– И что, это может как—то охладить ваш интерес? – не удержался Фадеев.
– В силу своего воспитания я не склонен разрушать чужие связи и браки. Не знаю, насколько это понятно вам, – парировал Даниэль.
– Ясно. И что же вы хотите от моего агентства? – Фадеев не сводил цепкого взгляда с Даниэля, и на одно короткое мгновение тому стало очень не по себе:
– Я хочу, чтобы вы организовали слежку за этой женщиной. Выясните о ней всё. Я хочу знать, где она живет. С кем она общается. Её типичный распорядок дня. Её вкусы. Её пристрастия… Ничто так не характеризует человека, как дела, которыми он занимается каждый день, – сказал Кейд, и Фадеев не мог с ним не согласиться. – Меня не будет в Москве примерно три – четыре дня, – продолжал Даниэль. – За это время вы сможете собрать первичную информацию, за которую я заплачу. Мы встретимся с вами в среду – ну, или в четверг. Вы расскажете мне всё, что узнаете о Маркетологе. По итогам нашей встречи я решу, продолжать ли вам слежку дальше, или же я лично займусь Александровой.
Фадеев снова сцепил руки в замок, заглянул в непроницаемые глаза вальяжного мужчины, сидящего напротив него, и сказал:
– На мой взгляд, в ваших безупречных рассуждениях, господин Кейд, есть одно слабое место.
– Да? И какое же? – лениво осведомился тот.
– Дело в «НОРДСТРЭМ». Это довольно солидная компания с безупречной репутацией. По крайней мере, так пишут о ней в наших СМИ, которые зачастую предпочитают собирать сплетни, а не публиковать факты. Тем не менее, отсутствие скандалов и сплетен вокруг «НОРДСТРЭМ» – это результат работы её пресс—службы. Но это только одна сторона медали. Для меня солидная репутация «НОРДСТРЭМ» означает то, что у этой корпорации прекрасная служба безопасности, которая, судя по всему, очень хорошо и профессионально делает свою работу… Не секрет, что причина поражений многих игроков на рынке кроется не в слабых технологиях, а в человеческом факторе – ведь, в итоге, все мы зависим от людей, которые на нас работают… Подчинённый, имеющий доступ к тайне босса, может выдать её под давлением, из—за шантажа, по глупости, ну или просто из—за своей беспечности. В «НОРДСТРЭМ», судя по всему, такие истории целиком и полностью исключены. А это значит, что служба безопасности «НОРДСТРЭМ» очень тщательно проверяет своих сотрудников. Так неужели вы думаете, что Маркетолог не проходила проверку до того, как начала работать на «НОРДСТРЭМ»? И как могла такая фирма просмотреть белые пятна в биографии этой женщины – или все тёмные отметки на её репутации?
– Ну, тут всё зависит от того, кто руководит службой безопасности, – усмехнулся Кейд.
– Мне расскажете? – вежливо спросил Фадеев. Впрочем, сам он уже принял решение отказать Даниэлю в заключении контракта.
Но тут Кейд произнес:
– Ирину Александрову – Маркетолога – на самом деле зовут Ирина Файом. Может быть – Ирина Самойлова. А может быть, у неё есть и другая фамилия – например, Кузнецова… Я так считаю, потому что эта женщина тесно связана с вице-президентом по инновационным стратегиям «НОРДСТРЭМ», Дмитрием Кузнецовым. Они, по меньшей мере, друзья. Я знаю это со слов моей дочери, которая работает у него помощником. К тому же собеседование с моей девочкой проводили и Кузнецов, и наша Ирина Александрова. Вы, кстати, знаете, что именно Дмитрий Кузнецов руководит проектом по созданию защищенного кода «НОРДСТРЭМ»?
– Безусловно. Ну и что? Что это меняет?
– В моем случае – многое. Например, я знаю, что Дмитрий Кузнецов возглавляет службу безопасности этой фирмы.
– Что вы хотите этим сказать? – нахмурился Александр Иванович.
– Я хочу сказать, что Дмитрий Александрович Кузнецов является главой внешней разведки «НОРДСТРЭМ». И он вполне мог скрыть все тайны Маркетолога – женщины, у которой так много имен – от своего руководства, – отрезал Даниэль.
Повисла пауза. Теперь, когда все точки над «i» были поставлены, Фадеев внимательно смотрел на мужчину, сидевшего перед ним. Поза Кейда по—прежнему излучала беспечность, а его взгляд был безмятежным, и всё же хозяин агентства успел заметить, как в глазах Даниэля мелькнул отблеск очень недоброго пламени.
И Фадеев кивнул:
– Ну что ж, ваша логика мне ясна. Ваши доводы мне тоже, в общем и целом, понятны. – Помедлив, Фадеев встал и отправился к своему рабочему столу. Даниэль посмотрел на него со злорадством и любопытством. Фадеев уселся за рабочий стол и включил ноутбук. «Контракт мой», – поздравил себя Даниэль.
Между тем Фадеев открыл в компьютере локальный диск. Перешёл к электронным фолдерам, названным по делам, которые вело его агентство. Фадеев пропустил фолдер с делом «117S», законченным в этот четверг. Не остановился он и на папке «118S», которую специально завел для дела Маркетолога. Та папка, что искал Александр Иванович, была в самом конце списка. Для того, чтобы открыть её, требовался пароль – всего четыре буквы.
«МИТЯ», – ввёл Фадеев в диалоговом окне. И папка открылась.
– Ваш договор будет готов через три минуты, господин Кейд.
– Я знал, что вы мне не откажите.
@
5 апреля, 2015 года, воскресенье, утром.
Живой Журнал Андрея Исаева. Запись №2.
«09:38. Сижу на пересечении Кутузовского с Минской, в «Четырёх временах года». Доедаю свой нехитрый завтрак, допиваю кофе. Одним глазом кошусь на молоденькую официантку лет двадцати с коротким чёрным хвостиком и быстрыми, как у козы, ножками. Девчонка летает между столиками, кокетливо улыбается ранним посетителям и делает вид, что она – фея. И эта Фея мажет по мне глазами и, кажется, всерьёз готова исполнить одно моё желание. А может, и не одно… Я равнодушно перевожу взгляд за окно. Мне нет до этой Феи ровно никакого дела. Я смотрю на свободный в это время Кутузовский проспект с оттенками серого и голубого. И думаю я о том, что при желании можно переложить любую дерьмовую историю жизни в какую—нибудь славную сказку.
Одну такую «сказочку» я сейчас расскажу…
Апрель 1996 года. Мне тринадцать с половиной, я учусь в восьмом классе, в четверти мне грозит «пара» по английскому, а в перспективе – ПТУ. Под нажимом Дядьсаши (который, кстати сказать, занимался мной чаще, чем мой родной папа Сережа) я отправился на занятия к репетитору. Доехал до станции метро «Алексеевская», выбрался в город и сверился с запиской, которую Дядьсаша вручил мне. По ней я быстро нашёл старый белый двенадцатиэтажный дом, в котором не было лифта. Поднялся по крутой лестнице на пятый этаж и нажал на кнопку звонка. Раздались соловьиные трели, дверь открылась, и я увидел пожилую женщину с добрым лицом и мудрым, знающим взглядом.
– Здравствуй. Ты Андрей? – любезно спросила она меня. Голос у неё был гибким, блестящим – настоящее сопрано, которое проникает во все уголки души. Одним словом, голос мне понравился, и я очень вежливо сказал:
– Ага. А вы – учительница английского, Марина Витальевна Абрамова?
– Да. Ну, проходи, – приглашает меня женщина, – и на беспорядок внимания не обращай: мы с Аришей только неделю назад переехали.
Переступаю порог дома и оглядываюсь: точно, переезд. Коробки, ещё неразобранные вещи, бесчисленные связки с книгами. Но бардака и грязи нет, и мне это нравится.
– Не разувайся, – глядя на мои ноги, говорит женщина. – Не люблю я эту новомодную барскую привычку заставлять гостей летом туфли снимать.
– Это кроссовки, а не туфли, – невозмутимо подкалываю женщину я. Марина Витальевна окидывает меня заинтересованным взглядом и подозрительно принюхивается к запаху табака, который от меня исходит.
– Вижу, – заявляет «училка», – ладно, вытирай ноги и проходи в комнату… Ариша! – зовёт женщина ту, с кем я пока не знаком, – Ариша, выйди к нам!.. Ариша – это моя внучка, – поясняет Марина Витальевна и исчезает в недрах кухни. – Вы с Аришей поболтайте пока, а я чай поставлю. С пирожками. Андрюша, ты сладкие пирожки будешь?
– Меня Андрей зовут. И – да, спасибо большое, – не в силах преодолеть вбитые мне мамой правила хорошего тона, отвечаю я.
– Андрей, а чай сладкий? Ты будешь сладкий чай? – доносится до меня голос Марины Витальевны. На языке у меня закрутился ответ, смысл которого сводится к тому, что сладкое не только липко, но и вредно (следующим будет вопрос «а где у вас тут покурят?»). Я открываю рот – и застываю, потому что передо мной появляется самое прекрасное создание на свете.
Стою столбом и не верю собственным глазам. Девочка была чудесной. Идеальная, семнадцати лет, гибкая и стройная, ростом чуть ниже меня. Светлые волосы по пояс и загорелые ноги нереальной длины. А ещё – очень странные, мерцающие глаза, которые я пока не могу рассмотреть, потому что девочка повернулась к окну спиной. Но мне кажется, что солнце через кружево тюли целует её. Довершают вид девочки шорты и какой—то модный, в тон вельветовым шортам, свитер. Девочка ставит ступню одной босой ножки на ступню другой и сморит на меня с любопытством. Потом поднимает вверх руки и одним неуловимым движением ловко превращает копну своих белых волос в хвост, а заодно показывает мне загорелую впадину живота. Держа одной рукой волосы, другой девочка достает из кармана круглую, до нелепого огромную, ярко—красную пуговицу, с остроумно пропущенной в её дырки чёрной аптекарской резинкой, и скрепляет свой хвост на макушке. Мое сердце даёт два глухих удара, я шепчу: «Красная Шапочка…» и улетаю в сказку…
Прошло столько лет, но я до сих пор помню нежное, тронутое природным загаром лицо, и то, во что эта девочка была одета и как выглядела эта её дурацкая пуговица. А ещё я с лёгкостью могу представить себе золотистую впадину её живота и бесконечные ноги. Кстати сказать, реакция у меня на эти части женского тела до сих пор та же…
А тогда я уставился на Красную Шапочку и хрипло сказал ей:
– Э—э.. привет.
– Ага, и тебе хэллоу, – беспечно и насмешливо отвечает мне девочка. Боже, какой у неё голос: чуть хриплый, а диапазон такой, что блюз можно петь. Или – шептать признания. Лучше всего в этом голосе звучат ноты второй октавы, где верхние тоны легко поддаются изменению силы звука, и… так, ладно: да, у меня абсолютный слух. И – да, я в детстве играл на скрипке. И – да, спасибо за это всё моей маме Свете!
– Ты кто? – чуть свысока спрашивает меня девочка.
– Я? – «Придурок, зачем я её переспрашиваю?»
– Нет, я, – тут же воспользовалась моим промахом вредная Красная Шапочка.
«Ну, всё понятно: передо мной – привыкшая к поклонению звезда.»
– Я – Андрей, – говорю «звезде» я взрослым независимым голосом.
– А «сладкий», прости, это твоя фамилия? – преувеличенно—вежливо осведомляется она.
– Нет, детка, сладкий – это моё призвание. Тебе показать? – На лице у меня невинно—невозмутимое выражение, с которым я и вываливаю свой вопрос. Девочка прямо отпала.
«Ну что, съела? Ага, я и сам звезда. Это я только с виду пай—мальчик. Ты лучше у старой карги директрисы спроси, зачем она мою мать вызвала. Из—за английского и ботаники, что ли? Как бы ни так, это я её племяннику навалял за то, что он юбки задирал старшим школьницам. Мой гарем, не его!..» Вру: просто мне девчонки тогда пожаловались…
Красная Шапочка изумлённо распахивает глаза, хлопает ресницами. Потом на её губах расцветает улыбка, и девочка начинает смеяться. Вместе с ней начинаю веселиться и я, постепенно оттаивая.
– А, так ты, наверное, еще один ученик моей бабушки… Мне дядя Саша что—то такое про тебя говорил, – и Красная Шапочка небрежно щёлкает пальцами. Я немедленно убираю улыбку с лица, но молчу: я и в детстве был терпеливым и всегда предпочитал оставлять за собой только последнее слово.
– Чего молчишь—то, Андрей? Стесняешься, что ли? – продолжает дразниться Шапочка и складывает тоненькие ручки на пухлой груди.
– А ты у нас ничего не стесняешься? Может, и мне дашь урок по преодолению комплексов? – Тут я откровенно прищуриваюсь и совершенно по—хамски оглядываю девочку с головы до ног. (Нет, у меня ещё не было тогда определённого опыта, зато были друзья – настоящие оторвы). Щёки у Красной Шапочки заалели, а глаза заметались. Потом девочка прикусила губу, а мне стало её жалко.
– Ладно, прости, – неохотно каюсь я.
– Так—так, – ледяным тоном процедила Шапочка, – значит, «прости», да?.. Ну ладно, мальчик. Будем считать, что ты выиграл… на первый раз. Бабуля! – кричит девочка и сбегает от меня на кухню. – Бабуля, я пойду гулять.
– А с кем? – резонирует из кухни Марина Витальевна, отчаянно гремя тарелками. Я морщусь. Да, я хочу пить и есть, но грохот посуды раздражает: к тому же, он может заглушить то, что ответит сейчас бабушке Красная Шапочка. А мне безумно интересно, с кем эта девочка намылилась и куда.
– С Колей и с Денисом. И с Мишей Иванченко. И Митя тоже будет. Ему папа мотоцикл купил, Митя о таком три года мечтал. А потом мы с Митей в Серебряный Бор поедем. Вместе, вдвоём… Дай нам с Митей что-нибудь вкусненькое.
«Ну, всё ясно: Красная Шапочка ненавязчиво показывает мне, кто она и кто я, и где моё место под солнцем. Но в открытую связываться со мной ей уже не улыбается.»
– Ладно, Ариша, только умоляю, возвращайся не поздно. Желаю вам с Митей хорошо провести время, – говорит Марина Витальевна.
– Ага. Ну, я пошла, – беспечно отвечает внучка и суёт нос в комнату, где, напрягая слух и разглядывая стены, с фальшиво—скучающим видом стою я.
– Ну, пока… Серый Волк Андрей, – веско говорит девочка и вдруг склоняет голову к плечу и улыбается мне. И этот жест, и эта улыбка настолько пленительны, что я замираю. Я ничего не могу поделать с собой, и я тоже ей улыбаюсь – в первый раз, искренне и открыто. Теперь ни с того, ни с сего замирает Красная Шапочка. Она смотрит на меня так, как будто я – феномен. Точно я один такой на свете. Не сказав мне больше ни слова, Красная Шапочка вздрагивает, бледнеет, опускает ресницы и медленно уходит. Зато теперь столбом стою я, в первый раз увидев её нереальные, ошеломительные глаза ярко—синего цвета…
Вот так я и влюбился в неё. Нет, мне совсем не хотелось взять Красную Шапочку за руку и под детские песни Шаинского уйти вместе с ней в закат. Я действительно, совершенно по—взрослому в неё влюбился. Я захотел её – всю, сразу и до конца. Я ею бредил. Я восхищался ею. Я убил бы любого, кто посмел бы обидеть её или сказать мне, что она любви не достойна. Я целый месяц жил в каком—то дыму, в вечном предвкушении встречи. Я видел Красную Шапочку перед собой днём и грезил о ней ночью. Она снилась мне. Она была первой, о ком я вспоминал, как только открывал глаза, просыпаясь. Мой мир сузился до одного взгляда её синих глаза.
И я начал мотаться на уроки английского языка, только чтобы её видеть. Я потчевался омерзительно—сладким чаем с опостылевшим мне на всю жизнь сладкими пирожками. Я делал все уроки, я зубрил огромные словари, я достал английским и мать, и сестру, и Дядьсашу. Это был настоящий подвиг: я ни разу не отказался на «Алексеевской» от процесса поглощения сладкой гадости и ни разу не опоздал, лишь бы бабушка Красной Шапочки меня не выгнала.
В июне я сдался окончательно и притащил в дом Марины Витальевны сменную обувь. Первое, что сказала Красная Шапочка, когда увидела мои кеды, это:
– Ой, какие беленькие… Боже мой, я сейчас прямо расплачусь от умиления. Ты, Серый Волк, ещё весь свой гардероб сюда перетащи. – Поджав клубничные губки, Ира злорадно посмотрела на меня. Недолго думая, этой-то сменной кедой я и влепил ей по заду. Красная Шапочка ойкнула, подпрыгнула и ухватилась за поражённое место.
– Если там больно, то я могу там поцеловать, – ухмыльнулся я. Красная Шапочка замерла, а потом разразилась буря.
– Я тебя убью, Серый Волк! – Ира была в бешенстве.
– Валяй, – бодро разрешил я. Ира попыталась отвесить мне подзатыльник, но я от неё увернулся. – Руку себе не вывихни, – засмеялся я. Красная Шапка надулась, смерила меня злым взглядом, поправила на голове свою дурацкую пуговицу и ушла гулять. Через час, нагулявшись, вернулась. Холодное лицо и решительный вид Снежной Королевы.