В доме Роберт тоже установил режим жёсткой экономии. Он выкрутил все, как ему показалось, лишние лампочки, чтобы экономить электричество. Супруге его пришлось трудиться в малоосвещенном помещении, что со временем начало сказываться на ее зрении. Отказал он и уборщице в работе. Теперь у него была русская жена, привычная к домашнему труду, поэтому не было нужды тратиться на прислугу. И, несмотря на то, что Надежда Васильевна аки пчела трудилась на дому, восстанавливая сантиметр за сантиметром дорогущие натуральные, иногда очень древние, иранские или туркменские ковры, за что получала немалые деньги, в сложившихся обстоятельствах она вынуждена была делать уборку в четырнадцати комнатах самолично. Восстановление десяти квадратных сантиметров артефактного полотна американскими реставраторами обходилось заказчику в три тысячи долларов, а эмигрантка из России выполняла тот же объем работы за тысячу, но все равно это был серьезный вклад в бюджет семьи.
Про рестораны к тому времени супруги забыли напрочь. Обедали либо дома, либо в системе быстрого питания, при этом Роберт не жалел ни сил, ни времени на поиски самых дешёвых бургеров. Иногда бензин съедал всю разницу в цене, но раз за разом профессор без устали гонял по округе на своем автомобиле в поисках скидок, лишь бы сэкономить доллар-другой.
Надежда Васильевна поначалу очень любила своего супруга. В буквальном смысле смотрела ему в рот, ловила каждое слово, искренне смеялась шуткам. Она не замечала ни разницы в возрасте, ни особенностей американского менталитета. И вообще, никаких недостатков в своем избраннике она не видела.
Любящая женщина поддержала мужа и тогда, когда в один прекрасный момент его обвинили чуть ли не в измене Америке за то, что тот за долгие годы работы в Союзе полюбил его гостеприимный многонациональный народ, восхищался тем, что на обширной территории такие разные внешне люди говорили на одном языке, понимали друг друга и жили понятиями любви, уважения и дружбы, невзирая на национальную принадлежность. Роберт Причардс открыто заявлял на своих лекциях и в частных беседах, что никакой угрозы миру Советский Союз не представляет, что единственным желанием его правителей и простых людей является спокойная жизнь и развитие экономики страны. Бытуя в весьма скромных условиях, люди мечтали о великом: о космосе и приручении атома, об океанских глубинах и освоении Арктики.
Такое мнение об «империи зла» шло вразрез с основной линией Государственного департамента. И, дабы не взрастить в своих стенах очередного «крота», семидесятилетнего разведчика в срочном порядке торжественно проводили на пенсию, заодно запретив ему и преподавательскую деятельность.
После отлучения от работы, когда двери официальных учреждений и большинства частных домов закрылись перед Причардсом, он будто с катушек слетел. Его вдруг одолел страх нищеты. Будучи хорошо осведомленным о незавидной судьбе большинства бывших военных в своей стране, он заранее боялся остаться на старости лет без средств к существованию.
Надежда Васильевна успокаивала мужа, говорила, что в Америке они могут вполне себе пристойно жить даже без больших гонораров, а уж если ему так плохо дома, то можно вернуться в Россию, забыв, что путь туда ее супругу был заказан из-за прежней активной деятельности на благо Штатов и, как показали дальнейшие события, во вред СССР.
Роберт лишь злился на жену за ее рассуждения, говорил, что она-то в своей нищей России привыкла голодать и не замечать этого, а его бренному телу ни холодный климат, ни оскудненное существование показаны не были.
За первый год, что Роберт прожил на пенсии, Надежда Васильевна наплакалась всласть. Она удивлялась, как в одном человеке уживалось столько противоположных качеств: вроде бы любящий мужчина – и домашний тиран, благотворитель – и себялюб, радетель за добрые искренние отношения – и непримиримый борец за американские идеалы, то есть достижение материального благополучия любой ценой.
Женщина была благодарна мужу за то, что показал ей мир, и в той, советской жизни, помогал чем мог, но и она не выдержала постоянного гнобления. К тому же, так и не выучив как следует английского языка, она все меньше понимала своего супруга, потому что то ли из-за возраста, то ли по лености тот стал намного хуже говорить по-русски.
Музейные работники не могли поверить в рассказанное об их любимом «Душке». Но еще большим потрясением для них стало то, что Роберт Причардс и в самом деле оказался агентом американской разведки, с некоторых пор в отставке, и что все квартиры, которыми он пользовался, принадлежали не ему, а организации, на которую он работал.
«Так вот откуда столько денег у так называемого профессора», – шептались в музее. Впрочем, одно другому не мешало, профессором Роберт был настоящим: читал лекции в университетах за хорошую плату, что для прикрытия своей основной «профессии» было очень даже удобно. Не правда ли?
Однако, главным фактором, приведшим супругов к разладу в отношениях, оказалась даже не скупость Роберта и не его деспотизм по отношению к супруге. В большей степени разошлись супруги по причине идеологических разногласий и, в первую очередь, из-за разного понимания роли Советского Союза во Второй Мировой войне. Каждая советская семья потеряла в той войне не одного своего родственника, поэтому советские люди воспринимали ее как кровную – Отечественную, не только по разнарядке сверху, но и по зову души.
Американцы же, не ведавшие, что такое военные действия на собственной территории аж с девятнадцатого века, были абсолютно уверены, что без их участия ни одна война на Земле не выигрывалась, и Вторая Мировая, конечно же, не стала исключением.
Но вернемся к Причардсам. Для того чтобы обратить супругу в свою веру, Роберт притаскивал книги американских и других западных историков, в которых писалось, что это союзники СССР внесли основной вклад в победу во Второй Мировой войне. Супруга поначалу лишь посмеивалась над подобными статейками. Но когда муж отыскал учебник, в котором чёрным по белому было написано, что наша страна воевала на стороне Гитлера, Надежда Васильевна не выдержала. Она заявила своему «Душке»: «Я – русская и русской останусь. И не выброшу на свалку память о своих обоих дедах, дяде и бабушке, погибших в той войне. И не тебе с твоим Госдепом судить о том, кто в ней победил. Это наши солдаты, а не ваши американские предки, вынесли на своих плечах многолетние тяготы той страшной войны и победили. А вы тогда, как проститутки, до последнего ожидали, на чьей стороне перевес будет и кто побеждать начнет. Да если бы наши войска не подошли практически к самому Берлину, вы никогда бы и не высадились. И вообще… Не хочу я больше есть ваши гамбургеры!» – в запале добавила она.
Следует заметить, что не одна Надежда Васильевна развелась тогда с супругом по столь одиозному для западного человека поводу. Многие русские женщины и представительницы других бывших советских республик нередко расставались с иностранными мужьями по той же причине, а украинские «гарны дивчины», в жилах которых бурлит южная казацкая кровь, были в первых рядах оных.
Только теперь, после рассказа Надежды Васильевны, музейная общественность догадалась, что услужливые молодые люди в той приснопамятной этно-экспедиции были сотрудниками КГБ. Припомнили они и то, что общительный профессор по обыкновению с шутками да прибаутками обихаживал исключительно представителей военных предприятий, всячески угождая и развлекая их. Кто-то напомнил музейщикам, сколько внимания уделял он бытовым проблемам старообрядцев, будто подталкивал тех к выражению недовольства. Он же исподволь подсказал и путь к лучшей доле, а именно, путь борьбы за выход из Союза. Не зря позднее, где бы он, или такие, как он, ни появлялись, там обязательно возникал пожар революции: в Таджикистане или Киргизии, Молдавии или Туркмении, и даже в Татарии разыгралась нешуточная борьба за независимость, а на Кавказе разгорелась самая настоящая горячая война со всеми вытекающими последствиями. Народы, веками жившие дружно бок о бок, будто озверели – вырезали или убивали другими способами русских и друг друга. В какой-то мере повезло тем советским людям, вне зависимости от национальности, кто в одночасье выехал в большую Россию, бросив нажитое десятилетиями.
Наша героиня, Надежда Васильевна, оказалась воистину русским человеком. Не знаю, как для других народов, а для русского душой человека просто быть сытым совершенно недостаточно. Мы говорим здесь не о национальности, а о том духе, который даже в сказках зовется русским. Нутро нашего человека должно быть востребовано, то есть постоянно трудиться – выкристаллизовываться, иначе он не может ощущать себя по-настоящему счастливым. Возможно, отсюда и растут корни известной во всём мире ностальгии выходцев из России. Не одними удобствами, однако, жив человек: сытая утроба и заморские одежды сами по себе никого не делают счастливыми. Слепое повиновение и подчинение власть предержащим ради выхолощенной бездумной жизни – не для всех. Без любви, взаимоуважения, самореализации и самоотдачи благополучная жизнь не приносит полноценной радости человеку, во всяком случае, по духу – русскому.
1.09.2014 г.Выкуп
Семен Аркадьевич отправился в путь с огромной суммой денег – десять тысяч долларов США. Всю дорогу он ужасно переживал за свой багаж, боялся выпустить его из виду хоть на минуту. Слишком многое зависело от этих злосчастных бумажек. Ехать ему предстояло с пересадкой в Москве. Мужчина страшился той пересадки, потому что хорошо понимал, что если не довезет деньги до адресата, жизнь его семьи разрушится окончательно и бесповоротно. Эта клетчатая хозяйственная сумка, подобная тем, с которыми мотались за товаром челночники, только меньше размером, была его единственной надеждой. За себя пожилой мужчина не боялся. Лично ему хуже быть все равно уже не могло. «Главное – довезти деньги, – как мантру повторял про себя очень сдавший за последнее время шестидесятишестилетний музыкант, державшийся единственно потому, что не должен был показать слабость своим женщинам – жене и невестке, которым тоже приходилось несладко в этот сложный период жизни их семьи. – И пусть все, кому должно, вовремя явятся на встречу».
Яков Каплан, интеллигентный молодой человек, по профессии энергетик, а по воле перестроечной судьбы начинающий бизнесмен, торгующий электрооборудованием от лампочек и розеток до целых подстанций, поехал в Киев в командировку в самый разгар весны тысяча девятьсот девяносто пятого года, когда город, благоухая весенними ароматами, расцветал всеми красками прямо на глазах. Задачу, которую ему предстояло решить, нельзя было назвать слишком сложной. Украинские партнеры шли на все условия оговоренного и составленного заранее контракта, поэтому оставалось лишь его завизировать.
Вот только жаль было, что жена Ира не смогла поехать вместе с ним. Прогулялись бы по солнечному Крещатику до Майдана Независимости, «шоппинганули» бы в местных магазинчиках. Супруга давно хотела побывать в столице Украины. Но не вышло – работа не отпустила.
Украинские друзья скучать Яше не давали. По принятому в девяностые «малиновыми пиджаками» обычаю, дела обсуждались, в основном, в клубах и саунах. В этом братья по крови ничуть не отличались от русских мужей – не пьешь, значит, камень за пазухой держишь, а следовательно, и дел с тобою лучше не иметь.
Для пешей прогулки по знаменитой цветущей каштановой аллее минуты свободной не оставалось. В конце концов, Яков, воспитанный в творческой атмосфере и стремящийся насладиться красотами Софийского собора, взмолился:
– Все, друзья мои, ша! Дайте отдохнуть от вашего «отдыха». Хочу побродить по улочкам, полюбоваться киевскими красотами…
– Дак ща мы тэбе усе покажемо, – начал было огромного роста круглоголовый украинский партнер, но Яков решительно остановил его:
– Нет-нет. Я хочу побыть один, пройтись по Андреевскому спуску, купить подарки своим…
Украинцы, несколько удивившись вкусам братана из России, однако, смилостивились и подкинули молодого мужчину до метро, пообещав подъехать наутро к гостинице, чтобы лично доставить его на железнодорожный вокзал.
В доме Семена Аркадьевича Каплана раздались короткие гудки междугороднего звонка. Отец обрадовался – сын не забыл набрать его перед обратной дорогой домой. В радостном возбуждении схватился он за трубку.
Звонили и впрямь из Киева, но из речи говорившего, взволнованно-сбивчивой и приправленной множеством украинских слов и русских жаргонизмов, пожилой человек понял одно – Яша пропал, и со вчерашнего дня его никто из знакомых не видел.
– Надо в милицию… – заволновался Семен Аркадьевич.
– Они уже в курсах, – ответил голос в трубке, – розыск объявили… А може, у нього ще хтось е у Киеве? – поинтересовался затем киевлянин.
– Да не-ет. Не знаю…
У Семена Аркадьевича ослабели ноги, неожиданно прошиб пот, руки предательски задрожали, едва не выпустив телефонную трубку. А когда раздались гудки отбоя, он не сразу попал в пазы на стареньком аппарате, поэтому пару раз трубка едва не свалилась на пол.
Сообщить новость жене Семен Аркадьевич побоялся из-за ее больного сердца, да и как матери можно было выдержать такое потрясение: единственный сын пропал? Однако держать все в себе тоже было невыносимо, поэтому после долгих колебаний мужчина набрал невестку Иру.
Девушка она была довольно крепкая и решительная. И хоть хозяйка из нее вышла далеко не идеальная (сыну Яше зачастую приходилось самому выполнять «женскую» работу по дому), свекор и свекровь полюбили ее за прямодушие, искренность и желание заботиться о других, поэтому, когда Семен Аркадьевич начинал ворчать по поводу уборки, жена не раз останавливала его сногсшибательным аргументом: «Сема, ты что хочешь? Чтобы сын наш жил с уборщицей или с любимой женщиной?»
Тридцатилетняя Ира Каплан работала медиком в зоне и могла дать отпор любому зарвавшемуся заключенному. Сидельцы побаивались ее острого язычка: фельдшерица быстро ставила на место любого, точно определяя слабые места каждого.
Но и она, сильная женщина, не смогла сдержать эмоций в такой острый момент. Голос в трубке, обычно звонкий и уверенный, выдал ее с головой: звучал непривычно глухо и надтреснуто. Не на шутку расстроившаяся невестка посоветовала Семену Аркадьевичу ничего пока не предпринимать и уж тем более ничего не говорить свекрови:
– Подождите. Может, найдется еще… Чего зря волновать больного человека? Надо сначала в Киев съездить, разузнать все. В конце концов, это не Чечня. Может, и обойдется еще все, – успокаивала она скорее себя, нежели свекра.
– Да-да, Ирочка, ты права, как всегда, – Семен Аркадьевич ухватился за ее слова, как за страховочный трос.
Слова эти и впрямь несколько приободрили его, внушили надежду на лучший исход. «Да пусть бы уж Яша изменил жене, что ли, и остался бы у какой-нибудь красотки… Лишь бы живой… и здоровый. Господи! Ничего нет хуже, чем пребывать в неведении».
И хоть Семен Аркадьевич и согласился с невесткой, но слонялся по дому без какого-либо дела, не очень умело пытаясь скрыть от жены свои истинные чувства.
– Сема, ты как будто сам не свой сегодня. Даже не репетировал еще… Что-то случилось? – заметила его неприкаянность супруга.
– Да нет, Шурочка, ничего. Все хорошо. Просто не люблю, когда кто-то из близких уезжает из дому надолго.
– С каких это пор? – удивилась супруга. – Сам-то сколько раз уезжал, не помнишь? Сколько я тебя прождала из этих твоих творческих командировок… Вот хоть теперь ты меня поймешь.
Пару раз в отсутствие жены Семен Аркадьевич набрал Киев, но ни украинские коллеги сына, ни тамошние правоохранители ничем его не порадовали.
Ждать долее было невыносимо, поэтому он, концертмейстер первых скрипок, правая рука дирижера, вынужден был оставить оркестр в разгар подготовки к летнему турне. И лишь руководителям театра и оркестра поведал он о причине своего срочного отъезда. Конечно, не отпустить в таких обстоятельствах его не посмели, но поездку пришлось отложить на пару дней из-за привычной бухгалтерской волокиты.