Устроенный минометчиками котлован напоминал лунные кратеры: выемка в земле, а вокруг кольцом бруствер, и торчат стволы минометов, каждый на двух подпорках, высотой в рост среднего человека, на толстой стальной опорной плите. Сама эта плита, с тремя острыми шипами, плотно сидела на земле, принимая на себя отдачу от минометных выстрелов.
Мы расселись: Амир на бруствере, я и Асадолла на черных крышках зарядных ящиков. В этой огневой точке было два 120-миллиметровых миномета, стрелявшие попеременно. Количество минометчиков, выдвинутых сюда, менялось в зависимости от обстановки. Но мне сейчас было не до этого. Я был голоден и зол. На то немногое, что сообщил во время поездки Асадолла, я вообще внимания не обратил.
Амир, играя гильзой от вышибного патрона, начал говорить:
– Вчера дивизионная артиллерия потеряла одно орудие. Три дня мы уже не работаем никакой артиллерией. Совершенно непонятно, что мы навлечем на свои головы, если начнем стрелять.
– Всё очень просто! – сказал Асадолла. – Вся эта рассказанная майором схема с радаром действует в интересах наблюдателей. А двух-трех минометчиков отправить на кладбище – тут разве есть что-то новое?
Никто не рассмеялся шутке Асадоллы, и во всё остальное время совещания он предпочел просто слушать. Кто-то из парней с зажженным фонариком вышел из-за домов справа. И, хотя он старался направлять фонарик вниз, все-таки отблески от асфальта освещали стены домов. Словно чернота дверей и стен втягивала в себя частицы света.
– Значит, нам стволы зачехлить и сидеть, лапу сосать?
Этот мой вопрос, кажется, всех ошеломил.
А свет фонарика приближался.
– Интересное дело! – произнес Гасем.
– Какое именно? – спросил Амир.
– Послушай, – продолжал Гасем. – Пока наше орудие не стреляет, ничто ему не угрожает. Но одного выстрела достаточно, чтобы местоположение засекли. А когда засекут?..
Всем нам был ясен ответ. Поэтому никто его не произнес вслух. Гасем продолжал:
– Удивительная ситуация. Отсутствие нашего огня означает инициативу в руках противника. А огонь наш – вроде самоубийства. Установка их прямо чудодейственная…
Я вспомнил свой разговор с Амиром и сравнение с лягушкой. Пока муха не шевельнется, лягушка ее не видит. Но с первым же движением мухи выстреливается длинный и липкий лягушачий язык, и муха попадает в зеленую лягушачью пасть!
На миг мне показалось, что мы, точно как неподвижные мухи, сидим в широком минометном окопе, а электронная лягушка на той стороне реки караулит наш выстрел.
– У меня есть мысль, – сказал Гасем. – Не знаю, получится или нет.
Все молчали.
– Если уменьшить этот минометный окоп, тогда, может, и получится.
– Господин Гасем! Поясните, мы пока не понимаем.
Лицо Гасема теперь озарилось светом фонарика. Это к нам присоединился Мухаммад, молоденький паренек арабского происхождения, некоторое время назад он стал радистом Асадоллы.
– Разве майор не говорил, что погрешность радара пять метров?
– Это не майор говорил – в письме было.
– Тогда вопрос ясен. Слушайте меня! Или нам остается сидеть, сложа руки, и мучиться страхом, который закончится разгромом, или мы стреляем, и нас уничтожают.
– Нет, в первом варианте можно немного помешкать: вдруг мы его засечем на том берегу?
В ответ на эту реплику Амира Гасем рассмеялся.
– Согласен! Два дня, что мы будем уменьшать минометные окопы, ты с твоим напарником ищите, может, найдете. Хотя разве известно, как он выглядит?
Гасем был прав. Мы даже силуэт радарной установки не знали. Может, он похож на другие радары, с крутящейся тарелкой. Я попытался представить себе эту тарелку, замаскированную на том берегу в переломанных пальмах и тростниках, и как я ее ищу с какой-то высокой точки наблюдения.
«Может, пристань и эти одноэтажные строения?»
Нет, нужна другая точка.
Я повернул голову в сторону нефтекомбината. Взорванные хранилища сильно дымили, и дым их северо-западным ветром несло над пограничной рекой на ту сторону.
«Может, одна из высоких точек на нефтезаводе?»
Но дым там застилал видимость. Нужно было искать что-то другое: высокое здание, наверху которого можно оставаться долго и в бинокль исследовать пальмовые рощи и уходящую в бесконечность пустыню позади их.
– План мой таков! – продолжал Гасем. – В течение двух дней – не более чем двух! – вы двое находите радар. Если нет, мы вынуждены будем вновь начать огонь, но уже с новой целью…
– Здание инженера! – воскликнул я.
Все повернулись ко мне, а Мухаммад прямо осветил мое лицо фонариком. Мухаммад! Он был единственным здесь, кто всегда в полном молчании слушал других – о нем же самом я ничего не знал. По большей части он сидел в одиночестве где-нибудь в уголке и чуть слышно бормотал айаты Корана. На губах его, как правило, все видели спокойную улыбку, что само по себе в наших условиях граничило с чудом.
Свет фонаря резал мне глаза.
– Убери свет, дорогой! – попросил я его. – Я говорю о том месте, где можно сделать наблюдательный пункт. Один из сумасшедших дружков Парвиза живет в этом обгорелом семиэтажном здании. Я завтра с раннего утра займу там позицию.
Асадолла выглядел каким-то растерянным. Он чувствовал, что всё, что говорится, представляет некую угрозу для него и его парней. Гасем встал на ноги и, взяв фонарь из рук Мухаммада, небольшой щепочкой на ровном участке земли сделал ямку.
– Допустим, это наш миномет!
Затем он прочертил две параллельные линии и объявил:
– Это река, отделяющая нас от наших, так сказать, оппонентов.
Еще одна ямка на той стороне реки: радар; и два крестика.
– Это их пункт управления, куда радар передает свои сведения, а этот второй крестик – их батарея, которая стреляет в соответствии с указаниями радара.
После этого Гасем направил луч на меня и Амира.
– Если вы двое не найдете их установку… – тут он перевел луч на лицо Асадоллы. – Тогда господин Асадолла должен будет определенным образом обмануть радар!
– Каким образом? – Асадолла спросил это со своей обычной угрожающей ухмылкой, которая в свете фонарика стала еще более зловещей.
– А вот слушай. До сих пор мы говорили только о сильных сторонах их установки. Этого они и ждут от нас. Но я всё думаю об этих пяти метрах ошибки. А тем более, если установка не прямо напротив нас… Тогда мы каким-то образом должны убедить врага, что погрешность их системы гораздо больше пяти метров. Так, чтобы они сами засомневались в своем радаре – это нам и требуется. Пусть считают, что его погрешность превышает сто метров! А коли так, то это не отличается от точности работы тренированного наблюдателя, использующего только глаза и бинокль. Раз так, то мы квиты, и установка не будет казаться им надежной.
– Это всё хорошо! – откликнулся Асадолла. – Но вопрос-то был задан: каким образом?
– Точно таким же, как в первые дни мы, выходя на причалы, отвлекали на себя огонь от города.
И лучом фонарика Гасем обежал по брустверу минометного котлована.
– Этот окоп надо сделать гораздо меньше – узкой щелью. Из нее стреляем и молимся, чтобы сработала погрешность пять метров. Но на каждый их выстрел отвечаем своим.
– А как же минометчики?
– Для них сделать надежный блиндаж, связанный с минометным окопом. И после каждого выстрела – бегом в блиндаж!
Гасем сел на свое прежнее место и отбросил щепочку. Благодаря ее белизне было видно, как щепка, упавшая на край зарядного ящика, какое-то время держалась на нем, потом пропала во тьме.
Некоторое время царило полное молчание. У нас было только два дня. Если не сумеем найти, тогда, по этому плану, Асадолла и еще кто-то из минометчиков должны будут сидеть в этом окопе и ждать себе на голову сорок два фунта в тротиловом эквиваленте – снаряд вражеского 130-миллиметрового орудия. В случае попадания была вероятность, что не сможем найти даже малейшего кусочка их тел.
– Лучше новый окоп вырыть на новом месте.
– Согласен, лучше. И еще одно! Никто, кроме самих минометчиков, ничего не должен об этом знать. Это очень важно!
При этих словах Гасем взглянул на меня, и я его понял. Молчание продолжалось. Шутки шутками, но всё принимало серьезный оборот. Начиналась смертельная игра с субъектом, который является неодушевленным, но который вот в этот самый момент внимательно разглядывает весь наш город. И достаточно нам чихнуть, как сработает автоматика и захлопнется пасть.
– Если они потеряют уверенность в этом аппарате и чувство безопасности, которое он им дает, а вместо этого получат сомнения, то мы, возможно, вернемся на первоначальную позицию. А именно: ответ выстрелом на выстрел. Но раньше всего этого вы двое должны сделать свою работу!
Наши с Амиром взгляды встретились. Если нам удастся отыскать замаскированный радар, то этот самоубийственный план окажется не нужен.
В глазах Амира я заметил искру упорства. План Гасема был куда рискованнее обычных боевых действий. Раньше, как только враг открывал огонь, все кидались прочь от вероятных секторов поражения. На этот раз основной прием состоял в том, чтобы остаться в секторе попадания! Почему? Потому что времени добежать до безопасной зоны уже не было. В том и заключалось всё дело. Остаться в зоне поражения снарядом врага, да еще при том, что окоп полон боеприпасов! Такого безжалостного способа ведения войны мы еще не применяли – причем теперь мы это делали по собственной воле.
Еще миг – и всё погрузилось в полный мрак. Гасем выключил фонарик. У меня на уме теперь было только одно: многоэтажное здание инженера! Инженера, который с обеда остается голодным…
Глава 7
Визг плохих тормозов фургона разорвал тишину вокруг семиэтажного здания инженера. Я ломал голову над тем, как мне выйти из неловкой ситуации: опоздал с доставкой еды…
Дверь фургона открылась с обычным своим скрежетом. Приподняв сиденье, я достал «калашников» и закинул его за плечо. Доверия к инженеру у меня не было. Полусумасшедший старик с этими странными вопросами, темная ночь…
Забрав из кузова лаваш с котлетами, лежавшими отдельно от порций берегового отряда, я поднял голову. И увидел, что окно третьего этажа освещено бледным светом фонаря или свечи и на этом фоне чернеет голова мужчины, рядом – черные силуэты кактусов. И опять тысячи вопросов взвихрились в мозгу:
«Зачем старику жить именно в этом здании? Почему он не уехал из города?»
Пока я шел к зданию, хоть что-то было видно вокруг благодаря слабому свету звезд. Но в вестибюле я погрузился в полную тьму. Постоял, надеясь, что глаза привыкнут к мраку…
– Поднимайся! Поднимайся наверх!
Это был голос инженера – старчески дребезжащий. Наверху забрезжил свет фонаря. Я половчее закинул за спину автомат, поправил бинокль на груди и полез вверх по деревянной лестнице. Лаваш с котлетами я держал в правой руке на отлете.
Первая лесенка, за ней вторая… Когда голова моя поднялась вровень с третьим этажом, в глаза брызнул свет, от которого я невольно зажмурился. А когда открыл глаза, прямо передо мной сидел на корточках инженер…
И вот я уже присел на пружинную кровать и наблюдаю, как он торопливо ужинает. Он сделал из лаваша и котлет нечто вроде сэндвича, и видно, как он сильно проголодался.
– А ты сыт?
Вообще-то я не ел, но и голодным себя не чувствовал. Мною владело невероятное нервное напряжение. Я очень устал и хотел как можно скорее лечь отдохнуть. Я ждал лишь, пока он закончит есть.
Всё то время, что он ужинал, он на меня даже не взглянул. Не спросил, почему я опоздал – может, не разрешал себе это спрашивать.
Прикончив свои самодельные сэндвичи, он налил в чашку воды из контейнера и залпом выпил. Опустив чашку, вытер рот тыльной стороной ладони.
Я посматривал на сваленные кучей книги в декоративной нише. Инженер подошел к кровати, на которой я сидел, и сел рядом со мной. Кровать от этого спружинила. Я понимал, что мой приезд его удивил. О ранении Парвиза он наверняка ничего не знал, но ни сил, ни охоты рассказывать об этом у меня не было. Единственное мое дело к этому старику состояло в том, что я собирался два полных дня провести на крыше здания – но не просить же мне его разрешения на это? Шла война, и потом, он сам не имел никаких прав на этот дом…
– Ну что, а где же твой друг?
Я не счел нужным отвечать. Тогда он встал, прошелся по комнате, затем, повернувшись ко мне, сделал мне знак рукой встать.
– Юноша! Во-первых, встань, пожалуйста, а во-вторых, отвечай! Что такое what?
Почему-то мне вспомнился крик Гити: «Мать твоя – ханум…»
Теперь этот… Случай номер два.
– Побыстрее отвечай! Что такое what?
Я, конечно, предпочел бы, чтобы в нынешнем ворохе проблем хотя бы инженер не был еще одной. Но похоже было, что он набил желудок и теперь, как сытый котик, ищет, с чем бы поиграть. Однако я был очень опасной игрушкой!
– Я последний раз спрашиваю. Если не ответишь, то выгоню тебя вон. Что такое what?
Я неторопливо достал из-за спины автомат Калашникова. Снял его с предохранителя и передернул затвор. Указал стволом на окно и вгляделся в изумленные глаза старика.
– Хочешь знать, что такое what? Член в рот! Черта в ступе! Ты меня утомил!!
И я, не помня себя, нажал на курок. Очередь грянула как удар грома. Послышался удар пули обо что-то. Старик подбежал к окошку.
– Мой кактус в горшке!
Я посмотрел: одного из горшков на подоконнике уже не было. При этом я сам удивился своему хладнокровию. Безумный старик! Нашел время цветы разводить. Кактусы, видите ли.
– Вернись и подойди сюда! Быстро! – приказал я, и старик быстро подошел ко мне. Его била нервная дрожь.
– Зачем ты выстрелил в мой горшок?
– Не надоело ерунду молоть? Что такое what? Что такое what! Это и весь вопрос? Я не знаю, что приводило сюда моего друга, но у меня здесь есть работа – на два ближайших дня, там, наверху. А клоунадой заниматься нет ни времени, ни сил.
Примечания
1
РПГ — ручной противотанковый гранатомет.
2
Хусейние — особое помещение, в котором происходит обряд оплакивания имама Хусейна и иногда устраиваются религиозные мистерии.
3
Мохаррам — название первого месяца мусульманского лунного года.
4
Али Асгар — сын имама Хусейна, зверски убитый воинами Йазида в битве при Кербеле.
5
Йазид — омейядский халиф Йазид I ибн Муавийа.
6
«Тысячные» – единицы, применяемые в артиллерийских и стрелковых угломерных приборах, а также нанесенные на лимбы многих компасов. Следует отметить, что, если счет градусов идет по часовой стрелке, то счет тысячных – против.
7
Хореш — кушанье из мелко нарезанного мяса, тушенного с овощами в томатном соусе, подаваемое с рисом.
8
Медиана — отрезок прямой, соединяющей вершину треугольника с серединой противоположной стороны. Все медианы треугольника пересекаются в одной точке, делящей медиану в отношении 2:1 (считая от вершины к основанию).
9
Ханум — «госпожа» (перс), а также иногда употребляется в качестве обращения к проститутке.