О том, что произошло перед самым началом большой воды, не вспомнил никто. Точнее сказать, об этом никто не обмолвился. Наверное, чувства, вызванные первым в истории племени убийством соплеменника, из-за нахлынувшей беды ещё не успели оформиться в мысли, опустившись в глубинные пласты памяти. О Вожде тоже никто не вспомнил. Где он сейчас: прячется ли в каком-либо укромном месте от ливня и холода, или жестокие волны уже смыли его в океан – никого не интересовало. Как будто и не жил на свете этот человек.
Впрочем, сидя в своих хижинах семьями, люди не тревожились и о судьбах других соплеменников. Плотная стена воды, непрерывно падающей с неба, словно разъединила людей. Каждая семья готовилась спасаться отдельно от остальных – чем дольше и активнее сыпала с небес колючая вода, тем быстрее пробуждался в островитянах животный инстинкт самосохранения.
Было бы глупо предполагать и об оплакивании Айо в этот час. Да и кому он оставался нужен? Единственным человеком, который действительно тревожился в это время о другом, осталась Лагна, собирательница яда. Сидя в хижине, она молилась духам, требуя у них помощи неизвестно куда подевавшемуся сыну. Выскакивая время от времени наружу, она металась вокруг хижины, пытаясь что-нибудь да разглядеть сквозь непроглядную завесу ливня.
Лагна громко рыдала, но голоса своего не слышала. Ливень словно издевался над ней, заливая рот, глаза, уши, не давая дышать, сбивая с ног, иссекая спину. Женщина не поддавалась, упрямо ползла назад в хижину, а в кромешной темноте (совсем не оставалось сил зажечь лучину), судорожно глотая плотный воздух, отчаянно шептала: «Сын мой, Орло, где ты?!». Потом, собравшись с силами, снова взывала к духам, умоляя помочь ее сыну, не дать ему погибнуть, где бы он в сей момент ни находился
– Проклятье моему роду! – временами вскрикивала несчастная мать. – Я упустила последнего сына! Я, старая гадина, не доглядела, потеряла дитя свое! – и снова она рвалась из хижины наружу, надеясь хоть что-нибудь для себя прояснить.
Она была твердо уверена в том, что в других жилищах ее сына нет. Она не могла бы объяснить, почему сейчас его не может там быть, но от этого тревога матери ничуть не уменьшалась. От сильного волнения и физического напряжения Лагна скоро полностью лишилась сил и, сумев-таки в очередной раз вернуться в протекающую хижину, у самого порога ушла в беспамятство…
А юноша тем временем, напрягаясь, также как и Лагна, из последних сил, упорно рвался к сельве. Он ринулся туда, едва начался ливень. В суматохе даже бдительная старушка-мать его исчезновения не заметила.
Переведя дух под гигантской глыбой, под которой они с Вождём несколько дней назад беседовали с глазу на глаз, Орло полез вверх по обрыву, цепко хватаясь за корни растений.
Голые ноги мальчишки скользили по глине, вода будто пыталась скинуть дерзкого человечишку вниз. Несколько раз он скатывался, снова прятался под камнем и снова рвался на второй ярус берега. После четырех или пяти неудачных попыток юноша все-таки преодолел обрыв. Чрезмерное напряжение мышц и воли на какое-то время парализовало его – Орло лежал лицом вниз на холодной и скользкой траве, как убитый, и ни малейшего внимания не обращал на воду, острые струи которой буквально прошивали худое тело юноши насквозь.
Сознание Орло ненадолго притупилось. Из глубин памяти стремительно всплывали образы, обрывки образов, какие-то нечёткие фигуры, знаки и даже целые картинки. Он вдруг увидел мать, ничком лежавшую на самом пороге хижины, вода в которую уже стекала со всех сторон, и встрепенулся. И снова сознание его куда-то провалилось. Вспомнил почему-то, как он мальчишкой тащит им же умерщвленную змею, большую, с гладкой светлой кожей. Миг – и внутренние очи созерцают озеро. Оттуда, подымая каскады брызг, выныривает нечто страшное. Вот загорелись факелами хищные глаза, просвечивая даже сквозь пелену дождя. Открылась пасть с ужасным частоколом кривых зубов.
«Морские демоны!» – кольнуло в сознании.
Откуда-то нашлись новые силы в ногах и руках. Орло поднялся, чуть пошатнулся, наклонился вперёд и… ринулся бегом к скрывающемуся за водной пеленой холму.
Ноги юноши скользили по траве и глине. Несколько раз он падал, захлебываясь струями воды и больно обдираясь о валявшиеся под ногами коряги. Переводя дыхание, он поднимался и вновь стремился к заветной цели. Куда он рвался? Что надеялся найти там? Орло чётко не представлял. Он просто не понимал, что там его ожидает. Но что небесный демон – это не так уж и страшно – в этом Орло почему-то был уверен полностью. Он ни за что бы не ответил на вопрос, почему к нему пришла такая уверенность. На вершину холма его тянуло какое-то странное, неведомое до сего момента жизни ощущение…
Совсем ещё недавно одно лишь беглое упоминание о небесном демоне великим страхом зажигало Орло – каждую клеточку и волоконце нервной системы юноши. Внезапно он почувствовал, что демон не умышленно убил его сородичей! Что демон просто не знал о том, что может погубить существ, которые живут на острове! Возможно, даже демон сам переживает за то, что по неведению натворил.
Орло ни на миг не задумывался над тем, каким образом он подойдёт к демону, что ему скажет. Он ни на миг не представлял, чем демон может помочь соплеменникам Орло – юноша вообще уже не думал. Сознание Орло действовало лишь отчасти. А из глубин его памяти одна за другой выплывали на внутренний экран странные, непонятные с первого взгляда образы, которые настойчиво будили в юноше гордость, силу воли и мышц, усиливали стремление двигаться вперёд, не взирая ни на какие препятствия…
МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ…
9736 год до новой эры… до потопа на голубой планете жёлтого солнца – три четверти тысячелетия
Столетия Харид, прекрасный и свободный город-государство, стоял незыблемо, купаясь в роскоши и освещаемый лучами славы, повсюду разлетевшейся о нём и за пределами Культуры. Свирепые и многочисленные орды варваров, что год от года набегали с севера, не раз ломали о могучую твердыню острые мечи и копья. И сколь бы ни были они умелы в битве и организованны в походе, защитники великолепием сияющего форпоста Культуры неизменно отражали их каждый первый натиск, выходили из ворот и в поле перед городом громили, обращая в бегство, вражеские армии, тем самым снова укрепляя у сограждан веру в незыблемость основ Цивилизации. Казалось, процветавший множество веков, Харид стяжает славу Вечности. Ну а пока живёт могучий город-государство, Цивилизацию не взять на меч…
Веками это было так, но… в этом граждане Цивилизации (Культуры) могли не сомневаться лишь до поры, в которую у берегов Цивилизации, как призраки морских просторов, возникли корабли искусно убивающих…
ГЛАВА ПЕРВАЯ. СМЕРТОНОСЦЫ ИЗ-ЗА МОРЯ
Поплачь, малыш, когда отец убитКогда гнезда родимого не сталоПришёл артак – тебя уже знобитОт ужаса. Твоя звезда упалаС небес на землю. Раскалились камниНад вечностью застывшие во прахеТвоих Отцов, взлелеявших руками,Воспевших во сиянии щедротыЧела земли – загадочной, священнойВскормившей для людей святые зерна,Плоды дающие и чье произрастаньеЯвило для богов и их потомковКрасоты мира, что когда-то был наказанЕго народом дерзким, неуемным,Не чувствовавшим боль родной планеты,Спалившим мир в огне жестокости и злобыИ беспощадно залитым Водою.Потоп как наказанье от ВсевышнихСвалившись с неба страшною бедою,Поднял Волну, которая ЗмееюПланету обошла, беспечных погубивши..***
ПАСТЬ МИНОТАВРА
…Чайка во влажном просоленном воздухе радостно закричала. Покачавшись в прозрачных потоках, белая птица красиво «скатилась» в воду, нырнула в игривый и пенистый гребень.
Мгновение, и схваченная крепким клювом рыба,
Искрящаяся чешуей на щедром солнце,
Отчаянно забилась и затрепетала.
Но юношу, в тот миг смотревшего на море,
Беда, случившаяся с рыбой,
Увы, не взволновала ни на миг.
Он поглядел на солнце, сделав над бровями козырёк ладонью. И всё равно прищурился, по-детски улыбнувшись доброму светилу.
Грудь парня, мускулистая и от загара бронзовая, вздымалась точно после бега. Но он не задыхался, а наоборот – дышал по-юному легко и вольно. А кудри юноши, как золотистые колечки, изящно перехватывались белым обручем. И это выдавало принадлежность юного красавца к двум народам Побережья сразу – к одному из варварских племён, богатых сильными высокими мужами, из тех, что прижились на территории «культурных», и к Хариду, который через пару лет спустя после того как варваров по разрешению Совета мудрецов пустили жить на Побережье, не только распахнул для них ворота настежь, но и предоставил им возможность осесть за городскими стенами…
***
И здесь необходимо сделать небольшое отступление от сюжета начинающейся истории времён столь глубокой древности. Хотя, древность – понятие относительное. Для кого-то и сто лет – целая вечность. А если мерить масштабами жизни на целой планете, то что для неё каких-то 12 тысяч оборотов вокруг своего светила?
Но не будем вдаваться в философские рассуждения по поводу обоснованности самого понятия «древность». Тем более что для нынешних землян история рода человеческого, имевшая место до описанного в «Библии» и многих других легендарных источниках Потопа (я предлагаю назвать его Ноевым Потопом) – это на самом деле период самых что ни на есть настоящих Незапамятных времён.
Итак, возвращаемся к сути истории, в рамках которой развиваются все острые и не очень события сего повествования.
Юноша, о котором говорится несколькими строчками выше, принадлежит, как уже отмечалось, одновременно к двум разным по уровню развития народам. Точнее, мать его – харидянка, то есть представительница осёдлого этноса, издавна всерьёз считавшего себя культурным, а отец – кочевник, то есть, с точки зрения коренных граждан Цивилизации Тёплого моря, самый что ни на есть варвар.
Но ведь с варварами цивилизации обычно воют? Да и в прологе утверждается о том, что они год от года пытались осаждать Харид, фактически оплот всей страны, или своего рода древней конфедерации, называвшей себя Культурой. Или Цивилизацией.
Так что же произошло? Почему вдруг женщины Цивилизации начали рожать от варваров?
Ну, видимо, не только варвары-мужчины брали в жёны, причём на законном, добровольном основании, юных дочерей Культуры. Женщины варварского племени окиянов (эти златокудрые и высокие коноводы всерьёз считали, что ведут свой род от детей Океана) тоже не дремали, кидая полные интереса взгляды на мужчин Харида. Более того, они, как гласят легенды, «умели сами напроситься на любовь и игрища телесные», нередко отдавая предпочтение мужам другого (пусть и ставшего дружественным) племени. И самое интересное, что красавицы окиянов часто брали в мужья (кстати, окиянки их действительно брали; а и попробовали бы они им отказать) далеко не самых видных и физически сильных представителей мужского населения славного города-государства. Их осёдлые мужья порой оказывались старше чуть ли не на целое поколение. И это вызывало удивление у любящих разговоры «матёрых» горожан. У харидян, но не у окиянов.
Златокудрые мужчины в основной своей массе выгодно отличались практически от всех «культурных» не только физической силой и ловкостью воина, но и внешней красотой (я бы добавил – нагой красотой, потому что, даже переняв от харидян множество бытовых привычек, окияны так и остались, по сравнению с коренными гражданами Цивилизации, почти что голыми, из харидской одежды предпочитая разве что тонко выделанные из козьей кожи обручи для головы и очень короткие туники). Но это было не единственное их преимущество перед склонными к бахвальству и зависти осёдлыми жителями Побережья. Окияны отличались ещё и немногословностью, а также полным отсутствием интереса к спору о чём-либо. Не имели они в себе и наклонности чему-либо удивляться. Если женщина, по их разумению, выбрала для любви даже совсем немощного старика, стало быть такова воля богов, и соплеменникам этой женщины не должно быть до её выбора – ну совершенно никакого – дела (!)
Но мы ушли в сторону от вопроса «каким же образом воинственные варвары оказались на территории Цивилизации да ещё на законных основаниях?»
Оказывается, окияны выделялись из всей массы практически не похожих друг на друга, но ведущих один и тот же кочевой образ жизни варварских народов, занимавших в то время огромные степные и полустепные территории от горных границ Побережья до расположившихся далеко на севере Самых Северных (волшебных, по разумению варваров) гор.
Эти территории тогда назывались весьма романтично и просто – Запределье. А населяющих его жителей граждане Цивилизации обозначали единым для всех названием «запредельные варвары».
Так вот окияны вначале, как они сами считали, много веков жили на Побережье и промышляли рыбной ловлей. Но однажды злобный Демон океана, временно захвативший власть в необъятном водном мире, обрушил на Побережье Тёплого моря невероятно мощное цунами. А уже после того, как большая часть окиянов-рыбаков погибла, будучи смытой в открытое море, этот Демон наслал на полузатопленные долины Побережья страшный мор и голод.
Не выдержав такого напора, оставшиеся в живых окияны отступили за Большой горный кряж, окаймлявший Побережье на севере, и, найдя в степях Запределья нетронутые пастбища, с новой жизненной энергией занялись разведением животных, отдавая предпочтение лошадям, кои в те времена буквально тучами носились по степным просторам.
Возможно, окияны так и остались бы в Запределье. Тем более что выросшие уже в степях потомки бывших рыбаков со временем узнали и о новых жителях Побережья, занявших его со спокойной совестью, поскольку к моменту их появления территория фактически была свободной.
Спустя примерно 20 лет после того, как Демон атаковал Побережье, к берегам старой родины окиянов подошли корабли, полные других, не похожих на златокудрых всадников людей. Это были преимущественно черноволосые мужчины, женщины и дети, ростом несколько ниже окиянов, но намного более, чем окияны, развитые по уровню изготовления различных полезных в быту вещей и приспособлений.
Как выяснили посланные в разведку следопыты кочевников, пришельцы владели письмом на бересте и специально выделанной коже, умели плести отличные крепкие канаты из любых волос и даже корней растений, лепили из глины красивые сосуды для питья и еды, отливали из бронзы множество украшений и статуэток, достойных богов, а также отлично и разнообразно танцевали и пели, играя на божественно звучащих музыкальных инструментах, похожих на луки с несколькими тетивами. Кроме того, они все были, как показалось вначале следопытам окиянов, чересчур укутаны в разные одеяния, плотно закрывающие не только торс, но и ноги, что у окиянов вызывало в ту пору не просто недоумение, но и презрение (ведь они считали, что здоровому, сильному и, главное, честному человеку совершенно незачем укрывать от взора людей свои конечности, тем более если они от природы мускулисты и стройны и способствуют появлению желания интимной близости).
Впрочем, окияны изначально отличались не только высоким ростом и физическим совершенством, но и миролюбивым характером. О презрении к чужакам, носящим слишком много одежды, они довольно быстро забыли, а вот обменять своих лошадей и другой многочисленный скот на понравившиеся им вещи пришельцев, например на красивые сосуды, отличного качества бронзовые наконечники для стрел и клинки, всякие побрякушки для женщин, музыкальные инструменты (и, разумеется, уроки игры на них), а также соль, которую черноволосые люди умели добывать из моря с недоступной понимаю окиянов легкостью, – это завладело вниманием златокудрых всадников практически мгновенно и, как говорилось и в то время (по смыслу, разумеется), на всю оставшуюся жизнь.