Двор школы пустынен. Пахнет краской и мелом, идёт ремонт. Поймал себя на странном желании: подольше вдыхать запах краски и съесть кусок мела. Что это? Желание впустить в себя поглубже то, что напоминает мне о счастливых днях детства? Или это что-то уже физиологическое, привнесённое болезнью и лекарством? Не знаю.
Стыдно признаться, но я нашёл во дворе (хорошо, что никто этого не увидел) кусочек мела и с наслаждением схрумкал его. После этого вздохнул облегчённо, словно сделал что-то важное. Странно…
Заборы здесь делают из песчаника. Вот след от ракушки. Матрица из глубины веков! Я погладил этот камень. Я его помню. А он – меня. А прошло-то сорок лет. Следу от ракушки, должно быть, смешон этот срок в сорок лет.
…Вечером поймал по радио концерт моей любимой джазовой вокалистки Сары Воан. От этой женщины нетленным сохранился только голос. Что останется от меня? И когда? Если таблетки не сработают, срок – два месяца. Шутки в сторону. До завтра, дневник!
День четвёртый.
Утром пошёл дождь, и я слушал его сквозь сон. Решил, что буду лежать так до обеда, а обедать пойду в плавучее кафе. Буду смотреть на речку, на рыбаков в линялых майках, мальчишек, ныряющих с пружинистой доски-трамплина. Но неожиданно заснул и проснулся только вечером. Выпил таблетку. Не захотелось выходить из номера. Вскрыл банку рыбных консервов, поел с чёрным хлебом. Навалилась усталость. Или болезнь.
Что сейчас происходит? Эта волокнистая таблетка атакует опухоль в моем мозгу? Возможно, в недрах моего организма бушуют нешуточные баталии. Как же так? Разве это меня не касается? Почему все, что происходит во мне, не подконтрольно мне?
Если носитель моей памяти, мыслей, чувств, ощущений, терзаний, страданий, комплексов, любви, ненависти, ностальгии, похмельного синдрома, либидо, творческих озарений, производственного опыта и много другого – мозг – вдруг начинает без моего согласия выращивать в себе какую-то гадость, то, выходит, не я его хозяин? А кто? Если Творец, то почему он разрушает то, что сам же и создал? Нет, здесь что-то не так. Ведь мой поражаемый опухолью мозг – это часть меня, так ведь? Ну тогда и опухоль – часть меня? Где я начинаюсь и где заканчиваюсь?
Голова сегодня тяжёлая, как горшок с кашей. Помню, как мы ели перловку на уборке картошки. Перловка с дымком. Ватники, пахнущие землёй. У наших подружек-студенток был чёрный маникюр, поэтому они прятали руки в рукава телогреек.
…А ногти и вырванные зубы – это ведь тоже части меня? Человек сам себя хоронит всю жизнь по частям: ногти, волосы, отшелушённый эпидермис, зубы, а иногда – ампутированные руки и ноги, желчные пузыри, почки, части желудков.
Хватит, однако. Глупости лезут в голову от безделья. И от бессонницы. Надо сосчитать до тысячи и заснуть. Пойду лягу и буду мысленно считать… ну хотя бы перловую крупу. Один остроумный человек однажды пошутил: перловая каша состоит из одних перлов. Пойду считать перлы, постараюсь заснуть. А небо на юге звёздное, красивое. Лучше буду смотреть в окно и считать звезды. И тогда засну. Спокойной ночи! Это я сам себе пожелал.
День пятый.
Старость не радость, сказал Мафусаил. Нездоровится мне сегодня что-то. А про Муфасаила – это шутка студенческих ещё лет, Мишка-Кимирсен сочинил. Кимирсеном его прозвали за то, что ходил он чаще всего в стройотрядовской куртке, похожей на френч тогдашнего корейского лидера Ким Ир Сена. В этом городе мы с Мишкой бывали несколько раз, купались на речке. Были ещё живы и мама, и бабушка, которые готовили нам на речку знаменитую (в нашей семье) шарлотку и пироги с розовым вареньем. К ужину мы приносили иногда бидончик с речной водой, где плавали несколько бычков. Это если брали с собой удочки и железную коробку из-под монпансье, в которой вяло извивались приговорённые к участи наживки черви. Бабушка их жарила в муке (не червей, конечно, а бычков!!! Специально оставлю эту фразу, для смеха).