– Поздравляю, начало впечатляет – сразу попали в «Вог»! – весело отозвался Рон. – Не волнуйтесь, сделаем из вас конфетку! Потом будете листать журнал и удивляться, кто эта супермодель!
Грейс ответила неискренним смешком и попыталась сменить позу на более расслабленную.
– Так гораздо лучше! – бодро воскликнула Ребекка. – Только ноги расположите в другую сторону. Угол получится более лестный. И положите ногу на ногу.
Грейс подчинилась.
– Начнем! – бодро объявил Рон и принялся щелкать с бешеной скоростью, то наклоняясь, то приседая на корточки. Грейс казалось, что снимки, которые он делает, будут похожи один на другой, как две капли воды.
– Как называется ваш роман? – спросил Рон, желая поддержать разговор.
– Роман?.. Нет, романов я не пишу. Да и не умею.
Наверное, надо отвечать короче, подумала Грейс. Иначе на фотографиях она получится с открытым ртом.
– Как это – не пишете? – спросил Рон, не отвлекаясь от дела. – А я думал, вы писательница.
– Нет… то есть да… Я написала книгу, но я не писательница. В смысле… – Грейс нахмурилась. – Я написала книгу о браке. Специализируюсь на работе с супружескими парами.
– Она психолог, – вклинилась Ребекка.
Но, с другой стороны, разве авторство книги не делает из нее писательницу, озадачилась Грейс. И вдруг ей пришло в голову, что ее могли не так понять.
– Книгу я написала сама, – произнесла она таким тоном, будто отбивалась от обвинений. – Никого не нанимала.
Рон перестал снимать и уставился на цифровой монитор. Не поднимая глаз, велел:
– Сдвиньтесь немного влево. Нет, влево по отношению ко мне. И отклонитесь немного назад. Вот так.
Рон задумался:
– Наверное, с волосами все-таки надо было что-то сделать.
– Ерунда, прокатит, – отмахнулась Ребекка.
Грейс завела руку за голову и ловко выдернула три шпильки. На плечо упал темно-русый, тщательно увлажненный при помощи правильного ухода локон. Грейс собиралась распустить всю прическу, но Рон ее остановил.
– Не надо, так эффектнее, – возразил он. – Получается своего рода скульптурный эффект. Мне со стороны виднее. Ваши темные волосы замечательно контрастируют с цветом блузки.
Грейс не стала поправлять Рона, хотя, конечно, одета была вовсе не в блузку, а в мягкий, тонкий свитер из серо-бежевого кашемира. Таких у нее было штук пять, не меньше. Однако Грейс не собиралась обсуждать предметы своего гардероба с Роном, пусть даже этот парень – фотограф «Вог».
Потом Рон переставил вазу. Чуть-чуть подвинул листы с гранками.
– Отлично, – объявил он. – Теперь приступим.
Фотограф снова принялся щелкать. Ребекка молча наблюдала. У Грейс от такой ответственности перехватило дыхание. На кушетку она почти никогда не садилась, и с нового угла кабинет смотрелся немножко непривычно. В первый раз Грейс заметила, что постер Элиота Портера висит неровно, а на выключателе у двери темное пятнышко. Надо сказать, чтобы почистили, подумала Грейс. А заодно сменить постер на что-нибудь новенькое. Элиот Портер ей надоел. Да и кому он не надоел?..
– Значит, книга о браке, – ни с того ни с сего произнес Рон. – Нужна большая смелость, чтобы взяться за такую популярную тему. О семейной жизни много пишут.
– Это тот случай, когда слишком много не бывает, – возразила Ребекка. – Дело ответственное, очень важно не ошибиться.
Рон опустился на одно колено и сделал фотографию с нового угла. Грейс попыталась вспомнить, для чего используется этот прием – чтобы зрительно укоротить или удлинить шею?
– А я вот как-то особо не заморачивался. Думал, встретишь женщину, и если она та самая – просто почувствуешь, и все. С женой как раз так и вышло. Потом пришел домой и сказал другу, с которым снимал квартиру: «Эта девушка – то, что надо». Любовь с первого взгляда и все в таком духе.
Грейс от досады прикрыла глаза. Но потом сообразила, что ее снимают, и снова открыла. Рон между тем отложил одну камеру и принялся возиться с другой. Воспользовавшись шансом, Грейс заговорила:
– В том-то и проблема, что люди слишком полагаются на пресловутое «просто почувствуешь», а тех, кто не произвел впечатления с самого начала, даже не рассматривают. Лично я считаю, что не существует никаких «вторых половинок». На самом деле есть много разных людей, с которыми у вас могли бы сложиться хорошие, гармоничные отношения. Вы встречаете их каждый день. Но все так очарованы идеей любви с первого взгляда, что обращают внимание только на быстрые, дешевые эффекты.
– Повернитесь, пожалуйста, в другую сторону, – прервала Ребекка.
С таким же успехом могла бы попросить «заткнитесь, пожалуйста», подумала Грейс. Теперь Ребекка сидела в ее кресле за ее столом. Заметив, что Грейс это неприятно, ободряюще улыбнулась. Стало еще неприятнее.
Но было и еще одно обстоятельство, заставлявшее ощущать дискомфорт. Изогнувшись в неестественной, неудобной позе на кушетке для клиентов и фотографируясь для «Вог», на страницах которого точно не будет напоминать супермодель, Грейс поначалу не задумывалась на эту тему, однако факт оставался фактом. Подобно фотографу Рону, подавляющему большинству клиентов и значительному количеству будущих читателей, Грейс и сама «просто почувствовала». В первый раз увидев Джонатана Сакса, сразу поняла, что станет его женой и будет любить этого мужчину всю жизнь. Это обстоятельство Грейс скрывала и от агентессы Сарабет, и от редакторши Мод, и от пресс-агента Джей-Колтон. Не собиралась признаваться ни будущей невесте Ребекке, ни Рону, который, так же, как она, сразу узнал своего человека. С Джонатаном они познакомились осенью. В компании подруги Виты и ее бойфренда Грейс отправилась на вечеринку в честь Хеллоуина, устроенную студентами-медиками в темном подвале института. Вита и бойфренд сразу присоединились к веселью, но Грейс надо было забежать в туалет. В результате она заблудилась в подвальных коридорах, ощущая все большее раздражение и даже легкий страх. Но тут вдруг наткнулась на человека, которого мгновенно узнала, хотя была уверена, что никогда раньше не встречала. Это был тощий парень с растрепанными волосами и неэлегантно отросшей длинной щетиной. На нем была футболка с эмблемой университета, а в руках незнакомец нес пластиковый таз с грязной одеждой. Наверху стопки покачивалась книга о Клондайке. Заметив Грейс, парень приветствовал ее сногсшибательной улыбкой, от которой в темном коридоре стало светлее. Грейс приросла к месту и поняла, что это начало новой жизни. Не успела она сделать вдох, а этот парень, о котором Грейс не знала ничего, даже имени, вдруг стал самым близким, дорогим, желанным и необходимым человеком на свете. Грейс просто почувствовала! Потому и выбрала его. В результате теперь у нее были прекрасная жизнь, прекрасный муж, прекрасный ребенок, прекрасный дом и прекрасная работа. В ее случае счастье помогла обрести та самая любовь с первого взгляда, однако подобное везение бывает не у всех, и со стороны Грейс было бы безответственно рассказывать о подобных вещах клиенткам.
– Может, сделаем парочку крупных планов? Не возражаете? – спросил Рон.
«Интересно, почему я должна возражать?» – подумала Грейс. Она-то думала, что вовсе лишена права голоса.
– Хорошая мысль, – откликнулась Ребекка, подтверждая, что вопрос предназначался ей.
Грейс подалась вперед. Линза объектива очутилась совсем близко, всего в нескольких дюймах от ее лица. Грейс стало любопытно – если заглянуть туда, увидишь ли с другой стороны глаз фотографа? Однако взгляду ее представилось только темное стекло. Раздалось оглушительно громкое щелканье. «Значит, фотограф может видеть меня через объектив, а я его – нет», – отметила Грейс. Потом подумала, что, пожалуй, чувствовала бы себя приятнее, скрывайся по другую сторону золотисто-карий глаз Джонатана. Впрочем, сколько помнила Грейс, муж ни разу не держал в руках камеру и тем более не снимал ее вблизи. По умолчанию главным фотографом в семье считалась Грейс. Однако к помощи навороченного оборудования не прибегала, да и в плане мастерства до Рона ей было далеко. И вообще, Грейс не могла сказать, что это занятие пробуждало в ней особый энтузиазм. Да, это она снимала дни рождения и родительские дни в летнем лагере. Она сфотографировала Генри заснувшим в маскарадном костюме Бетховена с жабо и париком, играющим с дедушкой в шахматы… И свою любимую фотографию Джонатана Грейс тоже сделала сама – у озера, через несколько минут после окончания заезда в честь Дня памяти. Джонатан как раз плеснул на себя водой из пластикового стакана. Лицо выражает неприкрытую гордость и скрытое желание. Впрочем, возможно, Грейс кажется, будто лицо Джонатана выражает желание, только потому, что теперь она знает – судя по подсчетам, всего через несколько часов будет зачат Генри. Джонатан поужинал, потом долго стоял под теплым душем, затем лег с Грейс в ее детскую кровать. Вот он покачивается над ней, произнося ее имя снова и снова, и Грейс была совершенно счастлива. Даже не потому, что очень хотела ребенка. В этот момент все соображения, даже это, отступили на второй план. Для Грейс имел значение только он, Джонатан. И теперь эта фотография пробуждает приятные воспоминания. Глаза на снимке и глаза, скрывающиеся за камерой.
– Замечательно! – Рои опустил камеру, и Грейс снова увидела его глаза – ничем не примечательные карие. Застеснявшись своих мыслей, Грейс смущенно рассмеялась.
– Да нет, правда хорошо получилось, – не понял Рои. – Ну все, дело сделано.
Глава 2
Мама – лучшая работа
Дом Салли Моррисон-Голден на Восточной Семьдесят четвертой улице имел запущенный вид, причем совершенно намеренно. Подобное впечатление жилище производило начиная с фасада. На окнах висели горшки с неприметной зеленью – одна половина засыхала, вторая уже засохла. С металлической решетки над дверью свисал сдувшийся красный шар. Находился дом на зеленой боковой улице между двумя безупречно элегантными городскими особняками из бурого песчаника. Оба строились «под старину» – вероятно, над проектами работал один архитектор. Сверкая идеально чистыми оконными стеклами и хвастаясь роскошными цветочными композициями, оба дома, казалось, терпели присутствие неопрятного соседа с привычным недовольством.
Когда перед Грейс открыла дверь плотная, коренастая няня из Германии, вызывающий бардак предстал во всей красе. В этом доме беспорядок царил везде и всюду, начиная с порога. Например, дверь нельзя было распахнуть полностью, потому что за ней громоздились набитые пакеты из супермаркета. От коридора до кухни, а от кухни до лестницы пол практически ровным слоем усыпали игрушки и другие свидетельства присутствия в доме детей. Оставалось только гадать, какой кавардак устроен на втором этаже. И все это конечно же нарочно, отметила Грейс, шагнув внутрь, пока няня (Хильда?.. Хельга?..) придерживала дверь. В этом городе толстосумов Салли была самой богатой женщиной из всех, кого Грейс знала лично. В числе ее домашней прислуги наверняка имелся кто-то, в чьи обязанности входило наводить если не идеальную чистоту, то хотя бы относительный порядок, пусть даже в доме растут четверо детей. Не говоря уже о двух детях Саймона Голдена от первого брака – те приезжали в гости по выходным со своими школьными принадлежностями, спортивным инвентарем и электронными гаджетами. И все же Салли подобные порядки – вернее, беспорядки – устраивали. Разбросанная обувь, стопки старых номеров «Обсервер» и «Таймс», пакеты из магазинов детских товаров и домашней утвари, не дававшие подступиться к лестнице. Грейс подсчитала в уме – пять минут на то, чтобы все это унести, разобрать и сложить освободившиеся пакеты туда, где хозяевам удобно хранить их для дальнейшего использования. Еще две минуты, чтобы отложить чеки, – вдруг потребуется что-то вернуть или обменять? Потом отрезать ярлыки с одежды и отнести ее в кладовку. Отнести краски и бумагу в детскую. И наконец, выкинуть оберточные материалы в мусорное ведро. На все эти действия уйдет максимум одиннадцать минут, и ничего сложного. Элегантному дому в стиле неогрек никак не удавалось блеснуть во всей красе – молдинги с зубчатыми орнаментами и штукатурка на стенах скрывались под как попало развешанными листами бумаги с детскими каракулями и аппликациями из макарон. Такой коридор уместнее смотрелся бы в детском саду. Даже ктуба[3], по традиции красиво, торжественно оформленная и напоминавшая страницу из Келлской книги[4], висела в самодельной рамке из палочек от леденцов. Местами виднелись прилипшая пыль и островки засохшего клея. Хотя чему удивляться, подумала Грейс. Салли обратилась в иудаизм по просьбе будущего мужа, а после свадьбы без малейшего труда переняла его легкомысленное отношение ко всему традиционно иудейскому.
Грейс пошла на шум и оказалась в новой пристройке, призванной увеличить размер кухни. Там и обнаружилась Салли в компании приторно-льстивой Аманды Эмери и Сильвии Штайнметц, в одиночку воспитывающей ребенка-вундеркинда Дейзи Штайнметц. Девочку Сильвия удочерила в Китае, когда той был всего год. Теперь, перейдя из второго сразу в четвертый класс, Дейзи удостоилась звания самой маленькой ученицы за всю историю средней школы Реардон.
– Слава богу, – рассмеялась Салли. – Наконец-то можно взяться за дело.
– Что, так сильно опоздала? – спросила Грейс, хотя сама знала, что пришла вовремя.
– Нет-нет, просто без твоего умиротворяющего влияния никак не можем сосредоточиться.
Салли удобнее пересадила вертевшуюся на маминых коленях малышку. Это была ее младшая дочь Джуна. По словам Салли, девочку назвали в честь покойной свекрови, которая вообще-то носила имя Дорис.
– Сварить еще кофе? – предложила Хильда или Хельга, последовавшая за Грейс на кухню. Девушка была босиком, причем ноги были не очень чистые, отметила Грейс. Неряшливый внешний вид дополняло кольцо в носу из потемневшего металла.
– Давай. И забери, пожалуйста, мелкую. Без ее помощи управимся гораздо быстрее, – ответила Салли таким тоном, будто оправдывалась.
Няня молча вытянула руки, Салли подхватила извивающуюся Джуну и передала через стол. Сообразив, что вот-вот перестанет быть центром всеобщего внимания, Джуна издала вопль обиженной примадонны.
– Пока, деточка, – откликнулась Сильвия. – Ах, до чего симпатичная!
– Хорошо, что симпатичная, а то обидно было бы, – произнесла Салли. – Все-таки последний ребенок.
– Точно не хочешь еще малыша? – спросила Аманда. – Мы с Нилом теперь жалеем, что не воспользовались шансом, пока можно было. Сейчас завели бы еще ребеночка.
Грейс была недостаточно близко знакома с Амандой, чтобы спрашивать, что та имела в виду. Может, Нил сделал вазэктомию? Или Аманда сожалеет, что не заморозила яйцеклетки? Пара воспитывала десятилетних близнецов, и, несмотря на регулярные «омолаживающие программы» – они же пластические операции, – было видно, что Аманде около сорока пяти.
– Ну уж нет. Хватит с меня. Если честно, у нас и Джуна-то случайно получилась, но мы подумали – ладно, прорвемся. Почему бы и нет?
Действительно – почему бы и нет, подумала Грейс. Как и остальным присутствующим, ей были прекрасно известны особенности планирования семьи в Нью-Йорке. Двое детей – идеальная ситуация, не нарушающая баланса, однако даже это достаточно дорогое удовольствие. Если детей трое, в бюджет еще можно впихнуть частную школу, летний лагерь, тренировки по хоккею в комплексе «Челси-пирс» и репетиторов, готовящих к поступлению в престижные университеты Лиги плюща, но с трудом. Четыре же ребенка… У редкой семьи на Манхэттене четверо детей. Это означает страшные неудобства. Например, потребуется еще одна няня, не говоря уже о жилье побольше. Ни в коем случае нельзя селить детей в одной комнате. Каждому ребенку необходимо собственное пространство, чтобы выразить индивидуальность.
– Если есть возможность, обязательно надо рожать, – с искренней теплотой в голосе произнесла Салли. – Мама – лучшая работа. Ну, была у меня хорошая карьера, и что? С тех пор как Элла родилась, ни дня по офису не скучала. В прошлом году ходила на встречу выпускников, так бывшие однокурсницы едва обструкцию мне не устроили – я, видите ли, безответственно пренебрегаю отличным образованием! Будто у меня перед Йельским университетом какой-то долг, который я теперь всю жизнь отдавать должна! Но спорить не стала, просто молча смотрела: мол, что б вы понимали! Будут говорить, что материнство – не самое главное в жизни, не слушай! – велела Салли Аманде, хотя последняя ни на что подобное не жаловалась.
– Знаю, знаю, – слабо принялась отбиваться Аманда. – Но с близнецами столько хлопот… Ну ничего вместе не делают! Одна хочет записаться в Бродвейскую театральную студию, вторая – на гимнастику! Селия даже в летний лагерь с сестрой ехать отказывается! Извольте два раза тащиться туда и обратно в штат Мэн на два родительских Дня!