают?..
Спорных вопросов хватает. Чего нет, так это общественного интереса к ним. Возможно, нет и надежды. Крушение надежд – вот что было бы ужасно. Чернокожее население никогда не было циничным по отношению к своей стране. Однако разговоры, которые теперь можно услышать среди молодых обитателей южной стороны Чикаго, Гарлема или Бедфорд – Стайвесанта, свидетельствуют о зарождающемся цинизме. В свете того, что делает правительство, можно было бы ожидать от молодых чернокожих утраты веры во властные элиты, но здесь видно что-то другое – холодное безразличие, отдаление человека от человека. То, что вы слышите и видите, не гнев, не ярость, а угасание ожиданий.
Д. Брукнер, 6 января 1972 года, L. A. Times
Cтатья Брукнера посвящена настроениям молодых чернокожих, но, если не вчитываться внимательно, этот нюанс запросто можно упустить. Ведь среди молодых белых царят примерно такие же настроения, несмотря на вал активно финансируемых публикаций о потенциально массовом «голосе молодых избирателей»[14].
Двадцать пять или около того миллионов новых избирателей в возрасте от 18 до 25 лет, собирающихся голосовать, возможно, впервые в жизни, предположительно держат судьбу нации в своих энергичных молодых руках. По словам людей, утверждающих, что говорят от их имени, их «голос» достаточно мощен, чтобы вышвырнуть Никсона из его кабинета. Хьюберт Хамфри в 1968-м проиграл 499 704 голоса – крохотный процент от того, чем может оказаться в 1972 году «голос молодых».
Но не так уж много людей в Вашингтоне – даже среди кандидатов – воспринимают это всерьез. Они полагают, что молодые люди, которые будут в 1972-м голосовать в первый раз, разделятся в своих предпочтениях более или менее так же, как их родители, и появление 25 млн потенциальных новых избирателей означает лишь то, что эта огромная людская масса будет поглощена все той же старой системой… Просто очередная большая волна новых переселенцев, которые пока еще не знают, что к чему, но будут вынуждены быстро всему научиться, – так о чем беспокоиться?
Действительно, о чем? Подонки, которые так считают, возможно, снова окажутся правы, но на этот раз над этим стоит подумать, пусть даже за их правотой стоят неверные резоны. Почти все политики и представители прессы, которые низводят до нуля «так называемый голос молодых» как движущую силу на выборах 1972-го, оправдывают это свое отношение, уныло осуждая поколение «детей».
«Как много их вообще зарегистрируется? – вопрошают они. – И даже если предположить, что треть потенциальных избирателей может зарегистрироваться, многие ли из них на самом деле пойдут на участки и проголосуют?»
Каждый раз подразумевается, что угроза «голоса молодых» – это просто производящий много шума «бумажный тигр». Конечно, некоторые из этих детей придут голосовать, говорят они, но, судя по всему, таких будет не больше 10 процентов. Это, в первую очередь, студенты колледжей, а остальные 90 процентов составят военные, безработные, живущие на пособие, и работающие – пришедшие на свои первые рабочие места, сидящие на зарплатах, только что женившиеся. Старина, эти люди уже угодили в ловушку так же, как и их родители.
В этом заключаются их доводы… И, наверное, уже сейчас можно с уверенностью сказать, что в Вашингтоне нет ни одного кандидата в президенты, гуру СМИ или мастера закулисной политики, который искренне верит в то, что «голос молодых» окажет заметное влияние на исход президентской кампании 1972 года.
«Эти дети выключены из политики, – говорят они. – Большинство из них не желает даже и слышать об этом. Все, что они хотят делать, – это валяться на кроватях с водяным матрацем и курить эту проклятую марихуану…» И между нами говоря, Фред, возможно, это и к лучшему…
Среди полудюжины влиятельных вашингтонских организаций, утверждающих, что они говорят от имени «молодых избирателей», единственная, у кого действительно есть мускулы, – это Национальная ассоциация студенческих советов. В прошлом месяце она провела Чрезвычайную конференцию молодых избирателей в Чикаго, а затем вернула себе прежние позиции в округе Колумбия, собрав пресс-конференцию в здании старого сената, где объявила о созыве Национального молодежного собрания.
Как сказал 26-летний Дуэйн Дрейпер, главный организатор, идея заключалась в том, чтобы ввести студенческих активистов во власть на местном уровне в каждом штате и таким образом получить возможность влиять на ход выборов.
Эта пресс-конференция собрала уйму народу. От Государственной службы телевещания прибыл Эдвард Mорган, одетый в щегольской плащ от London Fog и покручивающий черный зонтик. От New York Times приехала какая-то женщина. Washington Post тоже был представлен каким-то писакой, а остальные национальные издания прислали тех же самых людей, которых они обычно отправляют на все мероприятия, проходящие в этой выгребной яме – Вашингтоне.
Как всегда, «пишущая братия» стояла или сидела скромным полукругом позади ряда телекамер кабельных каналов, в то время как Дрейпер и его наставник, сенатор Фред Харрис из Оклахомы, сидели за столом и объясняли, что успех встречи в Чикаго сдвинул с мертвой точки вопрос «голоса молодых» и вывел его на линию старта. Харрис почти не говорил; он просто сидел там и смотрел, словно Джонни Кэш, в то время как Дрейпер, бывший президент студсовета Оклахомского университета, рассказывал пресыщенной прессе, что «голос молодых» станет важным и, возможно, даже решающим на выборах этого года.
Я опоздал минут на десять и, когда подошло время спрашивать, задал тот же самый вопрос, что и Элларду Лоуэнстейну на такой же пресс-конференции в Чикаго: будет ли Молодежное собрание поддерживать Хьюберта Хамфри, если тот станет кандидатом от Демократической партии?
Лоуэнстейн тогда отказался отвечать, заявив: «Мы будем форсировать эту переправу, если подойдем к ней». Но в Вашингтоне Дрейпер ответил: «Да», – голос молодых может поддержать Хьюберта, если он «займет правильные позиции».
– А как насчет Джексона? – спросил я.
Последовала пауза… Но в конце концов Дрейпер заявил, что Национальное молодежное собрание может также поддержать и Джексона, «если он проявит себя».
– Проявит себя в чем? – решил уточнить я.
К этому времени я чувствовал себя так, словно сидел там совершенно голый и оттого внушал подозрения. Мой наряд и поведение в целом по вашингтонским стандартам никуда не годятся. В этом городе не принято носить «левисы», и если ты появляешься где-то в джинсах, тебя принимают за обслугу или курьера. Тем более на пресс-конференциях высокого уровня, где любое отклонение от стандартного журналистского дресс-кода считается грубым и, возможно, даже опасным нарушением.
В Вашингтоне все журналисты одеваются, как банковские служащие и как люди, у которых нет проблем. Специалисты по работе с прессой мистера Никсона, например, сразу дали мне понять, что журналистская аккредитация в Белый дом мне не светит. Когда я позвонил в первый раз, мне сказали, что они «никогда не слышали о Rolling Stone».
– Катящийся что? – переспросила женщина.
– А вы спросите у кого-нибудь помоложе вас, – сказал я.
– Спасибо, – прошипела она. – Я так и поступлю.
Следующим препятствием на моем пути стал заместитель пресс-секретаря Белого дома, безликий голос по имени Джеральд Уоррен, заявивший, что Катящемуся-Куда-Бы-То-Ни-Было не нужна журналистская аккредитация в Белый дом, несмотря на тот факт, что до того ее без хлопот получили всевозможные странные издания, в том числе студенческие газетки типа Hatchet Университета Джорджа Вашингтона.
Единственные люди, которые, судя по всему, по-настоящему заинтересованы в выборах-72, – это фактические их участники – кандидаты, их оплачиваемый персонал, тысячи журналистов, телевизионщики и других связанные с медиа шустрилы, которые проведут большую часть этого года вместе, изо всех сил раскручивая кампанию… И, конечно, всевозможные спонсоры – «денежные мешки» на языке нынешних политиков, – которые собираются изрядно погреть руки по меньшей мере ближайшие четыре года, если сумеют пропихнуть своего человека за финишную черту на волосок впереди остальных.
Все, что связано с «денежными мешками», – по-прежнему один из самых волнующих моментов президентской кампании, но даже здесь напряженность постепенно идет на спад – в первую очередь потому, что большинство действительно серьезных спонсоров еще несколько лет назад поняли: банк можно сорвать, «помогая» сразу двум кандидатам, а не одному, даже если при этом пойдешь под откос с тем из них, кто окажется неудачником.
В 1972 году этой тактики, вероятно, будет придерживаться и миссис Релла Фактор – бывшая жена Джейка-парикмахера[15] и главный спонсор кампании Хьюберта Хамфри в 1968-м. В прошлый раз она не получила прибыли от своих вложений. Но в этом году, используя новый метод, может купить дружбу двух, трех или даже четырех кандидатов в президенты по той же цене, предусмотрительно сделав инвестиции в Хьюберта, Никсона, и, возможно, – это как раз для такой буйной мегеры, как она, – подбросив кусок Джину Маккарти, который, похоже, на этот раз собирается отчебучить что-то по-настоящему странное.
Я питаю своего рода слабость к Маккарти. Ничего серьезного, но я помню, как стоял рядом с ним под снегом у проходной обувной фабрики в Манчестере, Нью-Гэмпшир, в феврале 1968 года. В пять часов свисток возвестил об окончании рабочего дня, и он был там, посреди толпы рабочих, ломанувшихся на автомобильную стоянку. Я никогда не забуду выражение боли на лице Маккарти, когда он стоял с протянутой рукой, повторяя снова и снова: «Пожмите руку сенатору Маккарти… Пожмите руку сенатору Маккарти… Пожмите руку сенатору Маккарти…» Его напряженную застывшую улыбку, когда он нервно шагал навстречу кому-то более-менее дружественно настроенному: «Пожмите руку сенатору Маккарти…» Однако большинство рабочих не обращали на него внимания и не замечали его протянутой руки. Глядя в одну точку перед собой, они спешили к своим машинам.