Стартер поднял флаг, разрешил движение.
Бомбардировщик тяжело, натужно воя моторами, разбегается. 30… 50… 100 километров в час отмечает прибор скорости. Гусеницы танка визжат и гремят по бетону. Анохин почти глохнет в темной кабине.
«Будто все черти, собравшись на всемирный шабаш, бьют в барабаны и рельсы!» – думает он.
Пилот-танкист подобран, сжат, как пружина, готов молниеносно отцепиться, если подведут гусеничные траки, слетит стальная ребристая лента с катков…
Следующая пробежка – 115 километров в час! Тяжелый аппарат «вспухает», хочет оторваться от взлетной полосы. Анохин дергает за рычаг отцепки – из пасти буксирного замка выпадает кольцо троса. Летающий танк очень быстро теряет скорость и останавливается.
Все в порядке! Гусеницы выдержали. Постепенно в ушах пилота-танкиста угасает металлический звон.
«Ух! Жарко!»
Анохин запускает мотор танка и своим ходом едет на стоянку, где его с нетерпением ждут создатели летающей железной колесницы и много других заинтересованных в эксперименте людей.
– По-моему, можно попробовать и туда… – показывая в небо, предлагает Анохин.
– Рановато, – охлаждает его пыл ведущий инженер-испытатель. – Нужно на подлетах как следует проверить управление.
Несколько раз отрывался от земли летающий танк. Анохин делал короткие подлеты, пробовал действия элеронов, рулей высоты и поворота. С каждым разом подлеты становились выше, танк дольше оставался в воздухе.
Наконец наступил день решительных испытаний.
Быть или не быть?! Пойдет в небо аэротанковая сцепка или «рожденный ползать летать не может»?
Раннее утро, солнце еще не взошло, но на нашем аэродроме уже кипит работа, – рассказывает Сергей Николаевич. – Снуют бензозаправщики и автостартеры, гудят моторы – техники готовят машины к предстоящим полетам. Я докуриваю папироску, по старой авиационной привычке тщательно затаптываю окурок и иду к летающему танку. На его броне блестит роса, башня развернута назад, и длинный ствол пушки смотрит вдаль, на синеющий за аэродромом лес. Необычный аппарат готов к испытательному полету.
– КТ3 без обтекателя. Решили в первый полет его не ставить, чтоб не задерживать эксперимент, – вспоминает конструктор Олег Константинович Антонов.
– Я открываю тяжелый люк, – продолжает Анохин, – и влезаю в танк. Запускаю мотор, даю ему прогреться, включаю скорость и, лязгая гусеницами, подруливаю в хвост бомбардировщику, который будет меня буксировать. Его поведет старший лейтенант Павел Еремеев. Он буксирует меня с начала испытаний и называет не иначе как «капитаном улетающей черепахи».
– Если в воздухе встретимся с фашистскими истребителями, – шутил он, – то вся надежда на твою черепаху, с ее артиллерией и броней мы всю гитлеровскую авиацию разгромим!
В наушниках радиотелефона раздается команда:
«Взлет разрешаю!»
В смотровую щель вижу облако пыли, поднятое винтами самолета, буксирный трос натягивается, планер вздрагивает и трогается с места. Стремительный разбег, и мы отрываемся от земли.
Антонов дополняет Анохина, уточняет:
– КТ отделился от земли раньше самолета, понятно, ведь у него нагрузка на квадратный метр крыла меньше, да и закрылки приопущены. Вслед за ним отделяется от полосы буксировщик. Ревут двигатели, поезд проносится мимо нас и, медленно набирая высоту, скрывается от наблюдателей за высокими соснами близлежащего леса.
– Я внимательно слежу за поведением летающего танка в воздухе. Рулей он слушается хорошо, все идет нормально, – рассказывает дальше Анохин. – Вдруг в наушниках раздается голос Павла Еремеева: «Очень греются моторы. Тащу тебя к ближайшему аэродрому!» Крылатый танк оказался слишком тяжелым для этого самолета, и хорошо, что лететь нам пришлось недолго. Скоро подо мной стал виден небольшой аэродром. «Отцепляй трос!» – говорит лётчик-буксировщик. Я отцепился.
– Стремясь поскорее проверить саму идею, мы выпустили КТ в первый пробный полет без обтекателей, – напоминает Антонов, – которые должны были значительно снизить воздушное сопротивление угловатого, плохо обтекаемого, увешанного гусеницами танка. Но тогда мы еще не знали, что это послужит причиной отцепки… Проходят минута, десять минут, а поезда не видно. Если бы все было хорошо, самолет, подняв КТ на достаточную высоту, уже вернулся бы на аэродром, а вслед за ним спланировал бы и Анохин на КТ. Но их нет…
– Опускаю закрылки, целюсь на травку рядом с полосой, подхожу как раз к началу, выравниваю машину, и вдруг вижу, как аэродромная команда опрометью бросается от посадочного «Т» врассыпную, кто куда. Заканчиваю пробег, останавливаюсь, завожу двигатель и своим ходом, не сбрасывая крыльев, еду к командному пункту, а сам посмеиваюсь…
Сергей Николаевич Анохин улыбался, направляя свою «невидаль» к зданию командного пункта, а у тех, кто был на аэродроме, появление крылатого танка вызвало немалую панику. Многие бросились в укрытия. Кое-кто просто драпал во весь рост. Они приняли КТ за фашистский самолет неизвестной конструкции. Гитлеровцы подходили к Москве, похваляясь своим «секретным оружием». Всего можно было ожидать. А тут приземляется стальная крылатая махина без опознавательных знаков и первым делом идет в «психическую атаку» или на таран (кто знает!) сердца аэродрома – командный пункт.
Но растерялись далеко не все. Сыграли тревогу в подразделении охраны и на зенитной батарее. Быть бы Сергею Анохину битым, если бы он не остановился, не вылез из танка и, примостившись на башне, не закурил. Тотчас вокруг него собралась толпа любопытных.
Планер КТ на танке Т-60
А на испытательном аэродроме томились в тягостном ожидании и неизвестности создатели крылатого танка, пока не приземлился самолет-буксировщик. Лётчик рассказал:
– Тянуть КТ оказалось делом нелегким. Набор высоты продолжался на взлетной мощности двигателей. Скорость полета с таким тормозом на хвосте была небольшой. Двигатели начали греться. Скоро температура масла достигла предела. И я дал команду Анохину на отцепку. Мой самолет как будто из хомута выскочил.
Неутомимый Александр Эскин, уехавший на автомашине искать крылатый танк, пригнал его целехоньким околицами и полями на место взлета.
Итак, первый в мире окрыленный бронеаппарат, предназначенный для воздушно-десантных войск, летал. И поднял его в небо Сергей Николаевич Анохин. Некоторое время он занимался летно-испытательной работой и в городе Саратове, проверяя право на жизнь еще одной идеи.
Многие подбитые или с испорченными двигателями самолеты производили вынужденные посадки в местах, откуда вывезти их наземным транспортом было невозможно, не позволяли время или боевая обстановка, например, если посадка осуществлялась в тылу врага.
Тогда решили попробовать вытаскивать аварийные самолеты самолетами. Исправный самолет должен был брать своего подбитого, но имеющего крылья аналога, и как планер буксировать на базу.
Сергей Анохин попробовал провести буксировку У-2 за У-2, Р-5 за Р-5 и выявил, что однотипные самолеты в аэропоезде летать не могут, но вполне возможна буксировка легкого самолета тяжелым. Так, разведчик Р-5 перетаскивал связной У-2, а бомбардировщик СБ – разведчика Р-5. Лётчик Саратовской военной авиационно-планерной школы Петр Круглов на самолете СБ легко поднимал с земли истребитель Як-1, который как планер пилотировал Анохин.
Немалую пользу Сергей Николаевич принес боевому планеризму. Одно событие особенно врезалось в память ветерана, так как результат этого испытания позволил сохранить жизнь многим пилотам-планеристам ВДВ.
При заходе на посадку, если пилот уточнял расчет скольжением на крыло, некоторые десантные планеры начали сваливаться в штопор. Сначала грешили на недоученность молодых пилотов. Но потом опытный лётчик Адам Добахов попал в критическое положение и с трудом вышел из него.
Найти причину неповиновения планера поручили Сергею Анохину.
Буксируемый самолетом, он на новеньком планере этой же конструкции поднимается в воздух. Планер отлично слушается рулей. Анохин отцепляется от буксировщика и приступает к выполнению задания. Делает скольжение на правое крыло секунду, другую… и вот оно: помимо воли пилота, планер перебрасывается на левое крыло и срывается в штопор. Однако после этого он становится послушен рулям, и Анохин выводит его в горизонтальный полет.
Высота достаточная, и можно продолжить испытания. Теперь Анохин выполняет скольжение на левую плоскость. Планер перебросился в правый штопор и тоже из него легко вышел, как только захотел этого испытатель.
Приземлившись, Анохин доложил:
– Причина аварий ясна. При скольжении на крыло этот тип планера срывается в штопор, а так как на посадке высоты для вывода нет, то аппарат встречается с землей на первом витке. Уточнять расчет скольжения на этом планере нельзя.
– А как планер выходит из штопора после двух-трех витков? – спросили Анохина.
– Это надо еще уточнить.
Дальнейшие испытания назначили на середину дня – лучшее время для планериста. От нагретой солнцем земли поднимаются потоки воздуха и создаются отличные условия для длительного пребывания безмоторного аппарата на высоте.
С утра Анохин с инженером-испытателем Авдеевым тщательно осмотрели планер, подготовили к полету. Инженер ушел в столовую обедать, а пилоту не хотелось тащиться почти километр по жаре, и он остался на аэродроме, решив довольствоваться бутербродами и чаем из термоса.
В обеденный час на аэродроме тихо, безлюдно. Самолеты спрятаны в глубокие капониры, планеры для маскировки размещены под деревьями. Перекусив, Анохин залез в кабину своего планера и прилег на балластные мешки. Задремал.
Очнулся от стука. Показалось, что в планер вбивают гвозди. Анохин вышел из кабины, смотрит: красноармеец с величайшим усердием приколачивает фонарь аварийного покидания планера к пилотской кабине.
– Ты что делаешь?!
– Мне приказали укрепить прочно этот колпак, а то лётчик жалуется, что через щель сильно дует, – ответил молодой человек, глядя на Анохина синими наивными глазами.
– Разве это так делают?
– Не испортим! Мы дело понимаем. Мой папаша столяр, и я тоже. Видите, гвозди длинные, а тонкие, дерево не то, что ветром – топором не отобьешь.
– А знаешь ты, для чего этот колпак нужен?
– Нет, я еще технику не изучал. Меня только вчера на аэродром прислали работать по столярной части.
Красноармеец смотрел на Анохина так простодушно, что тот перестал злиться.
– Эта штука, парень, называется не колпак, а фонарь. Если с планером произойдет авария, то лётчик может спастись, лишь сбросив фонарь и прыгнув с парашютом.
– Так, значит, я для вас западню готовлю, – побледнел красноармеец и дрожащими руками стал вытаскивать уже заколоченные гвозди.
Пришел инженер-испытатель, и через некоторое время Анохин поднялся в воздух. Над аэропоездом кружились два истребителя «Як», чтобы в случае появления фашистских самолетов прикрыть испытателя.
Нужная высота набрана. Анохин отцепляется, включает приборы-самописцы и делает глубокое скольжение на правое крыло. Планер норовисто выкручивается влево и штопорит. Первый виток, второй, третий… Но, вращаясь вокруг своей продольной оси, планер поднимает нос выше горизонта. Это признак плоского штопора, из которого летательный аппарат может и не выйти.
«Не стоит рисковать», – решает Анохин и ставит рули на вывод.
Не слушается планер! Он вращается быстрее и быстрее. Анохин ставит руль на вывод еще и еще. Опять безрезультатно. Увлеченный борьбой с непокорной машиной, он забывает про землю – она стремительно приближается. И когда он видит ее, она смертельно близка. Глаза выхватывают из общей картины лес, отдаленный дуб и даже опаленную молнией его черную вершину. Это значит – до удара остались секунды.
Пилот срывает фонарь, торопливо рвет пряжки привязных ремней и, наполовину вывалившись из кабины, открывает парашют. Наполнившийся воздухом купол вырвал его из аппарата, а через мгновение под его ногами разлетается в мокрые клочья кочан капусты.
Хочется курить.
Лезет в карман за папиросами, но портсигара нет в кармане.
Наклоняется к парашюту, автоматически, привычными движениями собирает его.
И вдруг мысль, пугающая, горячая до того, что во рту мгновенно пересыхает: «Сейчас меня могло не быть!.. Засни я в планере, и усердный солдат намертво бы заколотил фонарь моей кабины!»
Взгромоздив на плечи собранный парашют; он идет на поиски планера. Миновав маленький лесок, на краю летного поля Анохин увидел то, что осталось от новенького десантного аппарата. Обломки. Их разбирают его товарищи, пытаясь найти под деревянным хламом тело пилота. Со старта не заметили, как Анохин покинул планер, а из-за деревьев не увидели парашюта: он раскрылся на очень малой высоте.
Первым замечает Анохина инженер Авдеев. Бросается навстречу, обнимает, крепко целует пилота.
– Слава Богу, жив! – И начинает что-то объяснять.
– Подожди, дай сначала закурить, – просит Анохин.
Гибель планера не прекратила испытаний. Видимо, штопор был начат на недостаточной высоте. Полной и ясной картины при этом не получалось.
Анохин глубоко верил в парашют, мастерски владел им. Но на этот раз вынужденный прыжок и обстоятельства сильно подействовали на его нервы. В голову лезла разная чертовщина. Он думал о случайностях, которые могли помешать воспользоваться парашютом. А их тысячи, и все предвидеть, конечно, невозможно. Ведь, например, обладая даже самой необузданной фантазией, нельзя было предположить, что кто-то заколотит гвоздями фонарь пилотской кабины.
Свое волнение Анохин тщательно скрывал от окружающих. И ожидание нового полета было мучительным. А он откладывался из-за плохой погоды со дня на день. Циклон, зародившийся у скалистых берегов Скандинавии, принес низкие лохматые тучи, прочно зависшие над аэродромом.
Наконец распогодилось, и лётчик-испытатель с чувством глубокого облегчения поднялся в воздух. Спокойствие и вера в себя возвратились к нему. Теперь мысли сосредоточились на том, как лучше выполнить задание.
Скольжение на крыло, штопор, и опять у планера при вращении нос поднимается выше горизонта. Три витка – рули на вывод. Планер продолжает крутиться. Но Анохин терпеливо ждет. Он одновременно следит за приборами и за приближающейся землей. Высота быстро тает.
Вдруг характер штопора меняется. Планер опускает нос, ускоряет вращение и тут же прекращает его. Наконец-то достигнут результат: с большим опозданием планер все же выходит из штопора!
В последующие дни Сергей Анохин еще несколько раз выполнял штопор на загруженном десантном планере. Удалось установить причину срыва в штопор. Дефект оказался производственным, а не конструкторским. На заводе некоторые детали клеили из более тяжелого, чем положено, материала, из-за этого сместилась центровка аппарата, нарушились аэродинамические качества.
Этот рассказ почти без изменений записан со слов Сергея Николаевича. После испытаний многие авиаторы утвердились в мысли, что «Анохину не ведомо чувство страха». Как видим, это не так. Анохин умел его преодолевать.
С.Н Анохин во время командировки в Турции