Уэллс промолчал.
– Это правда, Берти, – мягко сказала Джейн. – Наверное, пришло время признать, что… верной была все-таки теория Чарльза.
Биолог посмотрел на жену, затем на учителя, который ждал от него ответа. Уэллс чувствовал, что попал в западню, и тем не менее не хотел сдаваться.
– Боюсь, я не смогу сказать то, что тебе хотелось бы услышать, Чарльз, – произнес он как можно деликатнее. – Мой нынешний провал – это временная неудача. И, хотя пока наш вирус не подействовал, я на сто процентов уверен, что мы идем правильным путем, как уверен и в том, что тебе не удалось бы создать магическую дыру, даже если бы ты получил на это средства от Комиссии по бюджету.
Чарльз несколько секунд смотрел на него, сохраняя полную невозмутимость, но потом все же не удержался от легкой улыбки:
– Ты так думаешь? А вот я на твоем месте не стал бы делать столь категоричных заявлений.
– Что ты хочешь сказать? – осторожно спросил Уэллс.
– Ваша компания всегда доставляет мне большую радость, – сказал профессор, глядя на них обоих с искренней симпатией, – но я пригласил вас сюда не только поэтому. Я хочу вам кое-что показать. К-к-кое-что, что “мне не удастся создать”.
Уэллс растерянно уставился на него, а Доджсон сделал знак роботу:
– Будь так добр, Роберт Луис, надеюсь, тебе не составит труда отодвинуть штору?
Естественно, робот тотчас направился к шторе – на сей раз он шагал как положено, на двух ногах, – схватил ее за край и, круто развернувшись, начал тянуть в сторону. И тогда их глазам открылось то, что пряталось за ней. Уэллс вскочил со стула, словно рядом раздался крик “Пожар!”. Джейн резко поставила чашку на блюдце. Даже Ньютон насторожился, хотя и продолжал лежать на ковре. И все-таки гостям понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что именно находится перед ними, потому что осознать это было совсем не просто. Кто-то проделал дыру в полотне реальности – отверстие диаметром примерно в два метра. И оно как будто медленно вращалось. Вокруг дыры мелко дрожало светящееся кольцо из зернистого тумана, слегка разлохмаченное по краям. В центре зиял мрак, то есть абсолютная чернота, которая к тому же казалась ледяной. Реальность, окружавшая дыру, слегка выгибалась, словно ей хотелось быть втянутой туда. Отверстие начиналось примерно в полуметре от пола, а под ним лежала металлическая плита с торчащими из нее рукоятками, рычагами и клапанами. Многочисленные приборы, очень сложные на вид, располагались тут же и, похоже, поддерживали нужный режим.
– Что это, черт побери, такое? – пробормотал Уэллс.
– Это, Джордж, магическая дыра, – ответил Чарльз.
Уэллс встал и очень медленно двинулся к чуду, следом за ним пошла Джейн, а Чарльз наблюдал за ними с довольной улыбкой, не покидая своего места за столом. Шум приборов помог Уэллсу отчасти прийти в себя, но он все же не отважился переступить условную черту, обозначенную занавесом, поэтому изучал воздушную прореху с некоторого расстояния. Ее края казались сделанными из газа и чуть заворачивались внутрь, из-за чего усиливалось впечатление глубины. Оттуда не доносилось ни единого звука, и там нельзя было различить ничего, кроме плотной и ровной черноты.
– Ты это сделал… – не веря до конца своим глазам, выговорил Уэллс.
Чарльз все-таки встал и присоединился к своим гостям:
– Да, друг мой, я это сделал.
– Но как? Как тебе удалось? И откуда ты взял деньги, чтобы купить столько приборов? – продолжал задавать вопросы биолог, обводя рукой все то, что окружало дыру, словно охраняя ее. – Тут тысяч на шестьсот, не меньше.
– На восемьсот тысяч фунтов, если уж быть точным, – поправил его профессор.
– То есть даже больше, чем могла дать тебе Комиссия по бюджету! – воскликнул Уэллс в полном изумлении. – Если, конечно, ты не получил наследство от богатых тетушек и дядюшек… Не понимаю, как ты смог собрать такую сумму…
– Дорогой Джордж, если Церковь не поверила в мой проект, это не значит, что в него не поверил никто, – весьма загадочно ответил Чарльз. – Многие между тем считали, что прав именно я, и один из таких людей оказался достаточно богатым, чтобы профинансировать мое исследование. Потому что верил в него, в отличие, кстати сказать, от моего друга и бывшего ученика Герберта Джорджа Уэллса.
– И кто же этот человек?
Чарльз несколько секунд молча улыбался, потом ответил:
– Гиллиам Мюррей.
– Мюррей? Властелин воображения? Это он одолжил тебе денег?
Чарльз кивнул, а Уэллс схватился за голову. Он не мог опомниться от изумления. Новость поразила его еще больше, чем магическая дыра. Гиллиам Мюррей… Как мог Чарльз так поступить! Мюррей был одним из самых богатых людей планеты и единственным, с кем ни в коем случае нельзя было иметь дела. Все это знали.
– Клянусь бородой Кеплера, я тебя не понимаю! Ты что, с ума сошел? – взорвался биолог. – Неужели не знаешь, какая слава идет за этим негодяем? Очень сомневаюсь, что для него на самом деле что-то значит твоя теория. А если даже и значит, то вряд ли он собирается использовать дыру в добрых целях. Господи, Чарльз, твоя наивность во много раз превышает твою гениальность!
– А что мне было делать? – стал защищаться профессор. – Церковь повернулась ко мне спиной… благодаря тебе, кстати, дорогой друг. Мюррей дал мне шанс – единственный, заметь это, шанс – поработать над моим открытием. Единственный!
– Но какова цена, Чарльз, какова цена! – упрекнул его Уэллс.
Профессор в знак раскаяния поджал губы. Было ясно, что ему и самому не нравится собственный поступок. Уэллс почувствовал жалость к старику, который, покачивая головой, уставился на свои ботинки, как ребенок, устыдившийся недавней шалости. Уэллс вздохнул и спросил уже более мирным тоном:
– Когда ты должен вернуть ему деньги?
– Ну… – замялся Чарльз, – срок истек пару недель назад.
– Что?!
– Но какое это теперь имеет значение, Джордж? – поспешил успокоить его профессор. – Значение имеет только то, что мне удалось создать дыру. Да, я создал магическую дыру! Посмотри, вот она. И прав был я, а не ты. Я! Но пригласил я вас сегодня не для того, чтобы хвастаться своей победой, – продолжил он, очень серьезно глядя на ученика, – а для того, чтобы ты замолвил за меня словечко перед Церковью. Дыра еще не совсем готова. Она вполне годится для маленьких посылок, но я не знаю, что случится со столь сложным с точки зрения заложенной в нем информации и энергии существом, как человек.
Профессор положил свою старую руку Уэллсу на плечо и с жадным вниманием наблюдал за его реакцией. Биолог тем временем с подозрением рассматривал дыру.
– А что с ним может случиться? – спросил он.
– Не знаю, – признался профессор. – Скорее всего, дыра раздавит в лепешку всякого, кто попытается пройти через нее. Но если ты убедишь Церковь и они дадут мне денег, я сумею довести это дело до ума, и тогда мне не придется ломать голову, где добыть сумму, которую я задолжал Мюррею, так как у меня будет столько денег, что их не удастся истратить до конца жизни. Ты сделаешь это, Джордж? Поможешь мне? Ты ведь уже не сомневаешься, что моя теория верна?
Уэллс с отчаянием обежал взглядом лабораторию. В углу покрытый слоем пыли как символ былых надежд человечества стоял макет колонии, которую Чарльз надеялся основать на Марсе, к востоку от горы Олимп. Потом Уэллс еще раз посмотрел на дыру, потом на Ньютона, по-прежнему лежавшего на ковре. Это были символы мрачного настоящего.
– Ты прав, Чарльз, – признал он сокрушенно. – Да, прав был ты, а не я. Не беспокойся, я поговорю с ними.
– Спасибо, друг мой. Я уверен, что через три-четыре месяца все будет готово. Осталось доработать кое-какие мелочи.
– Только кое-какие мелочи? Вы не представляете, профессор, как мне приятно это узнать, – услышали они голос у себя за спиной.
Поняв, к своему изумлению, что они не одни в комнате, Уэллс, Чарльз, Джейн и даже Ньютон обернулись. И увидели у двери троих мужчин. Только один из них, тот, что стоял в центре, не был вооружен. Тем не менее он казался самым опасным из троицы. Мощное тело минотавра было скрыто под роскошным пальто, полы которого едва не подметали пол. На толстых губах играла высокомерная улыбка. Слева от него находился рыжий парень почти такого же сложения, хотя, пожалуй, гораздо более сильный и способный, что называется, жонглировать быками. Стоявший справа казался скорее ловким, чем сильным, то есть он запросто успел бы увернуться от быка, которого швырнет в него левый. Каждый из этих двоих держал в руке пистолет, и легко было догадаться, какую роль они исполняли при первом, направившим сейчас непонятный прибор на Роберта Луиса. Тот, раздвинув штору, отошел к стене и замер, но вдруг весь как-то перекосился: голова упала на грудь, руки бессильно повисли вдоль туловища, красноватые огоньки в глазах потухли. Уэллс подумал, что такая штуковина, наверное, способна сбить даже орнитоптер, и не мог отделаться от вопроса: какого рода силы действуют под ее оболочкой.
– Господин Мюррей, как я рад снова вас видеть! – воскликнул Чарльз с притворной любезностью, но не решился сделать хотя бы шаг навстречу незваным гостям. – А мы как раз пили чай, так что присаживайтесь к столу, коли есть желание.
Властелин воображения сунул грозный прибор в карман пальто и, не двигаясь с места, несколько секунд смотрел на Чарльза и улыбался ему едва ли не с нежностью.
– Вы очень любезны, профессор, но я пришел сюда вовсе не для того, чтобы пить с вами чай.
– Конечно, конечно, – сказал Чарльз, бросая нервный взгляд на Уэллса и Джейн, которые по-прежнему стояли недалеко от дыры. – Д-д-думаю, вы пришли за деньгами. Я п-п-помню, что должен был вернуть долг две недели назад, но мы, ученые, самые рассеянные создания на планете, – рискнул он пошутить, теребя полы пиджака. – Хотя, конечно, это непростительная задержка с моей стороны, и вы очень тактично напомнили мне о долге в своей телеграмме, к тому же без всяких угроз… Что ж, забудем об этом! – предложил он пылко. – Как вы видите, м-м-магическая дыра почти готова, и она принесет много д-д-денег, так что я смогу вернуть вам сумму, вдвое превышающую ту, что вы так великодушно мне предоставили… С учетом причиненных неудобств.
– Вдвое, говорите? – переспросил Мюррей. – Вы по-настоящему щедрый человек, профессор. Но, к несчастью, деньги меня не интересуют.
С этими словами он направился к витрине, где были собраны музыкальные шкатулки, и опять улыбнулся с наигранным любопытством. Он шагал неспешно, и, несмотря на грузную фигуру, его движения обладали почти чувственной грацией. Чарльз видел, как он погладил крышки некоторых шкатулок.
– Вы представляете себе размер моего состояния, профессор? – спросил Мюррей, открывая шкатулку из черного дерева и выпуская на волю легкую, знакомую всем с детства мелодию. Он позволил музыке какое-то время литься в воздухе, а потом снова отправил ее в заточение. Затем обернулся к математику: – Не представляете? И я тоже в точности его не знаю – посчитать это никому не по силам. – Он досадливо поджал губы. – И тем не менее даже такое количество денег не может дать человеку всего, что он пожелает. На беду, есть много вещей, которые я купить не способен. Догадываетесь, о чем я, профессор? Нет, насколько понимаю, не догадываетесь… Видать, потому что вам самому никогда не было нужды покупать их. Я имею в виду достоинство, уважение и восхищение окружающих… – Мюррей невесело рассмеялся, в то время как Чарльз смотрел на него с растущей тревогой. – Вы, похоже, удивлены… Скорее всего, вы полагали, что человек вроде меня не придает значения подобным вещам, раз занимается тем, чем занимаюсь я. Но, смею вас заверить, я придаю им значение, да, придаю, и даже большое значение. – Он театрально вздохнул. – Я устал от ханжества нашего мира. Вы и многие вам подобные употребляете наркотики, которыми я торгую…
Чарльз и Уэллс переглянулись. Им, как, впрочем, и всем, было известно, что Мюррей разбогател вовсе не на торговле стульями в елизаветинском стиле. Однако они, опять же как и все, предпочитали ради своего блага притворяться, будто не знают этого. Теперь Мюррей выложил все карты на стол, и его неожиданная откровенность не сулила ничего хорошего.
– Церковь осуждает меня со всех своих амвонов, – с горечью продолжил Мюррей, – хотя в нужный момент умеет закрыть глаза, позволяя моему бизнесу безнаказанно процветать. И не только закрывает глаза… Так вот, мне до смерти надоело стирать сутаны духовенству, кардинальше Такер и мерзким старикашкам из ее свиты! – воскликнул он с внезапной злобой. – Я нужен им, потому что они желают иметь власть над народом, которую сохраняют благодаря мне, а народу я нужен, потому что он желает наслаждаться счастьем, которым я его обеспечиваю. Однако сам я для всех остаюсь персоной нежелательной! Воплощением зла! Великий парадокс, не правда ли? – заключил он с тошнотворно приторной улыбкой.
Уэллс точно онемел. Он уже не сомневался, что нынешняя сцена будет иметь скверный финал. Но, несмотря на это, биолог раздумывал еще и над признаниями миллионера, которые его поразили, поскольку подтверждали, что Церковь втайне была замешана в торговле волшебной пыльцой. Уэллсу не составило труда сделать еще один логический шаг и понять остальное. Церковь расправилась с воображением, применив воистину блестящий план, – и тут нельзя было не вспомнить про ее отношение к любви. Осознав, что запрет на воображение только сделает его более привлекательным, Церковь предпочла внушить людям сомнение в их способности воображать и создала вещество, которое искусственным путем обостряет эту способность, а затем осудила использование порошка, чтобы превратить его в нечто столь же манящее, сколь и опасное. Таким образом человек стал зависим от волшебной пыльцы, хотя, скорее всего, естественный дар воображения никогда не покидал его.
Итак, Церковь Знания делала все, чтобы вещество попадало к людям, так как не желала вырывать с корнем способность, которая, как и любовь, могла привести их к Знанию. Однако делала это тайно. Тут-то на сцену и выходил Мюррей, Властелин воображения, наркоторговец, снимавший с Церкви позорное пятно. Правда, Мюррей был не первым, кто исполнял эту роль – столь же неприглядную, сколь и необходимую. Раньше существовали другие посредники, другие темные фигуры, и они воплощали в себе все самое презренное, что только было в мире. Их в каждом поколении создавала Церковь ex professo [10]. Но до сей поры ни один из этих людей не взбунтовался против своей судьбы. Легко было предположить, что Мюррей намерен стать первым.
– Мне надоело делать грязную работу для этих хитрых стариков, – продолжил Мюррей, – в то время как они обливают меня грязью или клеймят с церковных амвонов. Надоело толочь волшебный порошок в моей ступке. – Он горько усмехнулся. – Я не желаю и дальше оставаться Властелином воображения. Не желаю после смерти войти в историю в роли злодея. Нет, есть титул, который нравится мне куда больше. Я хочу, чтобы обо мне вспоминали как о Спасителе человечества! Вряд ли существует слава выше этой! – Он улыбнулся и перевел взгляд с Чарльза на Уэллса, а потом снова на Чарльза. – Вот поэтому, профессор, несмотря на все ваши знания, вы проявили большую наивность, полагая, будто я соглашусь принять от вас деньги и скромненько отойду в сторону, чтобы вся слава досталась вам одному. Нет, история будет складываться иначе.
– И к-к-как же она будет, по-вашему, складываться? – спросил после долгой паузы Чарльз.
– Сейчас объясню, – ответил Мюррей невозмутимо, по-прежнему глядя профессору в глаза. – Все произойдет следующим образом: знаменитый профессор Чарльз Доджсон покончит с собой, пустив себе пулю в лоб, вечером четырнадцатого января одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года, то есть прямо сегодня. Он несколько месяцев сражался с депрессией, которая поразила его после того, как бывший ученик, случайно здесь присутствующий, – он послал улыбку Уэллсу, – победил его на дебатах, посвященных спасению мира.
– Боже мой… – простонала Джейн, прижимаясь к мужу, который обнял ее, со страхом поглядывая на телохранителей Мюррея, а они между тем все решительнее расправляли плечи, по мере того как их хозяин излагал свой план.
– Это будет большая потеря, – говорил Мюррей с усмешкой. – Она потрясет мир, но пройдет всего несколько месяцев, и мир об этой потере забудет. Тогда миллионер Гиллиам Мюррей объявит, что работавшая при нем группа ученых сумела-таки создать в его частной лаборатории магическую дыру, о которой так мечтал великий профессор Доджсон, и через нее человечество сумеет убежать от своей гибельной судьбы.