Только после этого мир перед его глазами окончательно померк.
На половине спуска с холма фургон налетел на большой камень и развалился, а взмыленная лошадь приволокла к стойлам то, что от него осталось: дышло и переднюю ось. Даже окованные железом колеса – и те разлетелись вдребезги, усыпав склон обломками ободьев и спиц.
Как только Сара увидела, что осталось от фургона, она схватила фонарь и отправилась на поиски.
«Я была уверена, что найду только твое изуродованное тело, – призналась она ему много позднее. – Я… я едва заставила себя подняться по тропе – настолько мне не хотелось видеть то, что могла сделать с тобой взбесившаяся лошадь».
Но она нашла его живым, хотя и без сознания. Подобрав валявшийся рядом топор, Сара сумела смастерить из двух молодых деревьев и мужниной куртки что-то вроде волокуши. Взвалив на нее неподвижное тело, она потащила его вниз.
Лечение заняло несколько недель. Лусиус, как мог, вправил раздробленные кости и наложил лубки. Сара, стараясь ускорить выздоровление, прикладывала к больной ноге припарки и компрессы из целебных трав, но дело шло медленно. И все это время Мартин снова и снова спрашивал жену, как она, такая хрупкая и слабая, сумела в одиночку дотащить его с холма домой.
«Наверное, это Бог мне помог, – отвечала она. – Иначе я, конечно, не смогла бы этого сделать».
Сейчас Мартин продолжал быстро ковылять по следу лисицы. Где он находится и сколько времени прошло с тех пор, как он отправился в погоню, Мартин сказать не мог. По привычке он поднял голову, чтобы взглянуть на солнце, но небо было затянуто такими плотными облаками, что определить положение светила на небосводе было невозможно даже приблизительно. Похоже, он и в самом деле ухитрился заплутать, хотя леса вокруг фермы, где Мартин на протяжении многих лет охотился, рубил дрова или добывал сладкий кленовый сок, были ему хорошо знакомы. Увы, сейчас он не видел ни одного ориентира, который помог бы ему определить свое местоположение. Сбросившие листву деревья казались незнакомыми, а их скрюченные, узловатые стволы наводили на мысли о неведомых лесных тварях. В довершение всего снег повалил гуще, засыпав или изменив до неузнаваемости даже самые приметные камни. Лисьи следы на снегу были единственной реальностью – единственным, в чем он мог быть уверен, поэтому, когда они повернули назад к гребню холма, Мартин вздохнул с облегчением, хотя подниматься в гору было еще труднее, чем спускаться. Он устал, проголодался и продрог, нога болела, а во рту пересохло. Несколько раз Мартин наклонялся, чтобы зачерпнуть пригоршню снега и отправить ее в рот, но талая вода почти не утоляла жажду.
Вскоре он пересек свои собственные, уже наполовину занесенные снегом следы, и стал карабкаться на самую вершину холма. Эта часть подъема была особенно крутой; несколько раз он оскальзывался и не падал только потому, что успевал вовремя схватиться за торчащие из-под снега стволы молодых буков. Пот струился по его спине рекой, однако Мартин продолжал подъем. Еще одно усилие – и вот он уже вступил на верхушку холма, где высились Чертовы Пальцы – пять черных гранитных обелисков, одетых в перчатку из свежего снега. Снег покрывал ровным слоем и все пространство между ними, и только у подножия центральной скалы он был слегка сдвинут в сторону. Присмотревшись, Мартин разглядел под камнем что-то вроде лаза, которого раньше здесь не было, хотя, возможно, он его просто не замечал.
Лаз вел в небольшую пещеру.
Стараясь ступать как можно осторожнее, Мартин подкрался ближе. Вход в пещеру был очень узким – таким, что взрослый человек едва мог в него протиснуться, зато сама пещера оказалась достаточно просторной, хотя не слишком глубокой. Скорее это было просто небольшое уютное углубление под скалой.
Лисица прижалась к дальней стене пещеры. Она тяжело дышала, но не двигалась с места: вероятно, ей казалось, что в полутьме враг не сможет ее разглядеть, но Мартин увидел ее почти сразу. Выпущенный им в яблоневом саду заряд дроби попал лисице в бок, вырвав изрядный кусок меха. Теперь там виднелась кровавая рана величиной с пол-ладони; кровью пахло и в пещере, и Мартин с удовольствием втянул носом этот густой, медный запах.
Лисица искоса наблюдала за ним и, дрожа всем телом, ожидала, что он предпримет.
Мартин поднял ружье и, направив его на зверя, тщательно прицелился. Он метил в голову, не желая еще больше испортить шкурку.
Грянул выстрел – и лисица замертво упала на каменный пол.
Прислонив ружье к скале, Мартин опустился на четвереньки и стал протискиваться в пещеру, чтобы забрать добычу.
* * *
– Где Герти?! Ты ее не видел? – выкрикнула Сара, когда Мартин вышел из хлева. Он только что снял с лисицы шкуру и прибил гвоздями к стене, чтобы она просохла. Мартин очень старался сделать все как следует и все же подрезал мездру в нескольких местах – слава богу, обошлось без сквозных дырок! Сара справилась бы с этой работой гораздо быстрее и аккуратнее, но он по-прежнему хотел сделать ей сюрприз.
После полутьмы хлева свежевыпавший снег едва не ослепил его, поэтому, прежде чем ответить на вопрос, Мартин несколько раз моргнул.
– Ее здесь нет, – сказал он наконец и вздохнул. Мартин устал, продрог до костей, и теперь ему не терпелось оказаться за столом в теплой кухне. Да, он прикончил лисицу, но вместо ожидаемой гордости и удовлетворения им неожиданно овладело какое-то странное беспокойство. Возможно, дело было в том, что финал его утренней охоты слишком напоминал обыкновенное убийство – убийство напуганного, загнанного в угол зверя. Запертая в пещере лиса ничего не могла сделать, и это казалось ему… нечестным.
Только потом Мартин обратил внимание на выражение лица Сары. Она была бледна и напугана, в глазах плескалась подступающая паника. Несмотря на холод, она даже не надела куртку и сейчас крупно дрожала в тонкой кофте, наброшенной поверх домашнего платья. Крупные хлопья снега ложились ей на плечи и застревали в волосах, но Сара этого не замечала.
– Где ты был? – Она окинула взглядом его ссутулившуюся фигуру, промокшие башмаки и свежие пятна крови на коленях и по́лах куртки. – Где ты был, Мартин?!
– Лиса вернулась, – пояснил он. – Она задушила трех наших несушек. К счастью, мне удалось выследить ее и убить… – Произнося эти слова, Мартин с гордостью выпрямился. Посмотри, словно хотел он сказать, я еще на что-то способен, не так ли?.. Я защитил то, что принадлежит нам, нашей семье. Разве я не молодец, а?..
– Я принес лисицу домой и освежевал, – добавил он. – Из шкуры получится отличная теплая шапка для нашей Герти.
Сара вскинула руку и с неожиданной силой вцепилась в рукав его куртки.
– Значит, Герти не с тобой?
– Разумеется нет, – покачал головой Мартин. – Когда я уходил, вы обе были еще в постели, – нетерпеливо добавил он. Ему хотелось поскорее переодеться в сухое, позавтракать и выпить чашку горячего кофе, поэтому стремление жены постоянно держать Герти в поле зрения раздражало его больше обычного.
– Я думал, что она с тобой, – добавил он.
– Герти убежала, когда увидела в окно, что ты вышел во двор. Она хотела помочь тебе собрать яйца и… – Сара неожиданно всхлипнула. – Накинула пальто – и была такова. Ты ее правда не видел?
Мартин покачал головой:
– Нет.
– Но ведь это было несколько часов назад!.. – Сара бросила испуганный взгляд в сторону заснеженного поля, но там никого не было. Снег и поднявшийся сильный ветер давно уничтожили все утренние следы.
Мартин тоже посмотрел в сторону поля, потом обвел взглядом пустой двор. Только сейчас он встревожился.
Даже более искусный следопыт, чем он, не мог бы сказать, куда направилась девочка.
Мартин
12 января 1908 г.
Они обыскивали поля и лес на протяжении еще нескольких часов. Ближе к вечеру снегопад прекратился, но холод с каждым часом усиливался. Снег был сухим, сыпучим, и ветер намета́л сугроб за сугробом, отчего и двор, и поля стали похожи на волнующееся море, в одно мгновение схваченное жестоким морозом в лед.
Сколько времени может прожить ребенок, оказавшись в такую погоду под открытым небом? Мартин старался не думать об этом, сосредоточившись на том, чтобы шагать вперед, время от времени выкрикивая имя дочери. Он не ел весь день, только заскочил в дом, чтобы выпить кружку воды, и теперь голод немилосердно терзал его внутренности, а отчаяние, словно ледяными тисками, сжимало сердце. В довершение всего у него нещадно разболелась голова, и он почти потерял способность мыслить разумно и логично. Теперь все его силы уходили на то, чтобы держать под контролем панику, грозившую захлестнуть его с головой, как волна захлестывает обессилевшего пловца. Мартина поддерживало лишь сознание того, что ради Сары он обязан сохранять хотя бы видимость спокойствия, ибо только так он мог убедить ее в том, что все закончится хорошо. Сам Мартин, однако, в это уже почти не верил, и только надежда толкала его все дальше и дальше через заснеженные поля и лес.
Сара с ним не пошла. Она старалась не отходить слишком далеко от дома на случай, если Герти вдруг вернется. Мартин слышал, как она зовет дочь, и даже когда он перевалил за холмы, ветер время от времени доносил до него ее исполненные отчаяния крики. «Герти! Герти! Герти!» – Бесконечное повторение имени девочки накладывалось на завывания и свист ветра, так что в конце концов Мартину начало слышаться издевательское «Хрен тебе! Хрен тебе!» К счастью, вскоре и эти слова превратились в абракадабру, в бессмысленный набор звуков, однако он продолжал инстинктивно напрягать слух, пытаясь вычленить имя дочери в доносящихся до него криках. От этого у него еще сильнее разболелась голова. Искалеченная нога тоже пульсировала болью, и Мартин боялся, что она попросту откажется ему служить. И то сказать – если считать с утра, то он прошел, наверное, уже несколько десятков миль и теперь переставлял обутые в снегоступы ноги чисто машинально. Увы, никаких следов Герти Мартин так и не обнаружил.
«Хрен тебе!..»
Внезапно он вспомнил лисицу, которая удирала прочь, держа в зубах окровавленную куриную тушку.
Мертвая птица…
…Представил, как дочь идет по его следам все дальше и дальше в лес…
Мертвая Герти…
«Хрен тебе!..»
Мартин зажал уши руками, зажмурился – и, оступившись, рухнул в снег. Он знал, что его обязанность мужчины и главы семьи заключается в том, чтобы оберегать жену и дочь, сражаться с угрожающими им опасностями, защищать их общее имущество и так далее… И вот теперь он беспомощно валялся в снегу, не в силах спасти себя самого.
– Герти!!! – закричал Мартин во всю силу легких.
Но в ответ услышал только вой ветра.
Наконец он поднялся и, оберегая покалеченную ногу, которая при каждом шаге грозила подогнуться под его весом, стал спускаться с холма. Короткий зимний день близился к концу, и Мартин знал, что ему пора возвращаться. Скоро должно было стемнеть, а он не представлял, как продолжать поиски ночью.
Когда Мартин двигался через поле, он заметил Сару, которая вышла из хлева. Поверх кофты она накинула толстый шерстяной платок, но даже издалека ему было хорошо видно, что жена сильно замерзла. То и дело проваливаясь в снег, она неверными шагами кружила по двору, продолжая выкрикивать хриплым, осипшим голосом:
– Герти! Герти! Герти!
Перчаток на ней не было, руки посинели от холода, и только кончики пальцев были окрашены подсыхающей кровью – каждый раз, когда Сара нервничала или волновалась, она принималась жестоко грызть ногти, обкусывая их почти до мяса.
Точно такие же руки были у нее, когда Сара прижимала к себе мертвое тельце малыша Чарли.
«Я слышу, как бьется его маленькое сердечко».
Если теперь они потеряют и Герти, подумал Мартин, Сару это убьет.
Заметив мужа, Сара бросилась к нему навстречу. В ее широко раскрытых глазах горел огонек надежды.
– Ну, ты что-нибудь нашел?!
Мартин отрицательно покачал головой.
Она смотрела на него почти целую минуту как человек, который не в силах поверить собственным ушам, и Мартин снова вспомнил золотистые лисьи глаза во мраке пещеры, которые смотрели на него, сквозь него…
– Скоро стемнеет, – сказала наконец Сара. – Возьми лошадь и скачи в город. Расскажи обо всем Лусиусу и шерифу Дею – пусть соберут людей с фонарями и факелами. Как можно больше людей, слышишь?! И загляни по дороге к Бемисам – вдруг они видели нашу девочку. Она могла пойти к ним, чтобы поиграть с Ширли…
– Хорошо, я отправлюсь сейчас же, – пообещал Мартин, опустив руку на плечо жены. – А ты ступай в дом, ты замерзла, тебе нужно согреться. Я приведу помощь.
Мартин проголодался и хотел пить, но зайти в дом – хотя бы только для того, чтобы попить воды, – казалось ему проявлением эгоизма. Да и Сара бы его не поняла: она наверняка считала, что их девочка еще жива и что каждая лишняя минута, проведенная на морозе, может стоить ей жизни. Увы, сам Мартин уже почти не верил в благополучный исход, однако ему не хотелось лишать Сару последней надежды, и он решил, что по дороге в город остановится у ручья, который сбегал с холмов и замерзал только в самые сильные морозы. Он спешится, ляжет в снег на берегу и станет пить, как животное, пока от холода не заломит зубы и затылок.
– Мартин, – сказала вдруг Сара, беря его за руки. – Помолись со мной. Пожалуйста!
Мартин никогда не был особенно набожным человеком. Сара и Герти каждый вечер молились перед сном, но он никогда не принимал в этом участия. Правда, каждое воскресенье Мартин ходил с ними в церковь и слушал, как преподобный Эйерс читает Священное Писание, но это было, пожалуй, все. При этом он не был неверующим, просто ему казалось, что Бог вряд ли обратит внимание на его молитвы. Миллионы людей молятся Ему каждый день, так с какой стати Он станет прислушиваться к просьбам какого-то Мартина Ши из затерянного в глуши Уэст-Холла? И только сейчас, когда последняя искра надежды в его душе погасла, сменившись безысходностью и отчаянием, Мартин готов был испробовать это последнее средство. Вот почему в ответ на просьбу жены он кивнул и, сняв шляпу, склонил голову, а Сара крепко сжала его руку своими окровавленными пальцами.
– Господи, пожалуйста… Прошу Тебя… – начала она хриплым, срывающимся голосом, и Мартин, не утерпев, бросил на нее быстрый взгляд. Глаза Сары были закрыты, лицо покрылось красными пятнами, из носа текло. – …Прошу Тебя, спаси нашу Герти, огради от опасности и возврати ее нам. Она – хорошая, добрая девочка, и… – Голос ее снова прервался. – Она – все, что у нас есть. Если мы ее потеряем, я… я больше не смогу… – Сара не договорила – рыдания сотрясли ее тело, и Мартин быстро закончил:
– Аминь.
Сара открыла глаза, выпустила его руку и медленно пошла к дому. Голова ее по-прежнему была опущена, а губы беззвучно шевелились, словно она продолжала разговор с Богом, упрашивая, умоляя – или пытаясь заключить с Ним сделку. Проводив ее взглядом, Мартин повернулся и распахнул дверь хлева.
Не успел он войти, как стоявшие в стойлах животные дружно напомнили ему, что сегодня их так и не покормили. Корова к тому же осталась недоеной; когда Мартин проходил мимо нее, она жалобно замычала, но сейчас ему было не до молока. Сняв со столба старое, потрескавшееся седло, он двинулся туда, где стояли обе их лошади, но вдруг остановился. Что-то привлекло его внимание – что-то такое, от чего сердце Мартина едва не выпрыгнуло из груди. Седло, которое он держал в руках, вдруг показалось ему таким тяжелым, что он с трудом удерживал его в ставших скользкими от пота руках.