Охота на гончую - Кранц Михаил

Охота на гончую

Михаил Кранц

© Михаил Кранц, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Белый воин

Глава I

– Вот же…

Воскресенье начиналось не лучшим образом. Сперва Николай битых полчаса не мог открыть дверцу старенькой, видавшей виды «тойоты». Когда это, наконец, удалось, возникла другая проблема – завести изношенный в хлам двигатель на тридцатиградусном морозе. Но вот машина, презрительно фыркнув, будто сама собой вырулила на привычный маршрут – мимо серых многоэтажных домов и деревянных трущоб Благовещенска, похожего на десятки, если не сотни типовых городов-близняшек, детей своего времени. И столь же одинаковыми, чуть ли не слитыми воедино, казались медленно всплывавшие в памяти аэропорты, вокзалы и даже лица. Такова была жизнь во всех ее проявлениях, легко предсказуемых, как повороты знакомой дороги.

Впрочем, Николай с ранних лет не питал надежд повстречать за очередным завитком тропы чудо чудное или, на худой конец, диво дивное. И уж подавно не грезил о сказочном замке, коне и блестящих латах. Даже в прекрасных принцесс не верил: в детстве не понимал, откуда они и зачем, а чуть позже на личном опыте убедился, что нет их в природе. И все бы хорошо, но только реальность, окружавшая Николая повсюду, интересовала его еще меньше. Кроме отдельных деталей, черт и еле заметных черточек, о которых едва ли должны думать люди, по крайней мере – люди нормальные.

Вот и сейчас он слушал, казалось бы, привычный рокот мотора. Не как водитель, способный определить на слух неполадки, а словно верующий – церковный хорал. Пускай не только в церкви, но даже в сектантской молельне от такой музыки наверняка бы шарахались. Слишком в ней много чужого, забытого черт знает когда. От первой грозы над берегом древнего моря, до рева монстров из прежних эпох. Будто с каждой сгоревшей частицей топлива освобождается память земных пластов, где она когда-то возникла. Дерево, попав в огонь, ведет себя еще более странно – ведь оно помнит прошлое мира людей. Быть может, поэтому люди часто всматриваются в пламя костра, но кто хоть раз попробовал вслушаться?

Чтобы прогнать пустые мысли, Николай включил допотопную магнитолу. И вздрогнул от неожиданного, прямо-таки убойного резонанса. Казалось, в унисон зазвучали дорога, мотор и мощный, несмотря на «севший» динамик, голос.

Кровь за кровь!

В том воля не людей, а богов1

Стало вдруг страшно. До тряски, до тошноты, до поросячьего визга, что грозил вот-вот вырваться из гортани. И главное – безо всякой разумной причины, отчего с каждой секундой делалось только страшней.

Здесь твой ад!

Ты знаешь – нет дороги назад…

И в этот миг Николай действительно ЗНАЛ.

Стрелка спидометра перевалила за сотню. Для старой, разбитой колымаги это было реальной угрозой, но Николай ничего не мог поделать с собой. Руки словно вросли в «баранку», нога – в педаль газа. Хотелось лишь одного – как можно быстрей проскочить этот чертов участок пути. Сквозь лес, мимо сопки, что ярко белеет вдали, как череп гиганта. За поворот над оврагом у самой обочины… Дьявол!

Большая черная птица – то ли канюк, то ли ворон – метнулась призраком, едва не влетев в лобовое стекло. Нельзя сказать, что Николай испугался сильнее, чем прежде. И все-таки неожиданность заставила растеряться, ослабить контроль – как раз на скользком, как городской каток, повороте.

Сбив ветхое заграждение, машина перевернулась в воздухе. Удар о склон Николай встретил в полном сознании. Мало того – сквозь треск металла и пластика по-прежнему уносилась в пространство музыка. «Пиратская» запись, скверная и беспорядочная, как мысли в окровавленной голове.

– Нет! – успел выкрикнуть Николай, прежде чем громко хрустнули ребра, и пламя, взревев, охватило смятый в лепешку салон.

* * *

«Ну вот, и съездил на тещину дачу!» – мелькнуло слабым всполохом под черепной коробкой. Спустя минуту-другую Николай уже стоял на ногах, целый и вроде бы невредимый. Хоть и в чем мать родила, но, может, в мире ином так принято? В трансцендентной сущности здешнего бытия Николай поначалу не сомневался. Здравый смысл подсказывал: после такой петли Нестерова даже в кино не живут. Пытаясь развеять страх, Николай хохотнул над собственной жалкой шуткой и тут же осекся. Смех походил на скрежет – будто лезвием по стеклу.

В конце концов, оглядевшись, Николай был вынужден отбросить заупокойную версию. Слишком уж мало отличалось увиденное от грешной земли. Даже проклятый овраг никуда не делся, и теперь его склон исправно закрывал Николаю обзор. Машина, правда, исчезла – вместе с дорогой и снегом, что прежде лежал метровым слоем повсюду. Зато наверху, словно из непривычно теплого воздуха, появились два низкорослых, одетых в бесформенные лохмотья субъекта. Оба вполне могли принадлежать к местной китайской диаспоре и выглядели отнюдь не лучшими ее представителями. Тот факт, что один из бродяг натягивал длинный, грозного вида лук, Николай сперва игнорировал, сочтя полнейшим абсурдом.

– Хэй, саган! – крикнул другой оборванец.

«А говорок-то странный», – удивился мысленно Николай, когда-то стажировавшийся в Поднебесной.

– Совсем обнаглели, косые, как у себя дома! – добавил он вслух. – Нет, чтоб по-русски…

– Хэй?

Лучник недвусмысленно вскинул оружие, целясь точней, и лишь тогда Николай осознал угрозу. Другой так же просто, без обиняков, поманил пальцем. Трудно сказать, почему Николай воспринял это, как должное, не боролся и не бежал, смирился, позволив увести себя в неизвестность. Ведь жизнь и свободу личности он ценил превыше всего. Но первой скорее можно было лишиться при сопротивлении, а потеря второй казалась временной, легко разрешимой проблемой. Уж больно не походила эта парочка на «крутых» бандитов. Да и что с него взять? Избитые пивом почки на трансплантацию? В буквальном смысле гол, как сокол, а требовать выкуп за простого российского инженера не смешно даже. Стало быть, разберутся и тут же отпустят – дело пяти минут.

Николай с радостью ухватился за эту мысль, благо иных после пережитого шока еще не предвиделось. Быть может, потому и поднялся, как миленький, по крутому склону, держа руки над головой. Хоть и тяжело было, зато понятно без перевода – готов подчиниться и, если надо, содействовать… В себя он пришел лишь когда сыромятный, пропахший потом ремень до боли стянул запястья.

На берегу ждала припрятанная в камышах лодка. Без мотора, без паруса. И без единого гвоздя в обшивке, насколько можно было судить. Шла эта посудина даже на веслах удивительно резво, почти не качаясь на крутой амурской волне. А за рекой, возле самой воды раскинулось целое стойбище – шатры, повозки, десятки стреноженных лошадей и привязанных к толстым жердям верблюдов. Трещали костры, дым тянулся к сумрачной стене леса. Торговцы в диковинных одеяниях чинно расхаживали вдоль берега, покуда стражники с копьями наперевес охраняли товар. Живой и двуногий. Иногда говорящий – если хозяин снисходил до вопросов.

– Саган! – указал на Николая один из его похитителей, словно этим было все сказано.

Следующие минут пять Николая тыкали кулаками в живот, щупали ему ребра, дергали за волосы, смотрели зубы… Разодетый в пух и прах желтолицый толстяк – не иначе главный в этом таборе – бурно жестикулировал, торгуясь за необычного, рослого и светловолосого пленника. Охотники за людьми отвечали тем же – ни дать ни взять брокеры на фондовой бирже.

Коню было ясно, что продавцов и покупателя разделяет непроходимый языковой барьер. Да и внешне криминальный дуэт выделялся среди окружавших китайцев. Николай понял это, едва сумел приглядеться внимательней. Один, скорее смуглый, чем желтый, имел вполне европейские черты лица. Другой, с гораздо более светлой кожей, явно был полукровкой, хоть разрезом глаз и смахивал на азиата.

Николай больше не удивлялся – элементарно сил не было. И даже праведный, пусть и запоздалый гнев кипел вяло, не грозя выплеснуться через край. Как и в той, прошлой жизни, когда директор родной конторы велел собрать паспорта работников перед выборами в Госдуму, дабы отдали голоса в нужные руки. «Себе дороже!» – успокаивал Николай бунтующий дух.

Лишь одна случайная фраза на миг вывела его из ступора. Когда обе стороны пришли, наконец, к согласию, китаец отсчитал серебро и, помедлив, вполголоса бросил вслед отчалившей лодке труднопереводимое проклятие «грязным хунну». Странное это слово – должно быть, название жившего за рекой народа – отзывалось в сознании эхом, будило что-то вроде генетической памяти. Топот несметных, бешеных табунов, звон железа, огонь, реки крови…

Николаю пришлось зажмуриться, чтобы прогнать наваждение. И как он дошел до жизни такой, что испугался парочки жалких оборвышей? Вот уж кому повезло! И на него случайно наткнулись, и рядом китайцы эти – не первый день, небось, местным глаза мозолят. Прием невольников у населения, цены договорные, мать их… Хотелось верить, что все-таки здесь не Чечня, и кто-нибудь наверху примет меры, опасаясь международной огласки. Страх и усталость мешали Николаю до конца осознать, куда он попал.

Глава II

Следующим утром рабов подняли с холодной сырой земли, сняли путы и древками копий загнали в реку по пояс – мыться. На мгновение у Николая возникла шальная мысль уйти вплавь, сперва нырнув и задержав воздух в легких как можно дольше. Но эту идею пришлось отмести сразу. Не таким уж хорошим он был пловцом, хоть и получал когда-то юношеские разряды. К тому же в лагере Николай видел луки. Огромные, наверняка дальнобойные – и на середине реки достанут.

Николай вылез на берег и спешно завернулся в какую-то рваную, никому не нужную тряпку. Другой одежды в ближайшем будущем не предвиделось, и все же это было лучше, чем ничего.

Есть пришлось, понятное дело, руками. Из одного большого, на всех, котла, скорей похожего на корыто. Чтобы не возникала давка, и каждый мог приобщиться к кормушке, стража все теми же крепкими древками поддерживала порядок и очередность. Пару раз, когда ситуация выходила из-под контроля, в воздухе громко свистела плеть, и все возвращалось на круги своя.

О происхождении липкой, безвкусной мешанки, предназначенной в пищу, задумываться явно не стоило. Однако ее вполне хватило на целые сутки, до следующего «шведского завтрака». Рабов не морили голодом, ведь они стоили денег. Своего рода экономическая стабильность. Достаточная, чтобы невольник был твердо уверен в завтрашнем дне – таком же, как сегодняшний и вчерашний.

– Ду ю спик инглиш? Ай эм… – украдкой пытался общаться Николай с товарищами по несчастью.

Получалось смешно. Должно быть, английский, как международный язык, здесь не котировался. Да и китайский пленники, хоть и выглядели типичными азиатами, понимали с трудом, намного хуже самого Николая. Хозяева, как он слышал, называли этих людей ухуань – ничего не говорившее ему слово.

Путешествие вдоль реки продолжалось еще неделю, с гораздо меньшим успехом, чем прежде. Купцы приобрели троих пленников с той стороны, да стража поймала двух зазевавшихся рыбаков с этой. Местность становилась все более дикой, безлюдной, и было ясно, что делать хозяевам здесь уже нечего. Окружавшая тишина вдруг наполнилась непонятной тревогой. Николай буквально чувствовал ее на ощупь – словно дотрагивался до змеиной кожи. Странное напряжение усиливалось, пока не повисло в воздухе, грозя превратить рабское стадо в неуправляемую толпу.

Едва караван рабов удалился от берега, тревожный шепот разом умолк. Купцы и стража заметно повеселели, словно путь к месту, где надлежало продать невольников, был усыпан цветами и устлан бархатом. Впрочем, ходили они такими путями-дорогами наверняка не впервые, и потому имели все шансы доставить товар без каких-либо происшествий, в целости и сохранности. К своему стыду, Николай в глубине души был рад этому. Жить все еще очень хотелось, даже в плену.

Топкие тростниковые заросли сменились обширными редколесьями. Двигаться стало намного легче, и все же долгие переходы в связке с парой сотен людей, безразличных почти ко всему, выматывали Николая полностью. Несмотря на все усилия стражи, рабы часто шли беспорядочно, а не друг за другом, как было приказано. И падали, спотыкаясь о толстый пеньковый канат, привязавший каждого к двум ближним соседями. Тем временем погонщики из кожи вон лезли, понукая строптивых верблюдов, которым не больно-то нравилось тащить на себе шатры, припасы и прочий скарб. Дозорные проносились мимо на взмыленных лошадях – во все стороны, откуда могла исходить угроза.

Шум стоял дикий, вонь – как в зверинце. Полчища комаров и слепней покрывали все звонким, кусачим туманом. Так продолжалось, покуда солнце, будто стыдясь увиденного, не убегало за горизонт. В пути кормили перед ночевкой – все той же бурдой из корыта. Приправой был аромат жареного на костре мяса, долетавший со стороны хозяйских шатров. А впереди ждала ночь под открытым, усеянным звездами небом. Самое время для размышлений – если бы только хватало сил…

Во сне тревога вернулась. И выросла в ужас – черный и беспросветный, как полночь вокруг. Чьи-то убийственной силы руки (лапы? челюсти?) больно стиснули туловище. Но не причинили вреда – лишь подняли над землей, вверх по звездной тропе, туда, где кончаются пространство и время. Где бездна, плач и срежет зубов… Или надежда, что оставил входящий?

Задыхаясь, в холодном поту, Николай едва сумел разомкнуть вдруг отяжелевшие, будто налитые свинцом веки. Лежа навзничь, он смотрел в неподвижные глаза-звезды – и они заглядывали в него. Ничто не нарушало заведенный Богом порядок, лишь странный, призрачный свет огромного метеора словно росчерком пересек небосклон. И сгинул так быстро, что Николай сомневался, видел ли его в самом деле. А следом – далекий, едва различимый звук. То ли проходящая стороной гроза, то ли ветер принес откуда-то эхо собачьего лая.

– Тянь-гоу! – сдавленно прошептал рядом один из невольников. – Шэнь!

Николай кое-как разобрал слова на исковерканном даже по его меркам китайском. Но смысла в них отыскать не смог, а расспрашивать не хотелось. Дух небесного пса? Бред! Все персонажи здешних легенд вместе с прочими загадками мира не стоили оставшихся часов сна. А утром пришлось позабыть обо всем – вконец измотавший путь не оставил сил даже для памяти. Прошлое с первых дней сознательной жизни казалось лишь четкой последовательностью шагов, как бесконечной, так и бесцельной. Из ниоткуда. Сквозь ничто. В никуда.

* * *

К полудню Николай едва волочил ноги. И когда все рабы в связке как один рухнули наземь, увлекая его за собой, сперва пришло облегчение. Что бы ни случилось, это был шанс отдохнуть. Щекой он чувствовал дрожь горячей земли под копытами, свист и крики бешеной ярости ветром неслись над ним.

Слегка приподняв голову, Николай вдруг увидел, что низкорослый крепыш, еще недавно шагавший рядом, корчится, извивается в залитой кровью траве. Молча, как червяк под колесами. Из пробитого насквозь горла в двух местах торчала стрела.

Не помня себя, Николай орал за двоих. Неистово, по нарастающей, будто стрела терзала его самого, с каждым движением дергаясь и ворочаясь в ране. Страх, накопившийся гнев, фантомная боль – черт знает что еще выплеснулось наружу. Но оставаться прежним Николай уж точно не мог. Что-то сломалось в нем – не иначе прутья невидимой клетки, удерживавшей иную, прежде скрытую половину души. Стиснув зубы, он замолчал и встал на ноги.