Я быстро просматриваю следующую страницу, потом еще одну и еще, пока не натыкаюсь на надпись вверху страницы: ПРЕССА. Под ней отец поместил длинный список звонков, где указал дату, время, имя звонившего и название СМИ. Не все названия мне знакомы, но многие бросаются в глаза. People magazine. The Today show. The Atlanta Journal-Constitution. Diane Sawyer. USA TODAY.
– Как они меня нашли? Нашего номера нет в справочнике.
Дэйв устраивается во главе стола, держа в руках сэндвич с яйцом и беконом.
– Не знаю, но телефон звонит не переставая. Где-то с час назад мы его отключили. Но когда я последний раз смотрел, у дома стояло три новых фургона.
– Серьезно?
– Абсолютно. И ты помнишь ваше с Уиллом фото с последнего Нового года? Оно заполонило весь Интернет.
Ну что ж, они могли выбрать снимок и похуже. Наш лучший отпуск, на лицах сияют глуповатые улыбки, Уилл обнимает меня. Снимок мне так понравился, что я установила его в качестве аватарки на своей странице в «Фейсбуке», оттуда они его, вероятно, и взяли.
Мама ставит передо мной тарелку, на которой высилась небольшая гора еды.
– Вот, лифье[4]. Постарайся поесть хоть немного.
Я беру вилку, отрезаю маленький кусочек сосиски и катаю его туда-сюда по тарелке, пока мама не уходит обратно на кухню.
Отец переворачивает страницу.
– «Либерти эйрлайнс» открыла Центр помощи семьям в международном терминале Хартсфилда. Твое контактное лицо дама по имени… – он надевает очки и сверяется со своими записями, – Энн Маргарет Майерс.
Дэйв фыркает, откусывая гигантский кусок.
– Какой идиот собирает родственников погибших при крушении в аэропорту?
– Очевидно, «Либерти эйрлайнс», – говорит отец. – Мы должны приехать для того, чтобы они могли, цитирую: «Принести соболезнования и предоставить консультации, обсудить планы и ответить на вопросы».
– Планы? – переспрашиваю я. – Какие планы?
– Ну, для начала они говорят о поминальной службе в эти выходные.
Отец старается говорить как можно мягче, но я все равно чувствую, как во мне закипает уже знакомый гнев. Намерение «Либерти эйрлайнс» устроить поминальную службу походит на оскорбление, это то же самое, как если бы сосед, задавивший вашу собаку, в качестве покаяния принес вам цветы. Я не собираюсь принимать их публичные извинения и не в силах простить им их ошибку.
– То есть я должна принять помощь от людей, по чьей вине погиб мой муж? Это же абсурд. – Я с силой отодвинула тарелку на середину стола, и пирамида из омлета съехала через край.
– Так может показаться, милая, но это касается не только «Либерти эйрлайнс». Там будут и представители Красного Креста, и ребята, которые собирают информацию о крушении. Мне интересно послушать, что они скажут и чего мы не узнаем из телевизора или газет.
– Может, ты спросишь у них, кто поднял шумиху в прессе, – говорит мама, с грохотом ставя на стол солонку и перечницу. – Это непростительная ошибка, и мне не терпится высказать этим людям все, что я о них думаю.
– Кто бы это ни был, он лишится работы, я прослежу за этим. – В отце просыпается командир – его голос звучит решительно, громко и четко. Он поворачивается ко мне, и выражение его лица сменяется со свирепого на обеспокоенное. – Милая, нравится тебе это или нет, но рано или поздно нам придется пообщаться с «Либерти эйрлайнс». Если хочешь, я могу взять это на себя или, наоборот, не стану вмешиваться, и ты уладишь все сама. Решать тебе. Ты не думаешь, что нам в любом случае нужно, как минимум, съездить туда и послушать, что скажет эта мисс Майерс?
Мне совсем так не кажется. Я видела такое по телевизору – рыдающие родственники проталкиваются сквозь окружившие их телекамеры, стремящиеся показать их отчаяние всему миру. И теперь отец предлагает мне стать одной из них?
И потом, у меня слишком много вопросов, и прежде всего: «Что вы сделали с моим мужем?» Если у этой мисс
Энн Маргарет Майерс есть ответ, то она может разместить мое зареванное лицо хоть на светодиодных экранах на бейсбольном стадионе «Сан Траст Филд», мне плевать.
Я встаю из-за стола и иду наверх одеваться.
В последний вечер своей жизни Уилл готовил. Не какие-то там полуфабрикаты или что-то из отдела замороженных продуктов, а настоящую домашнюю еду. Для человека, который, когда мы познакомились, даже не умел резать помидоры, приготовить ужин, видимо, было непростым делом, и он, вероятно, потратил на это целый день. Возможно, он что-то предчувствовал, что-то говорило ему, что его час близок, но в тот вечер – в нашу седьмую годовщину – меня ждала домашняя еда, к тому же впервые приготовленная им собственноручно.
Я застала его на кухне склонившимся над моей поваренной книгой, в воздухе витал восхитительный аромат.
– Что происходит?
Он поспешно обернулся, в волосах застряла веточка тимьяна, а выражение лица одновременно было гордым и виноватым.
– Э… Ну… Я готовлю.
Что ж, это было очевидно. Он использовал все имеющиеся у нас кастрюли и сковородки, каждый сантиметр кухонного стола был завален продуктами, специями и кухонными принадлежностями. Сам Уилл с головы до ног был в муке и масле.
– Что ты делаешь? – улыбнулась я.
– Ростбиф из спинной мякоти, молодой картофель с маслом и петрушкой, а как называются эти тощие стручки в беконе, я забыл.
– Зеленая фасоль?
Он кивнул.
– А еще я приготовил десерт. – Он показал на два шоколадных фондана в белых формочках, остывающих рядом с плитой. Он даже посыпал их сахарной пудрой.
Видя, что я молчу, он сказал: – Мы все еще можем куда-нибудь пойти, если хочешь. Я просто подумал…
– Идеально, – произнесла я, и действительно так думала. Мне было все равно, что в кухне разгром, или что у нас забронирован столик в новом модном суши-ресторане в Бакленде. Уилл готовил, и делал это для меня. Я улыбнулась и потянулась его поцеловать. – Ты идеальный.
Чего нельзя было сказать о еде. Мясо оказалось пережаренным, картошка разваренной, а фасоль холодной, но ничего вкусней я не пробовала. Я съела все до последнего кусочка. После ужина мы отправились наверх, прихватив с собой десерт, и наслаждались им в постели. Вкус поцелуев смешивался со вкусом шоколада, сводя нас обоих с ума, и мы любили друг друга так, будто завтра никогда не наступит.
Но завтра наступило.
8
– Миссис Гриффит, позвольте мне прежде всего выразить вам свои глубочайшие соболезнования в связи со смертью вашего мужа.
Отец, Дэйв и я плечом к плечу сидим напротив нашего куратора в «Либерти эйрлайнс», Энн Маргарет Майерс, худенькой женщины с убранными в хвост белокурыми волосами. Судя по карточке, висящей у нее на шее, она специалист по оказанию помощи, и я с первого взгляда проникаюсь к ней ненавистью. Я ненавижу ее накрахмаленную розовую блузку и то, как она наглухо застегнута на все пуговицы до самой ямки на шее. Ненавижу ее французский маникюр и то, что она так крепко сцепила руки, что даже кожа на пальцах побелела. Ненавижу ее тонкие губы, и глаза цвета грязной лужи, и выражение сочувствия, настолько преувеличенного, что мне приходится сидеть на руках, чтобы не сорвать эту маску с ее лица.
Отец кладет руки на деревянный стол.
– Собственно, мисс Майерс, для начала мы хотели бы, чтобы вы объяснили нам, как так получилось, что имя Уилла стало известно прессе, прежде чем его жена узнала о том, что он был в том самолете.
Энн Маргарет выпрямляется на стуле.
– Простите?
Отец пожимает плечами, и этот жест не случаен.
– Казалось бы, у авиакомпании есть лучшие способы известить родственников, чем сообщать имена пассажиров журналистам, но что я в этом понимаю? Я думаю, что вы в «Либерти эйрлайнс» смотрите на вещи по-другому. Могу сказать одно: эта ваша политика – дерьмо.
– Я… – Она открывает и закрывает рот, как выброшенная на мель рыба. Она смотрит то на отца, то на меня. – Вы узнали о мистере Гриффите из новостей?
Мы втроем киваем.
– О боже, я понятия не имела. Уверяю вас, миссис Гриффит, и вас, мистер Стаффорд, что это не политика «Либерти эйрлайнс». Кто-то совершил огромную, непростительную ошибку, и поверьте, я очень, очень сожалею.
Я знаю, что она делает. Она пытается дистанцироваться и от компании, и от совершенных ею ошибок, но на это не я куплюсь. Ни за что.
Отец, судя по его хмурому виду, тоже не настроен отступать.
– Я ценю это, мисс Майерс, но уверен, вы понимаете, что ваших извинений недостаточно. Нам нужны объяснения, и мы хотим услышать их от тех, кто действительно в ответе за произошедшее.
Он откидывается назад, скрестив руки на груди, – авторитетный, властный, не терпящий возражений. В нужный момент на отца всегда можно положиться. Сегодня он командует.
Энн Маргарет явно напугана.
– Конечно, я понимаю. Как только мы закончим, я выясню, чья это вина, и организую для вашей семьи личную встречу с этим человеком. Устраивает ли вас троих такое решение?
Отец сдержанно кивает, я же не двигаюсь. По-моему, она просто пытается нас задобрить, но я слишком устала, слишком потрясена и разбита, чтобы что-то говорить, иначе я бы давно уже придушила ее.
Мы сидим в представительском зале ожидания авиакомпании «Либерти эйрлайнс» в новеньком новом терминале аэропорта Хартсфилд. Это просторное, роскошно декорированное помещение с зонами отдыха и баром, одна из стен которого, полностью стеклянная, выходит на зону посадки и высадки пассажиров. Самолеты с ревом снуют туда-сюда по ту сторону стекла, словно гигантские снаряды, возбуждая во мне преступные намерения.
– Журналисты уже добрались до вас? – спрашивает Энн Маргарет, и я поворачиваюсь к столу.
Дэйв кивает.
– Они все утро звонили на домашний телефон, и на улице дежурит пара фургонов. Кое-кто из репортеров даже набрался наглости позвонить в дверь и попросить об интервью.
Она с отвращением качает головой.
– Мы специально просили представителей прессы уважать частную жизнь семей, но не все журналисты прислушиваются к нашим просьбам. Единственное, что я могу сделать, – это помочь вам избежать встречи с ними на выходе. Могу я предложить вам попросить кого-то из друзей семьи взять на себя общение с прессой? Тогда вам не придется встречаться с ними, пока вы не будете готовы.
Отец внес еще один пункт в свой список, занимавший уже несколько страниц.
Вокруг нас много людей, и все они плачут. Седой мужчина с небритым лицом, индианка в сари цвета бирюзы с серебром, чернокожий подросток, у которого брильянты в запонках больше, чем камень в моем обручальном кольце. Слезы текут у них по щекам, но они этого не замечают. Кажется, что сам воздух в зале пропитан отчаянием. Вид чужого горя так же заразителен, как зевота. Внезапно я тоже начинаю всхлипывать.
Энн Маргарет протягивает мне упаковку салфеток.
– Мисс Майерс, – говорит отец, – может, вы вкратце познакомите нас с последними новостями? Есть какая-то новая информация?
– Прошу вас, зовите меня Энн Маргарет. И да, конечно. Как вы, возможно, слышали, оба черных ящика, бортовой регистратор полетных данных и речевой самописец из кабины пилотов, найдены и отправлены в Национальный совет по безопасности на транспорте для исследования. Однако должна вас предупредить. Окончательный отчет будет готов только через несколько месяцев, а то и лет.
Я морщусь. Месяц и то звучит как целая вечность, а тут годы.
– Между тем… – Она чуть пододвигает к нам папку с документами и указывает кончиком пальца на напечатанный на ней адрес сайта. – Это теневой сайт, то есть он не предназначен для широкого доступа. На него нет ссылок, найти его можно, только набрав точный адрес. «Либерти эйрлайнс» будет размещать на нем отчеты и новую информацию, доступ к которым будет только у друзей и родственников пассажиров. Вы также сможете найти там список имен, телефоны и адреса электронной почты всех сотрудников группы помощи и содействия семьям погибших. Они доступны круглосуточно. Вы – моя семья, и помогать вам – моя первостепенная задача.
Я поднимаю голову и смотрю на нее.
– В каком смысле мы ваша семья?
Она улыбается мне:
– За семьей каждого из погибших пассажиров закрепляется специалист по оказанию помощи и содействия. Для вашей семьи – это я. Вы – моя семья. Если кому-нибудь из вас что-то понадобится, вам нужно просто сказать об этом мне, и я обо всем позабочусь.
– Превосходно. Для начала верните мне моего мужа.
Она опускает плечи, наклоняет голову и вновь надевает маску сочувствия.
– Мне жаль, что я не могу этого сделать, миссис Гриффит. Правда, жаль.
Я ненавижу эту женщину. Ненавижу так сильно, что на пару секунд даже начинаю верить во все, что случилось. Конечно, я понимаю, что в том, что кто-то небрежно провел проверку безопасности или совершил крен влево, когда надо было повернуть вправо, нет ее вины, но и в ее притворное «я на вашей стороне» тоже не верю. Если эта женщина действительно так печется о моих интересах, как утверждает, она скажет мне то, что я хочу услышать.
– Как мой муж попал в самолет?
Энн Маргарет не сразу улавливает, о чем идет речь, а потом виновато улыбается:
– Простите, но я не совсем понимаю, что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, видел ли кто-нибудь, как он заходил в самолет? Дело в том, что он вышел из дома с опозданием, и, даже если он не застрял в пробке, что маловероятно, ему еще нужно было пройти досмотр и попасть в терминал. В самолет в таком случае он должен был войти последним, даже если каким-то чудом не опоздал.
Она ерзает на стуле и поглядывает на отца, словно ждет, что он ей поможет. Не дождавшись поддержки, она переводит взгляд на меня.
– Вы спрашиваете, почему в авиакомпании уверены, что ваш муж сел в самолет?
– Да. Именно это я и пытаюсь выяснить.
– О'кей. Давайте подумаем, хорошо? Все авиакомпании придерживаются определенных процедур. Так что ошибки, подобные той, о которой вы говорите, невозможны. Билеты пассажиров сканируются на контрольно-пропускном пункте, а потом еще раз уже на выходе на посадку. Прямо перед посадкой в самолет. Техника не врет. Она гарантирует нам отсутствие ложноположительного ответа.
Я слышу смех Уилла так ясно и отчетливо, как будто он сидит рядом со мной. Если бы это было так, он объяснил бы этой леди, что техника врет по определению, поскольку ее создают и контролируют люди. Бывают сбои. Бывают поломки. Бывают ложноположительные и ложноотрицательные ответы. Так что Энн Маргарет может сколько угодно пытаться убедить меня, что я напрасно трачу время, но я уверена, что тут не все так однозначно.
Вспышка гнева сменяется чувством удовлетворения. Если авиакомпания могла совершить столь вопиющую ошибку: не позвонив мне, прежде связаться с прессой, то кто возьмется утверждать, что имя Уилла в списке пассажиров тоже не было ошибкой? Гигантской, переворачивающей жизнь, но все же ошибкой.
– Что, если, уже идя по телетрапу, он повернулся и пошел обратно? А служащая на пропускном пункте проверяла билеты других пассажиров и не заметила, как он вышел.
– Полагаю, такое возможно… – Энн Маргарет отводит глаза в сторону и даже не скрывает своих сомнений. Она также не задает самый очевидный вопрос – почему кому-то вообще могло понадобиться развернуться и выйти? Если бы она спросила, я сказала бы ей, что это был не тот рейс, летевший не в том направлении. – Может, вы хотите поговорить с кем-нибудь?
Это другой разговор. Я уже собираюсь кивнуть, полагая, что она имеет в виду своего босса или, еще лучше, начальника службы безопасности Хартфилда.
– Со священником или с кем-то из светских служб? У нас здесь работают психологи из Красного Креста, а также представители основных религиозных конфессий. Кого вы предпочитаете?