Наследница журавля - Федотова А. С. 7 стр.

– А, вы об этом. – Он почесал голову. – Я выучил его год назад. В тюрьме все равно больше нечем заняться.

Кончики ушей Хэсины покраснели.

– Тогда зачем… было все это? – она помахала ладонью.

– Я хотел, чтобы вы ушли, – пожал плечами он. – Так вот, как я уже сказал, вы проиграли, но сделали это специально.

– Что?.. Почему?.. Подожди… Я не проигрывала специально!

– Должен признаться, что сегодня я был не на высоте. И когда я раскрылся, вам показалось, что пользоваться этим нечестно.

Заключенный сделал шаг вперед, и Хэсина неловко отодвинулась. Мокрая одежда облепила его кожу, и сквозь рукава проступили рубцы старых ран. Стало заметнее, что черты его лица остры и четко очерчены, словно у лисы. У него были глаза юноши, но в них плескалась темнота, в которой таилась история побед и поражений длиною в жизнь.

Она отошла еще на шаг назад.

– Ты не ответил на мой вопрос. Почему ты дал мне шанс сразиться с тобой на дуэли?

Он остановился на расстоянии нескольких тростинок от нее.

– Почему вы сражались со мной сами, а не выставили вместо себя кого-то другого? Почему не стали угрожать мне, когда думали, что проиграли?

– Мы так не договаривались.

– Да. Но я не ожидал, что вы будете так…

Он разжал пальцы. На его ладони, исчерченной линиями, лежало что-то серебряное, формой напоминавшее стрекозу. Ключ от всех дверей подземелий, снятый с веревочки, которая висела на поясе Хэсины.

– …благородны. – С ключом в руке он зашагал через двор. – Не стоит верить в идеалы. Ваши стоили вам дуэли.

Он был заключенным. Она вот-вот должна была стать его королевой. Она могла приказать ему вернуться или, еще лучше, велеть, чтобы его выпороли за дерзость. Вместо этого Хэсина побежала за ним по лужам, забрызгивая грязью подол рюцюня. Когда они добрались до ступеней, которые вели в подземелья, она спросила:

– Значит, ты все-таки согласишься стать моим представителем?

– Вы поверите мне, если я скажу, что ваше поражение огорчило меня?

– Нет.

– У меня есть чувство, что вы даруете мне помилование. Так что я соглашаюсь помочь вам, чтобы обрести свободу. Теперь вы верите мне?

Его догадка было верна, но…

– Нет.

– Тогда как вам такое объяснение? Мне любопытно.

Темнота в подземном тоннеле была плотной, словно свиной жир, который время от времени растапливали факелы на стенах, образуя вокруг себя пятна света.

– Погибший король, – продолжил заключенный. – Обманутый народ. Девушка, жаждущая узнать правду. У такой истории может быть как очень счастливый, так и очень печальный конец. Я хочу посмотреть, что произойдет. Ну как, верите?

– Не обязательно отвечать настолько честно, – пробормотала Хэсина.

– Извините. У меня в голове эти слова звучали лучше.

– Так, значит, это правда? Ты здесь, чтобы посмотреть, что произойдет?

– Ну, и чтобы помочь, наверное.

– Наверное! – Она наступила ему на пятку, и он едва не упал.

– Чтобы помочь! – Он восстановил равновесие, потом бросил на нее взгляд через плечо. – Чтобы помочь.

В полумраке его глаза напоминали сосуды с дождевой водой, отражающие свет и не пропускающие его вовнутрь. Но все же в них читалась печаль, которая никак не сочеталась с ухмылкой на его губах. Человек с таким взглядом улыбался бы, даже истекая кровью. Внезапно Хэсину охватило раскаяние. Она хотела извиниться, что из-за нее он едва не упал, но он отвернулся, спрятав от нее и свои глаза, и улыбку.

– Но, если говорить по правде, я наношу вред чаще, чем помогаю.

На самом деле это не имело значения. Она могла избавиться от его прошлого. Могла создать ему новую личность, новую цель.

– Позволь рассказать тебе, кто ты, – сказала она, когда они уже подходили к его темнице. – Ты студент. Всю жизнь мечтал служить на благо королевству. Но, по сравнению со сверстниками, у тебя была очень тяжелая юность…

– Звучит не так уж и плохо.

– …и для тебя выиграть это дело – единственный шанс получить допуск к основным экзаменам без предварительных испытаний.

Заключенный потер ладонью затылок.

– Понятно.

– Кто ты? – спросила его Хэсина, словно была преподавателем.

– Студент.

– Кем желаешь стать?

– Государственным служащим.

Она одобрительно кивнула, но заключенного, видимо, что-то беспокоило.

– Эм, а что я изучаю?

– Ты изучаешь… – Она перебрала в голове все предметы, которым ее обучали, и выбрала тот, который ненавидела меньше всего.

– Сельское хозяйство.

– Сельское хозяйство.

– Да. – Она прикажет, чтобы ему передали ее учебники. Она лично расскажет ему про племенных овец и роль сои в севообороте.

– Можно я предложу другой вариант? – спросил заключенный, когда они остановились перед дверью в его камеру.

Он отверг ее предложение. Это задело ее едва ли не сильнее, чем украденный ключ.

Кстати, о ключе…

– Вы сказали, что короля отравили, – продолжил он.

В этот момент Хэсина потянулась к его руке, но заключенный уже подносил ее к замку́. Их пальцы соприкоснулись. Что-то внутри нее вздрогнуло, как вздрогнула дверь, прежде чем распахнуться.

Заключенный зашел в камеру и запер ее изнутри.

– Может быть, я буду изучать что-нибудь, связанное с ядами? – спросил он, протягивая ей ключ сквозь прутья решетки. – Например, медицину.

Ее пальцы все еще горели от его прикосновения. Она постаралась взять ключ, не дотрагиваясь до его руки.

– Хорошо. Пусть будет медицина. Как только объявят суд, я дарую тебе помилование. – Она доверяла ему не настолько, чтобы освободить сейчас же.

Он кивнул, как будто полностью ее понимал.

– А пока… – Хэсина не знала, как закончить предложение. Правосудие, которого она так жаждала, было у заключенного в руках. Это делало ее уязвимой. Безрассудной. Ей хотелось умолять его, обещать все, что угодно, лишь бы он поклялся, что выяснит правду.

Она заставила себя отодвинуться от решетки.

– Кто ты?

– Студент.

– Я не об этом. Как тебя зовут?

– У меня много имен.

– Какое тебе нравится больше всех?

Задумавшись, заключенный прикусил нижнюю губу.

– Акира, – наконец произнес он.

– Акира, – повторила Хэсина, чтобы запомнить, а потом отвернулась. Она была обезоружена, но не побеждена. – Увидимся в суде.

Шесть

Правитель, бросивший свой народ, не имеет права называться правителем.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о монархах

Носи простую одежду. Ешь простую пищу. Все мы когда-то были обычными людьми.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о монархах

За ночь пришло множество подарков в честь ее коронации, и до конца дня ей предстояло получить еще немало подношений. Но уже сейчас она держала в руке то, о чем мечтала больше всего на свете.

– Прикажете обнародовать? – спросил паж.

– Пока нет. – Она с изумлением перечитала меморандум. Слова были живыми. Настолько живыми, что сочились кровью, оставляя на ее пальцах следы чернил. Наконец Хэсина положила документ на стол, ломившийся от новых карт, книг, кисточек и весов, – даров, отправленных министрами и придворными.

Сегодня вечером. Эта мысль была подобна удару в живот. Ее коронация состоится сегодня вечером. Еще два дня назад она молила мать благословить ее. В отличие от материнского благословения, меморандум не заставил себя долго ждать. Он пришел как раз вовремя. Вечером она обнародует свой первый указ, который задаст тон всему ее правлению. Сложно было представить себе более подходящую возможность объявить о предстоящем слушании. Внезапно ей показалось, что до вечера еще слишком долго ждать.

Хэсина уже написала свой первый указ. Затем она написала свое первое распоряжение о помиловании и вручила его пажу вместе с небольшим кошельком. В нем лежали деньги, которых должно было хватить, чтобы провести в столице несколько ночей.

– Проследи, чтобы он хорошо питался. – Было крайне желательно, чтобы Акира успел набрать до заседания суда хотя бы несколько цзиней[26]. – А еще достань ему новую одежду. – К сожалению, у них не было времени делать заказ у портного. – Купи ему лучшую студенческую форму, какую только сможешь найти. – Волосы! Она едва не забыла о волосах. – И своди его к парикмахеру. Я хочу, чтобы он выглядел опрятно.

– Хорошо, дянься. Но я хотел бы узнать… Он силен?

– Что?

– Он быстро бегает? – спросил паж. – Я боюсь, что не смогу догнать его, если он убежит.

– А. – Хэсина откинулась на спинку кресла. – Не волнуйся об этом.

Паж обеспокоенно нахмурился.

– Заключенный, которого только что освободили, непредсказуем. Возможно, нам стоило бы взять с собой охрану.

Хэсина обдумала это предложение. С одной стороны, ей было что терять. Но – с другой – зачем ей мул на привязи? Она хотела доверять своему представителю. Если он нарушит обещание, она посчитает, что уклонилась от пущенной из лука стрелы.

– В этом нет необходимости. Если он убежит, тебе его не догнать, так что даже не пытайся.

Паж отправился выполнять поручения, и в то же мгновение в комнату вошла Лилиан.

– Бедняга, – вздохнула она, когда створки двери захлопнулись за ее спиной. – В первый раз в жизни вижу человека с таким растерянным выражением лица. Что ты с ним сделала?

Хэсина повертела в руках новые бронзовые весы.

– Ничего постыдного.

– Хорошо. Я бы расстроилась, если бы что-то такое произошло без меня. – Лилиан приподняла руку, через которую был перекинут рюцюнь. – Я пришла к тебе с дарами из мастерской. Ну как, нравится?

– Похоже на похоронные одеяния. – Из чего Хэсина сделала вывод, что это был ее наряд для коронации. Весь костюм – от развевающихся рукавов до парчовой накидки биси[27], которая свисала с пояса до середины юбок, – был белым. Лишенным цвета и жизни, сшитым не из шелка, а из грубого льна. Разумеется, так и задумывалось. Коронация представляла собой не столько празднование, сколько дань памяти – повод вспомнить, что нынешнее мирное время было построено на крови прошлого.

Лилиан склонила голову набок.

– Ты права. Ему недостает цвета. Может, мне сделать его поярче?

– Пожалуйста, не надо. – Она и без того возмутит толпу, объявив об истинной причине смерти короля. Нет, она облачится в белое, и у нее найдутся на то свои причины. Пока остальные будут скорбеть о героях прошлого, она станет оплакивать принцессу, которой ей больше не быть.

«Это все ради отца», – напомнила она себе, когда Лилиан ушла и в комнату забежали служанки. Пока ей припудривали лицо, Хэсина представляла, что они с отцом посыпают рисовой пудрой свои оперные маски. Пока ей помогали надеть рюцюнь, она представляла, что они с отцом примеряют костюмы. Но когда девушки начали тянуть ее за волосы, пытаясь уложить их в прическу, противоречившую законам природы, ей захотелось, чтобы отец и правда пришел и увел ее прочь по тайному коридору.

Но отец больше никогда не сможет ее спасти.

Вместо него на помощь Хэсине пришла Мин-эр, ее придворная дама. Она ворвалась в покои принцессы и, отогнав от нее всех служанок, заняла свое место у туалетного столика.

– Как же вы выросли, – мягко проговорила она, доставая коллекцию шпилек. – А кажется, еще вчера были совсем крошкой – ростом с мою руку от кончиков пальцев до локтя. Вы тогда терпеть не могли купаться.

«Дети – странные создания», – заключила Хэсина.

– Надеюсь, я доставляю тебе не слишком много хлопот, – сказала она.

– Ну что вы, цветочек мой. Хлопоты мне доставляет лишь бег времени.

Ради Мин-эр Хэсина попыталась улыбнуться, а потом взглянула на груду шпилек, лежавшую перед ней. Их украшали гранаты, опалы и сапфиры. Полудрагоценные и драгоценные камни, достойные королевы. Но одной шпильки не хватало.

– Мин-эр, а где… – Хэсина не договорила: ее придворная дама медленно опустила последнюю шпильку в самый центр стола.

Она была высечена из белого нефрита, а на ее верхушке, распахнув крылья, застыл летящий журавль. Мастер тщательно вырезал каждое перышко и покрыл обсидианом кончики тех, что были длиннее.

Отец подарил ее Хэсине тогда же, когда начал дарить свою любовь: как только она родилась, пусть ее ручки были слишком малы, чтобы обхватить украшение. На ее глаза навернулись слезы, и она закрыла их, чтобы Мин-эр ничего не заметила.

Придворная дама трижды провела расческой по волосам Хэсины – раз, два, три, – когда створки двери с грохотом раздвинулись.

Хэсина распахнула глаза. Ее служанки упали на колени и прижались к полу, как того велел обряд коутоу. Ничто не закрывало ей обзор, и она увидела в дверях свою мать.

Королева стояла в лучах полуденного солнца. Ее волосы были растрепаны, а лицо казалось изнуренным. Верхние края ее тонких одежд распахнулись и обнажили шрам, который, словно веревка, опоясывал ее шею.

Хэсина сглотнула и почувствовала, как дернулось ее собственное горло. Она не представляла, что могло оставить на шее королевы шрам, шириной и округлостью напоминающий воротник, но его вид заставлял ее нервничать.

Ее мать прошествовала по передней комнате, прошла под расписной балкой, затем мимо двух сложенных шелковых ширм, на которых были вышиты журавли, и ступила во внутренние покои Хэсины.

– Оставь нас, – произнесла она, останавливаясь у туалетного столика дочери.

Мин-эр опустила шпильку, и сердце Хэсины упало. Вдова короля отдала прямой приказ; Мин-эр не могла ослушаться. Но Хэсине было больно видеть, как женщина, которую она любила, как родную мать, смиренно сгибает спину в поклоне. Уходя, Мин-эр раздвинула ширмы, и Хэсина осталась наедине со своей настоящей матерью.

Королева взяла прядь волос Хэсины и стала накручивать ее на деревянную палочку. От этого непривычного проявления нежности Хэсина тут же напряглась. Нужно было сказать что-то, подобающее дочери, но перед ее матерью притворяться не было смысла. Поэтому она промолчала и перевела взгляд на бронзовое зеркало, отражавшее их лица.

Их сходство всегда поражало Хэсину. Радужки их глаз были скорее черными, чем карими, кожа – скорее оливковой, чем персиковой. Черные как смоль волосы никогда не выгорали на солнце, и каждая прядь была прямой, как стебель бамбука. Они с матерью казались одним и тем же человеком – только в два разных периода жизни.

Но сегодня щеки матери горели румянцем. Она тяжело дышала, и сквозь сладковатый запах лака пробивались нотки чего-то еще – ясные и при этом горьковатые, словно пепел, словно лед, словно…

Вино из сорго[28].

– Что ж, – начала королева, прежде чем Хэсина успела спросить, зачем она пила вино, когда придворная врачевательница настрого это запретила. – Я слышала, ты отправила дело о смерти отца в Совет расследований.

Что это? Уловка? Проверка?

– Да, – ответила Хэсина, перебирая в руках подол верхней юбки.

– Глупенькая девочка. – Мать выбрала длинную, тонкую опаловую шпильку, а не журавля из белого нефрита. – Его наконец-то не стало. Зачем бередить прошлое?

Эти слова прозвучали, словно пощечина. Сердце Хэсины сжалось от боли, потом задрожало от замешательства и ужаса.

– Наконец-то не стало?

Королева начала что-то негромко напевать.

– Отец всегда говорил, что вы потрясающий человек. Что вас отличают невероятный ум и храбрость. – Хэсина должна была замолчать. Извиниться. Забрать свои слова назад. Но она лишь заговорила тише. – Что же с вами случилось?

Рука ее матери дрогнула. Шпилька дрогнула вместе с ней. Острый кончик подпрыгнул – в зеркале отразилась вспышка – и царапнул кожу. Боль пронзила затылок Хэсины. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, а потом, задыхаясь, проговорила:

– Я думала, вы его любили. Думала, что хотя бы раз в жизни вы меня поймете.

У ее матери тоже перехватило дыхание – хотя, возможно, Хэсине просто показалось. Королева снова приподняла шпильку, туго скрутила волосы дочери и успешно их заколола.