***
Это было зимой. До ее дома мы шли непринужденно. Ночь. Снег так и валил. Молчание иногда сотрясалось попытками начать разговор. Я медлил и не хотел проявлять какую-либо инициативу. Пусть лучше сама начнет. В конце концов это была ее идея – обращаться друг к другу на ВЫ. Вот пусть и начинает.
– Вы так и будете молчать? – спросила она, пытаясь заигрывать.
– А как Вам угодно?
Ну вот что за идиот. Теперь я целиком принял все правила игры. Поле расчерчено, очки распределены, соотношение сил явно не в мою пользу.
– Я привыкла, что молодые люди обычно что-то говорят, – скрывая улыбку, произнесла она, – А Вы какой-то молчаливый.
– Угу, – буркнул я, прикидывая, сколько еще идти по заснеженной дороге. Высоковольтные столбы молчаливым конвоем сопровождали нас вдоль автомагистрали. В темноте ночного города они казались великанами. Их металлические перекладины напоминали мне ребра человеческого тела. Ничего лишнего, только функциональность. Всегда завидовал их проклятым сваям, уходящим глубоко под землю, обеспечивая чертовски устойчивое положение. Мне бы такую устойчивость в мыслях, и такие же функциональные ребра по жизни. Нет ничего лучше подобных ребер.
– Так Вы учитесь?
– Да, Лиза, я учусь, я Вам уже это говорил.
– А почему Вы так раздражены?
– А почему Вы все время задаете вопросы?
– Как угодно. В любой момент мы можем повернуть, – поджав губы, сказала она и небрежно поправила капюшон своей куртки.
Дальнейшую часть пути мы шли молча. Дорога уходила все дальше и дальше в черную бездну спального района. Белый снег, как больничная палата, он всюду. Пока природа не скажет «Пора», все так и будет: холод и отрешенность от мейнстрима жизни. Как будто кто-то за пределами нашего мира обожает размеренность, даже в систематическом причинении страданий. Болела потрескавшаяся кожа на руках. Вязаные перчатки не спасали от морозов, а карманы в моем пальто не создавали должной защиты от переохлаждения. Ноги тонули в снежном месиве. Это мы свернули с основной дороги на тропинку, ведущую к тесно стоящим друг к другу «хрущевкам». Издали они казались рабочими бараками – прибежище для тех, кто еще не сдался.
– Вот мы почти и пришли, – тихо произнесла Лиза, указывая своей рукой на ближайшее здание, ничем не отличающееся от соседствующих с ним.
– Милый дом, – неразборчиво сказал я сквозь плотную ткань своего шарфа. Я не видел выражения лица Лизы, но отчего-то почувствовал ее взгляд на себе. Специфическое сочетание недоумения, пренебрежения и сочувствия. Фонарь рядом с подъездом тускло освещал дверь и небольшой выступ стены, перпендикулярный самому зданию – странная ширма, за которой дворники по обыкновению открывали дверь в кладовую.
– Вот здесь я и живу.
– Здорово, – через силу выдавил я.
– Вам, наверное, пора домой… – сказала Лиза, фальшиво, изображая незаинтересованность в том, чтобы я напросился к ней в квартиру.
– Да, я, наверное, пойду. Уже поздно. И Вы, наверное, устали, – быстро произнес я, рассчитывая в тот момент количество времени, которое мне потребуется, чтобы вернуться к назад к метро. – Спасибо Вам за вечер. Это было… чудесно и очень мило.
Лиза, молча, нахмурилась. В своем красном пуховике она напоминала мне замерзшего воробья. Такая жалкая и такая беззащитная. Спустя мгновение снежная масса забурлила, воздух наполнился ароматом зимнего города, а неожиданный и резкий порыв ветра чуть не повалил Лизу на землю, но я успел схватить ее за рукав. Она крепко вцепилась в мое плечо и заплакала. Ее тело сотрясали судороги рыданий. Она обняла меня за талию и что-то агрессивно шептала.
– Лиза, ну не волнуйтесь, – начал я в растерянности, – это бывает. Вы же не упали. Сейчас все падают, а Вы не упали…
– Дурак!!
– Что? – в недоумении спросил я.
Вместо ответа она аккуратно отодвинула ткань шарфа, закрывавшего моё лицо, и страстно меня поцеловала. Нервная дрожь пробежала по моему телу, в панике я стал думать о том, что мои губы обветрены и, наверное, ей было неприятно это ощущать на себе.
– А так понятно?! – громко сказала она сквозь слезы.
– Лиза… – только и успел произнести я.
Дверь подъезда открылась. Вышел какой-то высокий мужчина. Я почувствовал, как цепкие женские пальцы схватили меня за запястье. Лиза, молча, завела меня в подъезд, одной рукой вынимая из кармана своей куртки ключи от входной двери. Вскоре мы уже были в теплом помещении ее дома. Царила темнота. Мои глаза видели только тусклое желтое пятно за окном – едва заметный свет уличного фонаря. «Наверное, этаж 2-й или 3-й», – подумал я.
– Хочешь, я сделаю все еще более понятным? – произнесла Лиза, слегка задыхаясь от волнения. Я услышал звук расстегивающейся молнии. Пальцы, охватывающие мое запястье, ослабили свою силу, так что я смог чувствовать себя немного свободнее.
– Ты и правда такой?
– А Вам нужен другой?
– Нет… как раз такой мне и нужен, – я почувствовал, как какая-то невидимая мне сила стала двигать моими руками. Мне стало неприятно.
– Что же ты?
– Ничего. Просто не нужно так сильно давить на мои руки.
– Я тебе не нравлюсь? – голос Лизы был полон отчаяния. – А так?
Шум движения. Звук расстегивающейся застежки. Мои ладони стали ощущать под собой упругость женской груди. Тепло ее кожи, холод моих рук. Я почувствовал, как Лиза стала
покрываться мурашками.
– Вам холодно?
– Да, и так будет до тех пор, пока мы не ляжем вместе под одеяло, – шепотом произнесла она.
Одежда полетела к чертям. Как будто сама собой. Каждый отрезок времени наполнял мои вены чувством безысходности и счастья. Лиза толкнула меня на кровать, которой я не видел. Мое парения было особенным. Я успел представить себе, что упаду в теплое и нежное море, в радужный водопад человеческих грез, в бурлящий поток бесконечной радости. Туда, где все обязательно закончится. Станет все совершенно иначе. Кто гарантирует, что следующий момент времени не станет поворотным, принципиально новым, революционным?..
Но я упал лишь на холодную простыню. Скомканная ткань пастельного белья неприятно раздражала кожу, но именно она быстро вернула меня к реальности. Темнота, меня окружающая, также стала отступать. Глаза привыкли к обстановке, я увидел небольшую комнатку – один шкаф, журнальный столик, диван, и разбитый подоконник, на поверхности которого отражались едва заметные лучи уличного фонаря.
Хрупкий, почти иллюзорный силуэт стройного тела Лизы медленно спускался ко мне. Она была такой молодой и такой невинной, что у меня непроизвольно сжалась диафрагма.
– Что такое, милый? – произнесла Лиза. – Я чем-то тебе не нравлюсь?
Ее кожа горела. Ей не было холодно. Нужно было лишь избавиться от одежды, впитавшей в себя морозный ветер.
– Ты горячая.
– А ты действительно очень холодный, – сказала она, и я заметил ее детскую улыбку. – Так хотелось бы о тебе рассказать девочкам в школе, но ведь не поверят.
– Почему?
– Потому что, – медленно начала она. – во-первых, это действительно ты, во-вторых, ты и правда странный, кроме того…
– Что-то еще? – ухмыльнулся я.
– Ты, – она положила свою голову мне на грудь, а руки опустила к низу моего живота. – ведешь себя совершенно не так… Это не так должно происходить.
– Происходить что?
– Ну вот опять, – ответила Лиза и громко цокнула языком. – Ты неисправим. Все мужчины, которые у меня были…
– Твои одноклассники?
– Да, мои одноклассники, – на выдохе ответила она. – Они тоже мужчины, представь себе.
– Так что же твои мужчины?
– Они всегда знали, чего хотят. И я знала, что они желают. Какими бы закрытыми внутри они ни были, в постели они всегда вели себя одинаково.
– А, я, значит, нет?
– Ну, я же чувствую, что ты уже готов, – уверенно сказала она, схватив ствол моего члена своей ладошкой. – Но что тебя останавливает?
Я молчал. Ее рука спустилась чуть ниже. Пальцы нежно касались мошонки.
– Мне уже есть необходимое количество лет. Кроме того, у нас все по взаимному согласию, – строго произнесла она. Ее нетерпение росло. – Теперь ты спокоен?
Слово «взаимное» превратилось в моем воображении в теннисный мячик. Он скакал по всей квартире, громя вещи тут и там. «Взаимное», «взаимное», «взаимное» – звучало каждый раз вместо грохота, пока мячик не ударил меня по лбу и не исчез.
– Я очень хочу тебя, – прошептала Лиза и стала неистово целовать мою грудь. Кончиком языка она касалась моего соска, а рукой стала усиленно водить по моему члену.
Я быстро перевернул ее на спину, скользнув своей ладонью по ее ягодице. Лиза развела ноги и испуганно посмотрела на меня. Я резко подался вперед и почувствовал, как головка моего члена касается влажных стенок ее влагалища.
– Нет! Стой! – громко произнесла она. Ее глаза наполнились ужасом. Она так резко отвернула лицо так, что ее длинные волосы скрыли от меня всю палитру ее страдания.
– НЕ надо! не надо! не надо!! – повторяла она. Я отстранился, дав ей перевернуться на правый бок. Она снова плакала. Я чувствовал, как ее боль тянется через всю кровать ко мне. Это были кровоточащие вены. Они выглядели, как ветки диких деревьев. С треском эта боль приближалась все ко мне ближе и ближе. С каждым всхлипом, который издавала Лиза, растение поступательно росло. Алые листья стали щекотать пальцы моих ног. Я испуганно вжался в холодную твердь стены. Ярко-красные ветки стали обвивать мои ноги, живот, приближались к моей груди. Кровоточащие вены обвивали мое тело. Я не знал, что делать. Я был уверен, что руками смогу разорвать их. Но что, же тогда случится с Лизой? Останется ли она жива, останется ли она в здравом рассудке.
– Пожалуйста, обними меня, – услышал я.
Стараясь не повредить окутавшее меня растение, я лег рядом с Лизой. Левой рукой обнял ее и аккуратно стал прижимать к себе, пока не почувствовал, как ее хрупкие лопатки не уткнулись в мое тело. Лиза облегченно вздохнула. Вены стали распутываться. Ее дыхание становилось все более и более спокойным, пока не нормализовалось окончательно. Постепенно мой торс и мои ноги освободились от причудливых веток. Тогда я тоже смог сделать глубокий выдох и насладиться окутавшим нас спокойствием.
– Ты прости меня, – начала она.
– Все в порядке…
– Нет, не в порядке, – как обиженный ребенок, сказала она и повернулась ко мне лицом.
– Правда, все хорошо.
– Ты знаешь, это ведь не просто так. Дело в том, что…
– Что?
– Я… – она сделала большую паузу, наполнила свои легкие воздухом и на выдохе произнесла, – могла стать мамой.
– Ты боялась, что…
– Нет, просто две недели назад мне пришлось кое-что сделать, чтобы у меня не родился малыш.
Слово «аборт» из нас никто не решался произнести. В этом было что-то уничижительное, официозное и совершенно не согласовавшееся со спектром человеческих переживаний.
Наверное, некоторые это произносят как раз для того, чтобы не погружаться в омут рефлексии.
– Я тогда не знала, что делать. Мы с сестрой живем одни. Положиться было не на кого.
– А он?
– А он просто сделал вид, что меня не знает. С этого момента все изменилось.
– И ты…
– Да, я решилась. На какое-то время я представила, что это все происходит не со мной. От этого было все-таки легче… После всего в тот день мы с сестрой вернулись сюда. Ей нужно было идти на работу, а я осталась дома одна, – ее голос дрожал, – я была на грани. Эти стены… Не смотри на них. Днем они выглядят еще хуже. Никогда не смотри на них.
– Ты решила, что я тот, кто поможет тебе забыться?
– Не знаю, наверное, – она грустно улыбнулась. – Первые дни в школе были сущим адом.
Я молча наблюдал за ее лицом. Черные следы от потекшей косметики застыли холодным узором.
– А потом ты появился… ты.
– Не помню…
– Конечно не помнишь! – чуть смеясь, произнесла она. – Ты там стоял и что-то рассказывал на сцене в актовом зале. А я, как увидела тебя, так и замерла.
– Тебе было неинтересно слушать про арт-программирование? – попытался пошутить я.
– Дурак!
Неожиданно зазвучал сигнал моего коммуникатора.
– Мне нужно…
– Да, иди, конечно, но возвращайся, мне сейчас действительно холодно. Возвращайся быстрее.
Я вылез из-под одеяла и босыми ногами прошел в прихожую, где на полу валялось мое пальто. Коммуникатор требовал к себе внимания. Его противный звук – его достоинство. Перепрограммировать нельзя, но оно и к лучшему. Такой звук невозможно проигнорировать. Нащупав в источник сигнала, я молниеносно вытащил его наружу. Прихожую залил свет от дисплея. Обычное сообщение-напоминание о том, что надо ехать домой. Я погрустнел. Мне не хотелось думать о том, что ждет меня дома, но и не думать об это я тоже не мог. Вздохнув, я обернулся, чтобы возвратиться назад в объятия Лизы. Я медленно переступал брошенную на полу одежду. Как только я появился в комнате, загорелся яркий свет. Он сильно слепил глаза. Я машинально закрыл обеими руками свое лицо.
– Прости, не смогла удержаться, – хихикнула Лиза.
– Зачем это все?
– В темноте плохо видно, но теперь все видно очень хорошо.
Осознание того, что я стою посреди комнаты обнаженный, на мгновение заставило меня разозлиться, а потом впасть в привычную меланхолию.
– Ты точно учишься в институте?
– Что, появились сомнения?
– Тебе как будто двенадцать, не больше.
– А тебе, как будто и того меньше, – недовольно произнес я.
– Ты очень худой.
– Спасибо, прекрасно знаю об этом. Это все? или допрос будет продолжаться дальше?
– Ладно-ладно, – ответила Лиза и выключила свет.
Перед глазами появились размытые сине-зеленые пятна. С каждым шагом к кровати они структурировались и становились все больше похожими на какие-то отчетливые предметы – то ли заостренные лезвия бритвы, то ли радужные конусы, понять было сложно. Вдруг мне захотелось взглянуть на стены в этой квартире при полном освещении. Если уж любопытство Лизы побороло ее отвращение к собственному дому, то наверняка дела обстоят не так уж и плохо.
Я лег в кровать и накинул на себя ватное одеяло. Лиза приподнялась, опираясь на локоть, и стала внимательно смотреть мне в глаза. Ее движения были очень плавными. В темноте я не заметил, как кончики ее пальцев стали касаться моей щеки.
– Какое умное лицо, – тихо прошептала она, продолжая ласкать мою кожу.
– Что?
– У тебя очень умное лицо, – ответила Лиза, – и глаза…
– Не понимаю, – смутившись, произнес я.
– Не стесняйся себя. Ты очарователен. Ты всегда будешь очарователен.
Возникла тишина. Лиза не двигалась с места и продолжала гладить меня.
– Тебе нужно поспать.
– Я… Мне нужно домой.
– Тебе нужно поспать, ты очень устал.
– Нет, я не устал, – произнес я и почувствовал, как сладкий мир грез начинает окутывать мое сознание. – Это просто… Так бывает. Я обычно всегда такой, ты не обращай внимания. Это просто…
Веки стали закрываться сами собой. Воображение открылось потоку причудливых образов, картинки стали замещать реально существующие предметы. «Какое умное лицо. Какое умное лицо. Какое умное лицо,» – повторялось в моей голове. И я уснул.
***
Помню только, что снились цифры. Угловатая единица преследовала меня до тех пор, пока я не встретил мягкую на ощупь окружность. Это был ноль. Он приятно вибрировал и издавал смешной звук, похожий на жужжание электрической бритвы. Цифры были больше меня в два или три раза. Я встал обеими ногами на ватную поверхность нуля и приготовился к встрече с единицей. Она не спешила меня атаковать. Ее полет замедлился, как только она увидела, что я не один. Ноль перегруппировался, встав ребром к единице. Достаточно широкая поверхность его стороны, одной единственной его стороны, дуги, замкнутой на себя, создавала серьезную преграду перед противником. Единица агрессивно обратила на меня свой заостренный угол. Я испугался и еще сильнее вцепился руками в ватную поверхность нуля. Он как будто бы чувствовал мое беспокойство и стал планомерное раскачиваться из стороны в сторону. Я ощущал себя, как в детстве, когда сидишь на качелях и медленно двигаешь ногами, то резко выпрямляя их, то поджимая их под поверхностью сиденья. Приятное головокружение стало действовать успокаивающе. Ноль приятно завибрировал и стал крутиться вокруг своей оси, как раскрученная монета. Единица то и дело пропадала из вида, цвет ее стал агрессивным. Покрасневшая от злобы, она сделала попытку атаковать меня, но лопасти нуля сильно откинули ее назад. Она звонко упала и разбилась на бесчисленное количество осколков.