– Ты так в этом уверен? – задумчиво спрашиваю я, смотря ему прямо в глаза. – Знаешь, из чего делается талисман?
А вот это плохо, если так. Неужели мне настолько не повезло, что из всей оравы монастырских книгочеев попался тот, кто слышал про Щит Атейне?
– Я знаю, что нужны люди, – твердо отвечает книжник, облизывая губы. – Люди в жертву. Его светлейшество не мог согласиться на такое!
Я равнодушно пожимаю плечами, невзирая на новый приступ боли:
– Вы двое ехали из одного монастыря в другой с каким-то заданием. Архиепископу понадобился талисман полной защиты. Вас опоили ваши же спутники, связали и отдали мне. Ты полагаешь, что это случайность?
– Он не мог, – безнадежно повторяет книжник.
Паладин вдруг рычит и выгибается, пытаясь сорваться с рамы. Тяжелое тело бьется о металл снова и снова, с запястий, привязанных широкими ремнями, течет кровь.
– Не верю! Скверна! Скверна! Нечисть и мерзость пред ликом Света! Тварь, проклятая Небесами!
Я прикрываю ладонями уши, пережидая вопли. Помогает слабо. Головная боль сразу возвращается, вгрызаясь в виски, разливаясь радужной пеленой перед глазами.
– Господин, позвольте его заткнуть, – тихо просит Рыжик. – Может, еще лекарства?
Вместо ответа я одной рукой притягиваю к себе гибкое теплое тело, судорожно вдыхаю запах чистых волос и кожи. От Рыжика совсем не пахнет кровью, только здоровым молодым телом и слегка – кровохлебкой. Наверное, капнул на рубашку. Чуть не запорол паладина и даже не испачкался. Чистюля. Это мне в нем всегда нравилось. Ненавижу грязь. Жаль, что он столь нелюбопытен и послушен, мог бы стать идеальным учеником. И жаль, что он так любит чужую боль. Не терпит ее, как переносил Грель, а откровенно и безрассудно наслаждается… Может, все-таки попытаться еще раз?
– Не надо, мальчик. Лучше принеси льда.
Сорвавшись с места, Рыжик исчезает за дверью, время до его возвращения тянется бесконечно, но я помню, что это всего лишь эффект спорыньи. Вот и стены дрожат радужным маревом, по ним носятся обезумевшие тени, а в углях жаровни пляшет саламандра. Паладин еще несколько раз бьется о раму, потом затихает. Неужели дошло, что бессмысленно? Или просто силы кончились? Через несколько минут возвращается Рыжик. Перед тем как прижать языком к нёбу кусочек льда, указываю взглядом на кнут и предупреждаю:
– Не убей. Потеряет сознание – проверь пульс.
– Не надо, – просит книжник, едва не всхлипывая.
Откинувшись в кресле, я бросаю в рот ледышку. Рыжик, сияя, поднимает кнут – резкий свист заставляет поморщиться, но я терплю, не отводя взгляда от лица мальчика. Удар! Паладин молча мотает головой. Удар! И еще! Тело на раме выгибается, невольно пытаясь уклониться. Все-таки изрядная часть боли в рассудок проникает, а кнутом по иссеченной плоти – это почувствует кто угодно. Удар! Рыжик облизывает губы, азартно блестя глазами, щеки розовеют. Брызги крови летят во все стороны, и если до этого он себя как-то сдерживал, то теперь срывается. Удар! Паладин глухо рычит, как загнанный зверь. Ничего, выдержит. Еще немного – выдержит. Дело совершенно не в нем. Удар! Рыжик вытягивается вслед за кнутом, дрожа и разве что не повизгивая…
– Не надо! – доносится от стены.
– Помолчи, – мягко прошу я. – Иначе добавлю. Ему.
Книжник отчетливо всхлипывает. Рыжик снова облизывает губы, снимая языком попавшую на них кровь, ноздри раздуваются. Дышит тяжело и быстро, словно отдаваясь. Впрочем, таким он не был даже в спальне. Как же мне ни разу в голову не пришло взять его в постель после занятий с подопытным материалом?.. Паладин уже не дергается, только по телу после каждого удара пробегает дрожь да кровь из рассеченной до кости спины течет на пол.
– Хватит, – тихо говорю я.
Он не слышит. Кнут взлетает еще раз. И еще…
– Хватит. Рыжик!
Только тогда он замирает, чуть покачиваясь и глядя перед собой невидящими глазами.
– Иди сюда.
Я говорю ласково, пробиваясь через дурман крови и чужой боли, но настойчиво. И Рыжик разжимает пальцы – рукоять кнута выскальзывает на забрызганный кровью пол. Мальчик шагает ко мне на негнущихся ногах и почти падает рядом, уткнувшись лицом мне в колени. Тихо всхлипывает книжник. Лед, прижатый к нёбу, на время усыпляет боль, так что я снова обнимаю хрупкое плечо, прижимая мальчишку к себе.
– Господин…
– Не надо, малыш. Все хорошо. Все правильно. Посиди…
Через несколько минут его дыхание выравнивается, а я смотрю на часы, где падают последние песчинки. Дождавшись, переворачиваю сосудик. Вот и час прошел. Надо торопиться.
Глава 8
Щит Атейне. Час второй
Протянув руку, глажу мальчишку по щеке.
– Отдохнул? Неси из шкафчика хрустальный флакон.
Расходовать эликсир второй жизни на полутруп – безумное расточительство. Но этот вечер и без того обещает множество расходов куда более чувствительных, чем редкое зелье. Притихший Рыжик выполняет распоряжения еще старательнее и быстрее, чем обычно, виновато косится на меня. Но не боится. Я его никогда не наказывал и не собираюсь – что толку? Мальчик не виноват, что изначально уродился с пороком, а годы в приюте довели этот внутренний изъян до своеобразного совершенства. Он вливает эликсир в паладина и вытирает ему лицо мокрым полотенцем, заливает раны кровохлебкой. Потом тем же полотенцем, смочив его сильнее, тщательно оттирает пол, но густой запах крови так и стоит в воздухе, пропитывая все вокруг.
– Достаточно, – бросаю я. – Дай ему воды.
Паладин медленно, но верно приходит в себя. Удивительная вещь этот эликсир. Сказки про живую воду придумали те, кто видел его в деле. Жаль только, сто́ит как пара деревень и готовится почти год. К тому же не всякий алхимик за него возьмется. Грель вот так и не научился. Ему вообще целебные зелья плохо даются. Зато яды – замечательно. Хотя, казалось бы, какая разница, если знаешь рецепт? Но природу дара не обманешь. Некромант и целитель даже эликсир по одному рецепту приготовят разным. Иногда мне кажется, что все, мною сделанное, – безнадежно. Абсолютного знания нет и быть не может. Каждый окрашивает его в собственные цвета, как витраж – проходящий сквозь него свет…
По телу церковника прокатываются волны дрожи, он пытается что-то сказать, но только дышит, глубоко и часто. Рыжик поит его водой, старательно скрывая брезгливость от прикосновений. Да, и это тоже. Касается он без отвращения только меня. Это уже не изменить. Разбитая и склеенная из осколков фарфоровая статуэтка, порванное и зашитое полотно гениального художника. Какой материал испортили святые братья!
– Зачем ты ему позволил? – доносится от стены. – Почему не остановил?
Я поворачиваю голову и смотрю на священника. Поймав мой взгляд, он замолкает. Паладин на раме кашляет, хрипит и отплевывается.
– Итак, вернемся к Щиту Атейне, – говорю я. – Вы можете мне не верить, но это факт. Щит заказал архиепископ. Вас поймали на его землях.
– Почему мы? Жертвой должен быть священник?
Песок в часах бесшумно и неумолимо сыпется из верхней колбы в нижнюю, где уже вырос крошечный холмик.
– Нет, не обязательно, – совершенно честно отвечаю я. – Один из ингредиентов – сердце человека, преданного Свету. Но люди понимают эту преданность по-разному. Жертва должна искренне верить, что служит добру – так, как его видит. Если бы я нашел темного мага, считающего, что действует на благо людей, он бы тоже подошел. Беда в том, что темные маги обманывают себя гораздо реже.
– Одно сердце?
Паладин очнулся. Вот и замечательно.
– Одно, – подтверждаю я. – Так что у кого-то из вас есть возможность еще пожить.
Паладин насмешливо фыркает. Рыжик, закончивший с уборкой, тенью скользит к моему креслу, садится и замирает.
– Напрасно не веришь, церковник. Мне действительно нужно всего одно сердце, обращенное к Свету. Не могу сказать, что отпущу второго, но возможны разные варианты.
– И кого из нас ты убьешь?
А это уже книжник. Я все так же лениво пожимаю плечами.
– Сами решайте. Сейчас вас отвяжут и дадут по ножу. Впрочем, нет. Нож получишь ты. – Я киваю ученому. – А паладину оставим одну руку привязанной. Это немного уравняет шансы.
– А если мы не будем драться? – с нехорошим блеском в глазах интересуется паладин. – Если попробуем вместо драки прикончить одну нечестивую мразь? Только не говори, что ты об этом не подумал.
Я улыбаюсь ему.
– Он наверняка что-то придумал, Дорин, – подает голос книжник.
Значит, Дорин? Запомню.
– Попробуй, – ласково говорю паладину. – Но учти, что ты сам это выбрал.
– Не сходится, – доносится от стены. – Я тебе не верю, колдун. Ты сказал, что тебе нужно сердце служителя Света. Как может служить Свету тот, кто поднимет руку на своего товарища, брата в Господе?
– А как же мне отделить истинно светлого от того, кто только притворяется? – почти мурлычу я в ответ. – В этом-то и дело… Тот, кто позволит себя убить, лишь бы не убить самому, – сохранит в себе Свет. А тот, кто согрешит убийством, – обратится к Тьме. Разве не ясно?
– А если мы не станем? – настаивает книжник. – Не оскверним себя в угоду твоим планам?
– Выберу жребием, – скучающим тоном сообщаю я. – А второй сдохнет. Или Рыжику отдам. Но советую хорошенько подумать. Если вам так уж не хочется играть в мою игру – обойдемся и без нее. В конце концов, я могу просто убить обоих, с кем-то да повезет. Поэтому и заказывал двоих, кстати.
Они молчат. И я молчу тоже. Рыжик вообще еле дышит, медленно придвигаясь, пока снова не прилипает к моему колену щекой.
– Я тебе не верю, – наконец тихо говорит книжник. Паладин молчит, губы у него сжаты так, что белеют даже на фоне бледного лица.
– Дело ваше. Но я не настолько человек, чтобы врать, – снова повторяю я, улыбаясь. – Могу дать любую клятву, что мне нужно сердце только одного из вас. Видите ли, сложность изготовления Щита в том, что его создатель должен ни разу в жизни не солгать. А таких даже среди фэйри немного. Потому и Щитов за всю историю было создано не больше дюжины.
– Это правда, – говорит книжник. – Я… читал об этом.
– Вот видишь, как полезно быть образованным, – улыбаюсь я. – Теперь ты знаешь, что я не лгу. Просто не могу солгать, чтобы не испортить работу. Кстати, придумал. Чтобы вы меньше раздумывали, я клянусь отправить того, кто выживет, к архиепископу Домициану. Отличная возможность узнать правду, не так ли?
– Ты… не можешь, – растерянно произносит книжник. – Мы тебя видели, были в твоем убежище… Ты не посмеешь… отпустить.
– И что с того? – интересуюсь я. – Вас привезли без сознания, дорогу все равно описать не сможете. А что я целитель и чародей, делающий амулеты, Домициан прекрасно знает и без вас. Когда уже вы поймете это? Мне нет никакого дела до вашей религии, я просто мастер, которому можно заказать редкую вещь. И лишние смерти мне совершенно не нужны.
– Где-то здесь… подвох, – хрипло произносит паладин.
Надо же, он пытается думать без приказа!
– Дорин, ты же не веришь ему? – В голосе книжника отчетливо слышится дрожь. – Он нас обманывает. Не знаю как – но обманывает. А если даже говорит правду, неужели ты готов спастись такой ценой?
– Почему же он? – вмешиваюсь я. – А вдруг повезет тебе?
– Я не буду драться. Не стану спасать свою жизнь ценой чужой!
Паладин молчит. У него даже пот выступил, не иначе как от непривычных умственных усилий.
– Если эта мразь права… – откашлявшись, наконец роняет он, – кто-то из нас должен вернуться. Кто-то должен спросить архиепископа, правда ли все это?
Я кошусь на часы. Половина песка пересыпалась. На столе все давно готово: начерчены символы, разложены оправа и кусок горного хрусталя для амулета.
– Хорошая мысль, – усмехаюсь я. – Ну так что? Чем поклясться, чтобы вы мне поверили?
– Так нельзя, Дорин! – В голосе второго звенит отчаяние. – Ты не веришь архиепископу, наместнику Господа?! Он не мог отдать нас на заклание! Если мы погибнем…
– То эта мразь… все равно сделает свой поганый амулет, – перебивает его Дорин. – А мы так и не узнаем… правды. И архиепископ не узнает, что с нами случилось. Этот чертов паук будет и дальше сидеть в своей уютной норке и ловить людей. От кого – сердце, от кого – кровь, от кого еще что! Я не хочу умирать как баран, чтобы кто-то получил защиту от всего на свете.
– И бессмертие, – мурлычу я. – Достойная цена, чтобы немного изменить принципам. Думаю, Домициан, как умный человек, это понимает.
– И ты ему веришь?! Дорин, ты веришь, что он кого-то отпустит?
Паладин хмурится. Тяжело дышит. Смотрит на меня, переводит взгляд на своего спутника и снова на меня.
– У тебя есть портал?
– Конечно, – подтверждаю я. – Не думаешь же ты, что я трачу свое драгоценное время, добираясь до покупателей? Но портал на одного.
– Отдай его своему щенку. И пусть подойдет ко мне. Им ты рисковать не станешь, верно? Когда сделаю дело – заберу у него портал.
– Дорин!
Паладин сплевывает кровавую слюну на пол. Скотина. Рыжик только вымыл! Но чего и ждать от монаха?
– Прости, Санс. Ты все равно попадешь на небеса как мученик. А мне всю жизнь отмаливать этот грех. Но я должен узнать правду. И остановить это.
Я вытаскиваю из кармана янтарную каплю на цепочке. Трогаю Рыжика за плечо. Мальчишка удивленно смотрит на меня.
– Ты ведь слышал? Иди развяжи его. И ничего не бойся.
– Я должен его отпустить?
В голосе Рыжика непонимание. Я киваю и улыбаюсь мальчишке, поправляя рыжую прядь, лезущую ему в глаза.
– Да, так надо. Он тебе ничего не сделает. Паладин!
Ловлю его взгляд своим.
– Портал пока побудет у меня. А то ты можешь решить, что проще увильнуть от сделки, сбежав сразу. А Рыжик постоит рядом с тобой. Сделаешь дело – и мы обменяемся.
Янтарная капля ровно и сильно светится в моих руках. Портал заряжен – это видно издалека. Паладин облизывает губы, глядя на него. Потом – на Рыжика, холодно, оценивающе. А неплохо на него подействовал эликсир – прямо оживил.
– И учти, – добавляю я. – Просто обменяться не выйдет. Рыжик мне нужен. Но этот заказ мне нужен тоже. Не рискуй, монах. Ты в моем доме, на моей земле. Попытаешься причинить вред мальчику – сделка расторгнута. Будете умирать так, что позавидуете мертвым.
– Хорошо. Согласен, – хрипло отзывается он.
– Иди, мальчик, – говорю я Рыжику. – Не бойся. Ты же мне веришь?