А теперь шествие с фальшивомонетчиком приближается к пабу «Корона», низкое тёмное здание которого виднеется чуть вдали. Начальник стражи останавливает процессию и снимает мешок с головы осужденного. Из паба выходит трактирщик и протягивает осужденному бедолаге кружку пива. Тот одним залпом выпивает её с выражением полнейшего отчаяния на лице. А серьёзная Джуди медленно идёт по сцене, очень забавно изображая пьяного человека. Глядя на неё, зрители просто покатывались со смеху, и в эти минуты смеяться над ними можно было не меньше, чем над обезьянками!
– Джек, я ужасно скорблю по поводу твоей смерти! – крикнул осужденному другу жёлтый клоун.
Но Джек ничего не ответил ему, только молча посмотрел в его сторону и, опьянев от выпитого пива, сел опять на своё место.
– Да не рыдай ты так, Джозеф, – он напился пива до бесчувствия и ничего не почувствует, когда его казнят – заботливо успокаивал жёлтого голубой клоун.
Когда осужденный вернул кружку трактирщику, тот взял её со словами:
– Ты, малый, не забудь мне заплатить за пиво когда поедешь обратно, – и совершенно безмятежно удалился со сцены.
Мартышка Панч заскочил на край телеги и стал скалить зубы палачу. Зал возбужденно вздрогнул.
Но вот телега и доехала до места казни! Конвоиры, не церемонясь, выволокли осужденного беднягу из телеги, после чего к нему подошел священник. Палач с деловым видом стал готовить веревку. Тут на сцену вышла огромная фигура в чёрном плаще и белой маске скелета, – это была сама Смерть! Она медленно прошла мимо всех и неподвижно встала у виселицы. Было странным то, что никто её не замечал! Все напряженно замерли, и только мартышка Джуди вскарабкалась на виселицу и корчила зрителям уморительные гримасы, пока священник читал молитву.
Мешок с головы осужденного опять сняли, и теперь он жалко стоял на коленях со связанными впереди руками, скорбно прижимая их к груди. Конвоиры стащили с телеги грубо сколоченный гроб и поставили его прямо у виселицы. А Смерть все также беспристрастно смотрела на Джека-фальшивомонетчика. Но вот священник закончил свои бормотания и дал осужденному поцеловать крест. Тот нехотя повиновался. Так закончились последние приготовления.
Панч подскочил к Джеку, развалился на сцене и оскалился. Потом он с горестным видом сел рядом с бедолагой, идущим на смерть, и Джек ласково почесал его за ухом. Панч ловко вскарабкался на крышку гроба и стал корчить рожицы Смерти.
Зал тихо посмеивался. Но вот палач привычным движением набросил петлю на шею осужденному, и акт повешения состоялся.
– Джозеф, пошли отсюда. Его грешная душа уже покинула этот мир, и ты уже ничем ему не поможешь, – ласково успокаивал жёлтого друга голубой клоун.
А жёлтый клоун неподвижно стоял с самым мрачным выражением лица. Стражники сняли повешенного и положили в гроб. Занавес закрылся. Свет погас.
Следующая сцена представляла собой Джека, но уже находящегося на том свете. Итак, посреди сцены стоит стул, на нем сидит Джек. Рядом с Джеком стоит Смерть. Между ними происходит следующий разговор.
Смерть: Ну, что Джек? Доволен? Посмотри, как ты прожил жизнь!
Джек, недоуменно озираясь вокруг: Что они кричат, эти люди?
Смерть: Это твой палач продает верёвку с твоей шеи и просит цену.
повыше.
Джек: А что там за детские голоса и плач детей?
Смерть: Это измученные женщины просят у палача твои руки. Они верят,
что исцелятся ими от всех болезней. А их дети плачут от голода.
Джек: А откуда такой смех?
Смерть: Люди остались довольны зрелищем твоей казни и теперь
устраивают танцы.
Джек, ужаснувшись: Неужели ни один человек не скорбит обо мне?
Смерть: Да есть один! Он очень опечален тем, что лишился дохода из-за
твоей безвременной кончины.
Джек: А что это за стоны несутся из – под земли?
Смерть: Это грешники стонут под тяжестью греха.
Джек, в отчаянии заламывая руки: Я чувствую раскаяние! Зачем я так жил?
Смерть: Ты любил фальшивые деньги.
На сцену выходит Ангел – хранитель Джека и обращается к Смерти:
– Ты можешь идти!
Смерть нехотя и медленно уходит со сцены.
Ангел: Ты поздно раскаиваешься, Джек! Твоя короткая жизнь уже прожита.
Тебе нет места в Раю.
Джек: Но я ведь никого не убивал, Ангел!
Джек начинает безудержно плакать. Ангел молчит. Джек падает на колени, в последнем надежде хватает Ангела за край одежды и снова плачет.
Джек: Ангел, я хочу снова жить! Я не готов был умирать!
Ангел: Встань!
Джек поднимает голову, и Ангел подает ему чашу с питьем.
Ангел: Пей!
Джек послушно выпивает всё до последней капли и падает без чувств.
Занавес закрывается и открывается снова. На сцене стоит гроб, сидят конвоиры, курит палач. Задумчиво смотрит куда-то в сторону священник, со смешными ужимками прыгают мартышки, и в руках у грустного жёлтого клоуна веревка, снятая с виселицы.
– Джозеф, вот поверь, ты зря её купил, – говорит голубой клоун.
– Ничего, я продам ее снова, подороже!
Тем временем из гроба медленно поднимается Джек. Конвоиры в ужасе шарахаются в стороны, а палач с остекленевшим взором роняет свою трубку…
Священник, захлопывая библию, обращается к палачу:
– Как так случилось, что ты не повесил его?
– Я повесил! Я всё сделал как обычно!
– Палач, ты должен казнить его до конца!
– Я и казнил его до конца! Все видели! А на повторную казнь приказа не имею! – Машет рукой конвоирам, – Уходим, ребята!
Конвоиры грузят пустой гроб и увозят. Радостно скачут обезьяны. Голубой клоун подходит к Джеку и подает ему бутылку с вином. Потом участливо интересуется:
– Как шея? Не болит? На вот, подкрепись!
Желтый клоун опять зарыдал.
– Джозеф, а сейчас ты почему плачешь? Смотри, ведь твой друг жив!
– Да я же купил его петлю! Кому теперь я её продам?
На сцене появляется кабатчик и требует оплату за пиво. Джек беспомощно выворачивает пустые карманы. Голубой клоун протягивает монету кабатчику.
– Вот, возьми шиллинг, любезный. Я за него заплачу!
Кабатчик уходит. Голубой клоун опять обращается к жёлтому:
– Джозеф, пошли веселиться! Смотри, сегодня такая большая ярмарка, и твой друг остался жив! Джек, и ты иди с нами!
– Прости, дружище, но я больше не буду заниматься этим ремеслом, – с этими словами Джек хлопает желтого клоуна по плечу и уходит со сцены.
– Ну, честное слово, уж лучше бы его повесили, – недовольно прошипел жёлтый клоун Джозеф вслед уходящему Джеку.
Джуди схватила петлю, брошенную Джозефом, накинула себе на шею и озабоченно начала жевать банан. Панч, изображая пьяного, зашатался по сцене. Голубой клоун уводит жёлтого со сцены.
Занавес закрылся. Представление закончилось. Вся публика громко хлопала в ладоши и вызывала Гримальди со всей труппой на бис. Было совершенно очевидно, что все присутствующие получили от представления огромное удовольствие!
И тут прокукарекал первый петух. Какой сразу начался переполох! Как будто ураган промчался по пабу!
– Летим назад! – коротко и решительно скомандовал Уолтер. – Да быстрее, быстрее! Нельзя медлить ни минуты!
Мы все моментально повскакивали со своих мест, без лишних вопросов вскочили на мётлы и как стрелы, выпущенные из лука, вылетели из окон паба. Мы уже летели за городом, когда петух прокукарекал во второй раз. А когда мы приземлились на кладбище Плэйстоу, то услышали, как петух прокукарекал в третий раз.
– Ребята, вам пора домой, – уставшим голосом сказал Уолтер, обращаясь к нам. – Заканчивается ночь Хэллоуина и теперь у каждого из вас тоже будет своя история. А сейчас вам надо спешить!
Всё случившееся было настолько неправдоподобным, что казалось, будто всё происходит не с нами и не на самом деле! Мы, конечно, понимали, что время чудес миновало, и пора расходиться по домам, но по возможности оттягивали момент прощания с этими славными ребятами, – уж очень хотелось продлить эту сказку! Но делать было нечего: нам действительно пора было уходить.
В конце концов мы тепло распрощались с нашими новыми знакомыми, всей гурьбой дружно вышли через ворота кладбища и сразу же посмотрели на часы. Часы показывали ровно девять часов вечера! Мы шли домой, возбуждённые и взволнованные, и оживлённо делились своими впечатлениями.
В эту ночь я, кажется, спал как убитый. На следующий день я снова вернулся на кладбище и подошёл к тому месту, где вчера вечером согревал всех нас гостеприимный костёр. При свете дня всё здесь выглядело буднично и совершенно обычно. Работники кладбища убирали остатки недогоревших обугленных веток, и больше ничего не напоминало о ночном происшествии. Я присел на то же плиту, где сидел накануне вечером, и снова воспроизвел в памяти лица новых друзей, их слова, голоса, жесты…
Недалеко от меня на чьём-то старом надгробии стоял скорбящий каменный ангел, с надеждой смотрящий в небо и показывающий на что-то изящным движением тонкой руки. И почему-то мне же этот жест показался очень знакомым! Я подошел поближе к ангелу и на стёртом от времени памятнике прочитал: Мэри Вагнер,1873—1885. Ниже были указаны даты жизни её родителей. Ох, ничего себе…
Я прошел по кладбищу дальше. И набрел в отдалении на одно место, где неожиданно обнаружил захоронение целой группы людей. Все они погибли во время кораблекрушения. На гранитной плите лежал огромный якорь, уже попорченный временем. Я заинтересовался, подошёл поближе и стал читать имена: Ада Патнелл,1901—1914; Роберт Корн,1902—1914; Вильям Ларкин,1900—1914.
Сказать, что я был удивлён, – значит, не сказать ничего! Я был просто поражён до самой глубины души!!!
Таким вот неожиданным и удивительным сюрпризом закончилась полная приключений, чудесная ночь Хэллоуина! Больше подобных происшествий в моей жизни не случалось. Со временем, по мере моего взросления, все события этой фантастической ночи стали не то что бы забываться, а словно как бы размылись в памяти, подернулись лёгкой дымкой забвения и вспоминались уже, – как необычная захватывающая сказка.
И сейчас дети наряжаются во всякую нечисть и ходят по домам в волшебную ночь Хэллоуина, – всё точно так же, как и во времена моего далёкого детства! Но мне ни разу ни от кого не приходилось слышать о каких-либо подобных приключениях, – не знаю, случаются ли в наши дни такие вещи, или уже не случаются? А может быть мне просто ничего об этом не известно…
Хотя, конечно, тут было, над чем поразмышлять… Я и размышлял, – подолгу размышлял, – но чётких ответов и каких-либо вразумительных объяснений событиям той необычной ночи так и не нашёл. Анх и Энок – тоже. Видимо, на то оно и чудо…
Свой путь вы создаёте сами, поэтому сами
и выбираете ту линию поведения, которая вас
устраивает. Если результаты вас не
удовлетворяют, ищите виновника внутри себя.
Т. Платонова, «Душа», Москва,изд-во «Путь истины», 2003Тихо сам с собою…
Диалог
У всех нас, без исключения, бывают моменты, минуты, часы или просто периоды жизни, когда человек ведет сам с собой некий внутренний диалог. Кто-то называет своего второго собеседника собственной совестью, кто-то интуицией, кто-то называет своим внутренним «Я», кому-то удобнее считать, что это ангел с ним беседует и так далее. Но как бы то ни было, это явление случается, или хотя бы хоть раз случалось, совершенно со всеми. Да-а-а уж…
Иногда после такой беседы сам о себе узнаешь много интересного, а иной раз твой невидимый собеседник и вовсе заводит тебя в такой тупичок, из которого не так-то просто выбраться! Но всё равно: каждый раз эти диалоги происходят не напрасно, потому-что в результате приходишь к какому-то решению, которое долго, как говорится, не давалось в руки или, наконец-то, сформируется в мозгу конкретная мысль, которая до этого была какой-то недооформленной, и ты долго не мог ухватить ее за хвост. В общем, у всех это происходит по-разному.
Но вот что интересно: иногда ты чувствуешь, что твой собеседник настроен доброжелательно, относится к тебе с сочувствием и любовью, а иногда твой оппонент – злобный, агрессивный, категоричный и говорит одни колкости. Если первому можно поплакаться, – и он пожалеет, успокоит, утешит, то второй – без устали нападает, выворачивая наизнанку всю твою душу, усиленно подчеркивает все твои мнимые и реальные недостатки, откровенно насмехается над тобой, а ты только успеваешь обороняться от его атак, следующих беспрестанно одна за другой.
Но бывает и по-другому. Порой случаются минуты всеобщей мягкой расслабленности, полнейшего добродушия, когда оба собеседника просто перебрасываются словами, пребывая просто в прекраснейшем расположении духа; когда все приятно, все уютно, все хорошо, когда не хочется лишний раз и рукой-то пошевелить – даже мыслями напрягаться, и то не хочется! И идёт неторопливая беседа с большими и очень большими интервалами между словами одного и словами другого. Скорее и не беседа даже, а так, словестный пинг-понг, только в очень-очень-очень замедленном темпе…
Вот и сейчас, пришёл мой невидимый собеседник и завязался у нас неторопливый разговор. В природе чудесное начало лета, но сейчас такая пора, когда после тяжелой изнуряющей жары вдруг наступило оживляющее похолодание, которое в первые несколько часов было очень приятным. Ну а потом вместе с похолоданием пришли затяжные ливневые дожди – второй день беспрестанно низвергаются сверху небесные водопады и долгожданная прохлада уже не радует. Правда, случаются иногда кратковременные приостановки в работе небесной поливальной машины, когда не обрушиваются сверху вниз тонны воды, а просто моросит дождь, но это ненадолго, буквально на несколько минут, – и опять все начинается с новой силой! Могу сравнить примерно с тем, как один человек за какую-то большую провинность ругает другого: ругает-ругает-ругает, потом на секунду замолкнет дух перевести, вдохнет побольше полной грудью и опять с новой силой начинает свой монолог – долго, много и без передышки! Вот так и сегодняшний дождь себя ведёт, – долго, много и без перерыва.
Так вот, возвращаюсь к нашему разговору: эмоциональный окрас внутренней беседы зависит ещё в значительной степени от настроения, в котором пребываем я и мой незримый собеседник. Сейчас вот, например, я пребываю в настроении несколько унылом и пессимистическом. Смотрю за окно, вижу, как потоки воды заливают двор, тротуары, все тропинки, – и совершенно никакой радости от увиденного не испытываю. Я очень люблю озера, но только не тогда, когда в озеро превращается собственный двор. И земля и все растения уже настолько напитаны влагой, что такое изобилие воды более не впитывается и не воспринимается, и течёт-растекается понапрасну… Хотя нет, есть в этом безобразии один приятный момент: наконец-то, таким ливнем окончательно прибьёт и смоет весь надоевший тополиный пух, который, несомненно, красивый, нарядный и невесомый, но при этом очень аллергенный и жизнь портит не на шутку. Сами по себе приходят на ум слова Владимира Высоцкого по поводу происходящего на улице: ” Сверху – сыро, снизу – грязно, посредине – безобразно»…
И тут же мой собеседник вкрадчивым голосом напоминает мне о другом моменте:
– А вспомни, ты тогда была молодой и влюбленной… Ты собиралась на свидание, а за окном хлестали такие же потоки воды, и днём было темно, как в поздние сумерки, но тебя это ничуть не смущало. Помнишь, какую песню ты напевала, собираясь?
– Н-н-нет… что-то не припоминаю…
– А вот какую: ” Дождь стучит, стучит по тротуарам и не хочет перестать. Он старается даром, даром, – солнце выглянет опять!» А помнишь, какое у тебя было тогда настроение? Совсем не такое, как сейчас! Да тебе летать хотелось, и ты даже крылышки бы не намочила в потоках воды, вот так дорогая! А сейчас сидишь, ноешь, – сыро ей, видите ли, грязно и безобразно. А напомнить ли тебе, что у природы нет плохой погоды и что всякая погода – благодать? – Ну, ладно, ладно, уговорил, – соглашаюсь я.