По старой памяти я в Брюсселе рискнул зайти в клуб. По-французски я так и не читаю, но увидел на вывеске парней в белых кимоно, и слово «каратэ» написано. А внутри, перед самим залом, коврик для намаза, надписи не по-японски и, замечу, не на французском. Парни все как на подбор. Серийного производства. Раньше, в самом начале века, так «Аль-Каиду» изображали, детей пугали. А из зала удары по мешку – молотят, как черти, тупо молотят по мешку. Вот тебе и все белое кимоно! Они меня не изгнали, не предложили потренироваться, ни-че-го. Они меня не заметили. Как будто меня нет. Вот точно так, как мои европарламентарии не замечают их. И меня.
Потому сижу в президиуме, а счастья нет. По большому счету, хочется жить для того, чтобы быть услышанным. Затем возникает потребность быть понятым. И так, ступенька за ступенькой, ты поднимаешься к тому, что недостижимо. Ты на чердаке, над тобой небо, но тебе оттуда только вниз. Я написал книгу, которая многое объясняет, но она никому не нужна. Ни тем, ни этим.
Можно сосредоточиться на личном, что я и постараюсь сделать. Слава богу, тут тоже достаточно проблем. Ты о них знаешь. К слову: получил подробное письмо от моей Марии. Она пишет, что не только не думает о разводе, но к Новому году собирается посетить нас с Артуром. Вена ей нравится по-прежнему больше Цюриха, (не говоря уже о Кельне), но Мария не уверена, что долго сможет там еще пробыть. Судя по тому, как она пишет, в Вене, в отличие от Брюсселя, без стеснения говорят открытым текстом об истинной ситуации в Европе. Венцы называют себя южным бастионом христианской цивилизации и очень гордятся тем, что сумели отстоять в своем парламенте пакет законов, который в Брюсселе уже заклеймили как дискриминационный. Об одном и вы на вашем одерском востоке не могли не услышать, и, как я полагаю, тебе он должен был прийтись по душе. Это запрет на конвертацию в ислам без согласия родителей до 25 лет. Там еще закон о трудовых мигрантах, черта оседлости для переселенцев (причем черта в прямом географическом значении, поскольку венцы не побоялись указать на условную черту между «пара-исламской» и «пара-христианской» Европами, и это в толковании закона! Бургомистр Вены не стесняясь, употребляет в речи словосочетание «обратные мигранты» и «обратные переселенцы» – это про таких, как ты, Ханс! Представляю себе лица европарламентариев, все знающих о демократии в Китае и Непале. Кстати, тут отчасти ответ на твой вопрос, кому принадлежит изобретение самого термина «пара-исламская Европа». Это венцы виноваты. Венцы тянут линию через себя, через Север Италии, Венгрию, выше по Швейцарии, югу Германии на ее Восток, как раз к тебе, на Одер, и потом в Польшу и на Север, в Балтику. И учитывают анклавы Севера Франции, севера Испании, севера Германии, бельгийский Брабант и часть Голландии. Кельна в анклавах нет, так что мы с Артуром и наш с тобой добрый костолом Аксель не имеем больше шансов поселиться в самой Вене и севернее ее. Тебя позабавит, что Марии этот пакет законов пришелся по душе. Как я ее понял, Вена кокетничает своей ролью пограничного города и старается изо всех сил дразнить тем Брюссель. В 60 километрах южнее начинаются поселения румын, цыган, хорватов и турок, но в самой Вене «Альбертина» ломится от очередей на экспозицию Моне и Ренуара, выставка мастеров Возрождения в музее Марии-Терезы молодежью посещается так, как не бывало за последние 40 лет, а Моцарт и Бетховен снова популярны почти как Фалько с его «Амадеусом». Сам Фалько переживает второе рождение в Австрии. Самые высокие конкурсы – на германистику и европейское римское право! И самое смешное – Мария пишет, что у них в Вене среди молодых повальное увлечение – не поверишь! – снова останавливаться на красный свет, не обгонять по правому ряду, пропускать на зебрах. Вот такой у них там гэк. Причем и на четырех, и на двух колесах. Как у вас, на Одере, уступают на зебре? И если да, то еще или уже?
Да, Вена заостряет свою речь, а Брюссель морщит нос, мол, не политкорректно. Мой знакомый немец из Европарламента так мне и сказал: «Вена да Варшава, они виноваты в эскалации, они совершенно не умеют вести политику».
Театральная жизнь в Вене бьет ключом. Как в любом приграничье, там живут, как в последний день перед Страшным судом. Как ты сам понимаешь, Марии это очень по душе с ее ночным нравом и тягой к богеме. Их труппа в Вене имеет успех, так что она там не скучает.
Я наблюдаю за Артуром, и мне кажется, он привык к бытию на расстоянии от Марии и даже рад, что хотя бы она больше не досаждает ему советами, расспросами, подозрениями. Довольно ему меня одного. Впрочем, у него, как и у меня, свое на уме, и до моих книг, как и до Брюсселей, ему дела нет, как мне – до его тинеджерских фокусов. Слава богу, за неделю моего отсутствия Артур не выдумал никакой новой глупости, да и Аксель по моей просьбе наблюдал за ним, насколько позволяла его работа. Будет печально для меня, если Аксель последует твоему примеру и переедет на Восток. У вас там, на Одере, еще черты оседлости под сурдинку не ввели? Не знаю, говорил ли он тебе или писал ли, что его верная подруга жизни Гудрун задумалась над тем, не пора ли им переезжать. Не хочу за его спиной трепаться с тобой на эту тему, но меня она беспокоит. Никто не может свернуть нашего могучего Акселя с пути истинного, но Гудрун для этого достаточно одного слова…
Фацит: я вернулся из Брюсселя в расстроенных чувствах, но с деньгами, и предлагаю их пропить, поскольку принадлежат они мне не совсем по праву. А то, что досталось не по праву, не может использоваться во имя высоких целей – так нас, по крайней мере, учит Коран. Значит, потратим их во вред нашей печени и во имя сокращения наших не очень полезных жизней. Но каким сладким может быть такое неправедное умерщвление! Собственно, искусство – это такое умирание и есть. Засим прощаюсь с тобой, дорогой Ханс, и, как обычно, во имя поддержания возникшей эпистолярной традиции, жду от тебя столь же подробного ответа и рассказа о твоих делах. Поскольку, как говорил мой старый мастер боевых искусств еще в Москве, традиция – это основа мироздания.
Твой Виктор, 4.12.2018Ханс-1
Халло, Виктор!
Конечно, я извиняю тебя за то, что так долго был вынужден ждать от тебя признаков жизни. Но все нормально. Это как с детьми. Мать всегда говорила обо мне: «Пока не вопит, с ним все в порядке». Поскольку ты тоже какое-то время должен был пребывать в ожидании письма от меня, теперь можешь догадаться: со мной все хорошо. И с моей Марией тоже. Другое дело, что, несмотря на годы семейной жизни с ней, мой русский все еще недостаточен, чтобы в одиночку и полностью справиться с переводом твоих писем. Позор и пепел да падут на мою голову. Я должен больше учиться. К сожалению, время уносится от меня как безумное. И с каждым годом все быстрее, так что я задаюсь вопросом, с каким ускорением мне еще по силам справиться.
Увы, читать твое письмо мне радости не доставило. Непереносимо видеть, что с тобой не все в порядке. Это хорошо, что твоя книга успешно расходится в Испании и во Франции. И жаль, что при этом ты существуешь с чувством, будто ничего не можешь изменить. Но положа руку на сердце: чего ты ожидал? Ты что, всерьез рассчитывал спасти мир или, по меньшей мере, изменить его парой сотен страниц? Парой искренних слов изменить осанку закостеневших в своих креслах политиков, не говоря уже о том, чтобы побудить их признать свои заблуждения и поменять политику? Извини меня – тогда я считал тебя умнее, чем ты есть.
Я в твоих строках читаю лишь о проблемах и разочарованиях. Даже фонд, наградивший тебя, на самом деле тебя наказал, выставив под обстрел, причем, возможно, сделано это было именно с этим расчетом.
А я мало что знаю о терках между консерваторами и кифферами. Честно говоря, я бы поржал над этим, если бы речь не шла о печальной реальности. Все, будь то политики или миссионеры, улучшатели мира, прокламируют все делать на благо народа. Но кто еще верит в это? Политики стоят на службе, чтобы увеличивать богатство. Свое собственное, а также богатство промышленников, банкиров и вообще тех, у кого более чем достаточно денег. Если ты вздумал спасти мир или его улучшить, для этого есть только один надежный путь: умножай богатых, умножай их, как в сказке. Невозможно? Тогда ищи признание у богатых, красивых и сильных. Завоюй их на свою сторону, для своего дела. Тоже невозможно? Тогда ищи путь, который еще никому не известен и которого, вероятно, не существует.
Если угрозы в твой адрес усугубятся, надо обмозговать, не следует ли нам выпивание Bockbier осуществить во Франкфурте-на-Одере. В любое время ты – желанный гость. Размышление следует расширить – а не лучше ли тебе собрать твой походный вещмешок и махнуть сюда, на Восток? Ни тебе кифферов, ни левых анархистов, ни тебе Шариата, ни одиночества. Только совместное сосуществование, которое для анархистов хуже чем ладан для чертей, потому что им такая жизнь скучна. Я думаю, и Акселю следует прислушаться к его умной жене. То, что сейчас стараются изобразить венцы, бранденбуржцы умеют уже давно. И, возможно, даже лучше. Тут нет никаких официальных законоположений или законопроектов. Их политически было бы непросто или даже невозможно провести. Бранденбург – это все еще Германия, а Германия – это Евросоюз. Но существуют неофициальные порядки, и они функционируют очень неплохо. Мы с Марией катаемся много, вдоль и поперек объезжаем эту землю, поскольку наш комивояжерский гешефт требует доверия между нами и покупателями. А ездя, мы многое видим. Но чего мы не видим – так это мечетей. Правда, это свежее и неожиданное впечатление для глаза? Хорошо, католических и евангелических церквей тоже не столь много, но все же они имеются, причем как церкви, так и их прихожане. И хотя, как ты знаешь, я не верующий, но это часть немецкой культуры. А нет мечетей – нет и мусульман. Конечно, проблемы есть и здесь. Юношеского пубертета никто не отменял. И тут встречаются несостоявшиеся судьбы и жизни, упершиеся в разорение. Но в общем и целом – мирное добрососедское сосуществование, которое во многом зиждется на широком выборе занятий для того, чем заполнить свободное время, не наступая соседу на нерв и сохраняя с ним дистанцию, обусловленную нашей культурной традицией. А футбол остается первым номером среди видов спорта. Ты же всегда был поклонником футбола? Как, удается еще найти зазоры в твоем плотном календаре и поиграть? Или старые кости больше не пускают на поляну? Что у Артура? Напомни, сколько ему лет? Эх, на такой вопрос я должен был бы ответить самостоятельно, но честно признаюсь, что забыл. Спортом он занимается? Как с тем, чтобы перенять твое мастерство бойца из рук отца и передать это по наследию дальше, потомкам? Или для такой перспективы никаких шансов? Что у него на уме?
Крапая тебе это письмо, я попутно размышляю: зачем ты вообще живешь в Вестфалии? Как может такой умный человек как ты, держаться за этот угол Германии? Твоя Мария очевидно не чувствует себя там как надо, а у Артура там слишком много возможностей наломать дров и заниматься ерундой. Так отчего ты до сих пор не на пути на Восток? То, что здесь тебе придется придерживаться правил дорожного движения, серьезной причиной считаться не может. Это тебе же на пользу, ты тоже моложе не становишься… Кстати, клубы боевых искусств имеются и здесь. Не знаю, удовлетворят ли они твоим высоким запросам, но почему не приехать и не попробовать? Тем более тут есть Ханс! Я! Я был бы так рад, если бы ты образовался поблизости от меня. Ясно, что ты много в дальних разъездах, но даже недели, даже дни, которые ты проводил бы здесь, дали бы возможность общаться, вместе совершать прогулки, и, может статься, тут или там пригубить рюмочку водки… Сколько еще оснований мне перечислить? Давай, напиши мне, если ты не считаешь их достаточными для переезда. Я тогда подберу еще парочку.
То, что моей ноги больше никогда не будет на западногерманской земле, можешь считать риторическим заявлением. Если я тебе понадоблюсь, я, естественно, приеду. Но то, что я уже никогда вновь не обоснуюсь там – мое слово.
С Акселем я поддерживаю лишь очень умеренный контакт. Дело тут не в недостатке симпатии, а в нехватке времени. Впрочем, возможно, не хватает общих тем, они стали слишком быстро исчерпываться. С тех пор, как я перестал заниматься боевыми искусствами, фундамент для общения треснул. Но я не драматизирую. Есть другие вещи, которыми можно заниматься вместе, например, грилить. Когда ты в последний раз гулял на природе, с шашлычком, с хрустящей зажаренной свининкой? Как у тебя сейчас со слюноотделением? Началось? А если я дополню это сочными сосисками, салатиком и свежим бранденбургским пивом? Уж это и Аксель и Гудрун любят не меньше, чем местные обитатели. Уж извини, дополнительных причин для твоего переезда сюда мне не следовало приводить, я обещал отложить это на случай твоих возражений. Но я найду еще…
А то, что там, в Брюсселе, живут как на другой планете, я не сомневаюсь. Но я не думаю, что пара полыхающих баррикад или единичные протесты свернут их со своего курса. Я полагаю, что готовится раскол Европы и что «Холодная война» выходит на новый круг. Правда, не уверен, что этот термин правомочно употреблять. В конце концов, это пережиток из времен борьбы коммунистов с капиталистами. И все-таки я вижу основания его использовать, поскольку это была война без армий, как и сейчас. Пока. Извиняюсь, я написал «пока». Надеюсь, так это и останется. Возможно, уход в самостоятельное плаванье Вены – шаг просчитанный, и имеет в качестве политической цели сохранить войну в ее холодной фазе. Теперь Вена в глазах одних «город-герой», в глазах других – это нехорошие ребята. Но мне представляется, что это лишь начало цепочки. А то, как будет протекать цепная реакция, ты сам более-менее описал. Я с интересом жду, как дело будет обстоять с Берлином. Будет ли вновь возведена стена? Только на сей раз несколько выше? Будет ли он освобожден? Как думаешь? Разве для журналиста разбираться в этом – не тема? Не попадание в яблочко? Писать об этом, присутствовать там, наблюдать своими глазами. Ох, извини, еще одно искушение для тебя. Я для себя решил привести хоть немного в движение свое тело, чтобы быть готовым к «Часу Х». Не имею представления о том, простят ли это намерение мои суставы, но тягу вновь их задействовать я порой испытываю. И ведь тоже задача, которую следует довести до конца: остаться сносным бойцом в летах. Кредит, взятый на наш дом, почти выплачен, моя Мария замечательно справляется с собственным бизнесом самостоятельно, а с тем, что на мою долю остается – интернет – страницы нашего маленького предприятия, рекламы, работы «телефонистки» и сопровождающего ее секретаря, я вроде бы справляюсь, так что, почему бы не сделать что-то для тела? Не желаешь ли мне в этом помочь? И не слаще ли мое предложение, чем описанная тобой «сладкая смерть»? Дадим нашим печеням еще один шанс и поучаствуем еще пару лет в этой жизни. Вопрос остается: Кельн или Франкфурт-на-Одере? Прежде чем отвечать, перечитай мое письмо еще разок, пожалуйста.
Да, и еще: твой главный тезис про Афганистан как причину нынешних бед я не до конца понял. Если можешь, сформулируй его еще раз в более простых словах, поскольку, как ты знаешь, мой русский не сто-о-оль блестящий и я не столь силен в политике, как ты. Хорошо бы, если у тебя выйдет достать для меня твою книгу, хотя я подозреваю, что ее немецкого перевода не дождаться? Или как? Вообще, что ты намерен сейчас делать? Ты ведь не собираешься, в самом деле, уйти в частную жизнь? И что с твоей Марией? Она приезжала к вам или ты не приветствуешь этого? Надеюсь, последнее не соответствует сути вещей. Что касается нас, то мы приступаем к подготовке к празднику. Не могу сказать, что я люблю Рождество, но нам есть чем заняться. А когда дни обжорства останутся позади, я рассчитываю осуществить свое намерение, о котором написал выше. Ты знаешь, по сути, я ленивое животное, но я надеюсь так пнуть сам себя, чтобы встряхнуться.