Константин Ефимович всё нахваливал невестку – студентку четвертого курса сельхоз академии. Там старший сын с ней и познакомился – он этой весной получил диплом агронома.
Машина, после долгого, ровного как стол участка, стала спускаться в лощинку шириной в сто метров и глубиной четыре-пять. На её камышовом дне подо льдом тёк почти вымерзший ручей, шириной не больше метра. Выбрав место, где камыш был пореже, Степан сходу, ломая жидкий ледок под снегом, проскочил ручей и повел джип вверх из лощины. Метров через 200, забравшись на вершину пологого холма, откуда снова виднелась только голая заснеженная степь, он остановил машину и, по просьбе Баркова, выключил мотор. Константин Ефимович вышел из джипа, взяв свое пятизарядное охотничье ружьё. Вышли из машины и его спутники. Они встали, слушая, как замолкает гудение центрифуги. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался снежный ковер. Они уже с полчаса ехали почти точно на север, ну, может, немного смещаясь на восток. Ефимыч дал Степану в ориентир Полярную звезду, которую тот держал чуть-чуть левее.
– Километров двадцать прошли, – предположил Роман.
– Двадцать четыре по спидометру, – уточнил Степан.
– Тихо! – Скомандовал Ефимыч, – послушайте.
Все затаили дыхание, вслушиваясь в звенящую тишину. Вдруг где-то сзади раздалось: «Ууу», – и чуть ниже по лощине недружно запели несколько голосов: «Ууу».
– Волки? – тревожно спросил Степан.
– Они, – ответил Ефимыч и уточнил: – стая.
– Поохотимся, – азартно сказал Степан и, открыв дверь джипа, достал из-под сиденья самодельный охотничий нож-тесак.
– Из клапанной стали, – похвастался он Роману, повертев ножом под внутренним освещением кабины.
– Видать, внизу в лощине их логово, а сейчас мы их шумом привлекли, они на след наш вышли и идут за нами, – рассудил Барков, – Степан, разворачивай машину назад и по моей команде включай освещение.
Пока Степан быстро разворачивал, Роман заменил в своем пистолете магазин со слезоточивыми патронами на нервнопаралитические. Ждать пришлось недолго. Через несколько секунд после того, как вновь затих двигатель, стоящий справа от капота Ефимыч прошептал Роману, который прислонился к капоту с другой стороны:
– Вон они, метров тридцать пять.
На белом снегу виднелась группа волков, десятка полтора. Они остановились, видимо заметив свою жертву, и вдруг передний, вожак, медленно двинулся к машине, а остальные бросились врассыпную, охватывая людей полукольцом.
– Врубай, – шепотом скомандовал Ефимыч, и галогенки осветили оскалившиеся в предвкушении добычи пасти.
Первым же выстрелом Ефимыч уложил вожака. Стрелял он отменно: пять выстрелов – пять волков со своего фланга, последний в десяти шагах справа от машины. Ему, повидавшему в жизни многое, ходившему охотиться и на кабанов, и на медведя, когда работал в Сибири, такого видеть не приходилось. Зверь, даже в самой глухой тайге, уже очень хорошо знал силу человека, поэтому включенный свет фар и первые выстрелы обращали в бегство самых матерых хищников, но чтобы вот так, презирая смерть, зверь шёл на него!.. Патроны были в машине в сумке за задним сиденьем. Барков рванулся к задней двери, вскочил в машину, краем глаза наблюдая, как несётся на него прыжками оскалившаяся морда. Едва успел захлопнуть дверь, как на неё буквально упал рычащий зверь. Джип качнуло, но Ефимыч быстро достал из сумки початую коробку с патронами. Пальцы тряслись и плохо слушались, когда он, торопясь, набивал магазин ружья.
Роман первый выстрел сделал одновременно с последним Баркова. Волк, ослеплённый фарами и пытавшийся обойти этот свет правее, почти перед самой машиной вышел из её луча и рухнул, вдохнув пары отравы. Второй получил свою порцию, уже разгибаясь в прыжке, и долетел-таки, окаменевшим, к ногам Карпенко. Третий уже зашел сбоку, но был не один. С ним рядом бежал другой, помельче. Поэтому, когда этот третий рухнул, его сосед остановился и медленно, покачиваясь и спотыкаясь, стал пятиться, видно, тоже чуть хватанул газа. Слабый, еле заметный ветерок тянул через машину и Романа на правый фланг волчьей стаи. Видимо учуяв запах смерти, волки остановились, не решаясь идти дальше.
В это время Степан, с ножом и монтировкой прикрывавший Романа с тыла, обратил внимание на неистового волчару, который врезался в дверь, захлопнутую Ефимычем. Он в ярости попытался укусить кузов, потом обойти технику сзади, но, видимо, его спугнули красные габариты. Наконец, когда Ефимыч, зарядив ружье, вышел из машины к ним, на левую сторону, волчара отступил метров на пять и с разбегу запрыгнул на джип, уцепившись за багажную решетку.
– Берегись, братцы! – Степан со всей силы опустил на оскаленную пасть монтировку.
Яростное рычание заглушил выстрел Баркова. Неистовый приподнялся и молча рухнул на решетку. Оставшиеся в живых волки растворились в темноте.
Роман опустил пистолет в карман и достал пачку «Ростова». Руки не слушались, с трудом достал две сигареты, дал одну Степану, другую неловко всунул в неразжимающиеся губы. Барков обошёл машину, осмотрел окрестности, выключил свет и взял сигарету из протянутой Романом пачки. Степана никак не слушалась зажигалка, и Ефимыч достал и зажег спички. Когда все прикурили, затянувшись, сказал:
– Д-а-а-а?!
Романа после двух затяжек уже отпустил, начавшийся было озноб, и он спросил с ярко выраженной иронией:
– Интересно, кто на кого охотился?
Степан вдруг взорвался таким заразительным хохотом, что с минуту их всех трясло от смеха. Потом, уже докуривая сигарету, Ефимыч добавил со всей серьезностью:
– Поверьте старому охотнику, я не только не видел, но и не слышал о таких непуганых зверюгах. По всему, они должны были бежать, как только мы зажжём фары, и тут хорошо бы двух-трех успеть пристрелить.
– А красного света они все же боятся, – Степан убирал на место монтировку и нож, – этот-то волчара с крыши не стал обходить сзади красные габариты.
– Гм, уже не плохо, – хмыкнул Ефимыч, – и всё же загадочное место. Куда нас занесло?
– А что, если свернуть на запад, к Волге, здесь километров пять должно быть, не больше, если Волга на месте, значит всё не так уж и плохо. Может, на берегу, какой хуторок будет, связь, – предложил Роман.
– Времени почти час, – задумчиво произнёс Барков, – а что, к двум назад успеем.
Сказано – сделано. Через десять минут, уложив и увязав шесть волков (больше не поместилось) на крышу джипа, разведчики мчались на запад.
Проехав километра четыре, они вдруг увидели встречного всадника, который, попав в свет фар, развернулся, подняв коня на дыбы, и поскакал прочь, забирая правее.
– Давай-ка за ним, – скомандовал Ефимыч, и Степан, доворачивая и доворачивая вправо, объезжая невесть откуда появившиеся кусты и деревья, погнал джип за наездником. Роман заметил в левом окне далеко мелькнувший огонёк, а потом там выросла стена леса.
– Прибавь-ка, Стёпа, – попросил Барков, и машина, подминая небольшие кусты, подпрыгивая на каких-то кочках и ветках, стала быстро сокращать расстояние до всадника, углубляясь вместе с ним в редколесье.
Когда дистанция сократилась с пятидесяти метров до десяти, Степан посигналил, но всадник повернул влево и скрылся в чаще. Машина развернулась за ним и резко затормозила, подмяв молодую поросль и едва не врезавшись в деревья, которые оставляли проход всего метра полтора.
– Глуши, послушаем, – приказал Барков и вышел из машины с ружьем наготове, чертыхаясь и кляня загадочного всадника. Вышли и Роман со Степаном. Свет фар упирался в часто стоящие деревья метрах в пяти от машины. Вдруг в тишине из леса раздался мощный звериный рёв, слившийся с ржанием лошади и шумом ломающихся сучьев. В свете фар пролетела справа налево, с храпом раскидывая ветви деревьев, лошадь. Внезапно, прямо перед капотом, тоже справа, появилась летящая сильными прыжками фигура странного юноши, одетого в подобие овчинного полушубка серым мехом наружу, серые штаны и меховые короткие сапоги-унты. На голове у этого юноши была меховая островерхая шапка с волчьей или собачьей шерстью наружу. Ослепленный светом, юноша не заметил согнутый почти до земли левым передним колесом машины дубок-подросток, зацепился за него голенью и растянулся на снегу. Степан с Романом подхватили и быстро подняли его, крепко держа за руки. Юноша, визжа, тщетно пытался вырваться, но в это время с рычанием перед машиной выкатился огромный бурый медведь, который преследовал потерявшего коня всадника. Наткнувшись на свет фар, зверь поднялся во весь свой более чем двухметровый рост. Его рычание перешло в рев, но не успел он сделать движение в сторону держащихся за руки людей, как прозвучали один за другим два выстрела. Ефимыч справа от капота послал свою пулю под ухо в лохматую голову медведя, а Роман в его пасть свою отраву.
Юноша, наконец-то, онемел от увиденного, задрожал, его ноги подкосились, и он рухнул на колени где стоял. Бросив его, Степан и Роман вслед за Барковым кинулись к медведю, распластавшемуся на снегу. Зверь был мёртв, его грязная и мокрая шкура парила смрадом.
– Странно, как будто он только вышел из берлоги после зимней спячки, – проговорил Ефимыч.
– Вообще за последний час столько странностей: слежавшийся снег с твердым настом, небольшой морозец, медведь после зимней спячки, непуганые волки… Впечатление такое, словно мы попали в дикую лесостепь в раннюю весну, – рассуждал Роман.
– Странный парень, может, он…, – обернулся Степан, но юнца не было, – сбежал!
– Ладно, пора поворачивать назад, – скомандовал Барков, – доставай тросик, отбуксируем зверя.
Через несколько минут они тронулись по своим следам назад, волоча по снегу медвежью тушу. Когда машина выехала из леса. Роман вспомнил про мелькнувший свет и внимательно стал смотреть вправо. Вдруг он за лесом снова увидел мерцающий огонь.
– Ефимыч, может, завернём на огонёк? – предложил он Баркову.
– Где? – встрепенулся тот.
– А вон и правда, – тоже заметил Степан.
– Поворачивай, тут метров пятьсот, – распорядился Барков, – успеем.
Чем ближе они приближались к костру, спускаясь по небольшому склону, тем явственней различали несколько высоких шатров вокруг или, вернее, в полукруг него и людей, стоящих с какими-то жердями. Сбросив скорость, Степан осторожно приблизился к ним метров на десять, остановился, вежливо выключив свет.
– Степан, не глуши, сиди на стреме. Роман, выходим, дверь не закрывай, будь наготове, – встревожено распорядился Барков, сам выходя из машины с ружьём наперевес и не спуская глаз со странно одетых людей.
Большой костёр горел в низинке, шагах в восьми сзади стоящей шеренги из семи человек. Их лица разглядеть было трудно, но они стояли, держа наперевес шесть копий и щиты!!! Роман разглядел слева у костра сбежавшего юношу, который одной рукой держал под уздцы своего коня, а в другой темнело что-то похожее на нож. «Нашёл-таки свою лошадку», – подумал Карпенко. Справа от костра стоял с непокрытой головой седой, обросший старик, он держал в правой руке саблю, а в левой щит. За костром толпились женщины и подростки, вооруженные какими-то кольями, рогатинами, топорами. Позы у всех были самые решительные, и одновременно на лицах читался ужас. Какие-то юнцы держали на привязи трёх лохматых псов непонятной породы. Собаки рычали и изредка взлаивали.
– Стой тут, прикроешь, если что, – бросил Роману Барков.
Он не спеша вышел из машины, встал перед ней, заложил ружье за спину, поднял правую руку и сказал:
– Здравствуйте, господа.
Шеренга зашевелилась, загудела: «Рус, рус, рус». Из её середины вышел на один шаг человек, видимо, командир этой шеренги. В левой руке у него был почти круглый щит с полметра в диаметре, а в правой опущенный вниз меч.
– Ты русич? – спросил он Баркова.
Барков тоже сделал шаг вперед и заговорил:
– Русский, русский, русич, – и спросил, разведя руками, – а вы кто?
Они подошли друг к другу поближе, и командир шеренги сказал, вложив меч в ножны:
– Тэп кэча, род кэчев. Половэцы.
Ефимыч оглянулся и крикнул, махнув вниз рукой:
– Глуши, Степан. Это, ребята, половцы. Чёрт меня возьми, если я что-то понимаю.
Командир шеренги тоже повернулся к своим и на каком-то гортанном языке что-то им скомандовал. Короткие копья шеренги дрогнули и поползли вверх, на плечи этих невысоких молодцов. Когда командир поворачивался к Баркову, тот в отблеске костра увидел его обезображенное шрамом лицо. Шрам проходил от левого надбровья через яму, зияющую вместо глаза, через переносицу и заканчивался над правым углом губ, где усы сливались с седевшей короткой бородой. На голове у него была такая же, как и у юноши, шапка, собственно, такие же шапки были у всех мужчин, подошедших к ним.
Ефимыч протянул одноглазому руку и представился:
– Костя – меня так зовут.
– Кэчтэн, – сказал одноглазый и пожал Баркову руку выше запястья.
Барков неловко пожал запястье Кэчтэна.
– Идэ, – одноглазый жестом руки предложил Баркову пройти к костру, где женщины, попрятав свое нехитрое оружие, обступили их и принялись ощупывать кожанку и воротник с искусственным мехом на Ефимыче. Кэчтэн отдал свой щит одной из них, а старик у костра вдруг зычно крикнул на обступивших Ефимыча, они тут же отстали от него и расступились, давая дорогу к костру Баркову и последовавшему за ним Карпенко. Кэчтэн что-то объяснил старику, потом представил его Косте: «Башкэч»…
Через полчаса мужчины недалеко от костра разделывали тушу медведя, отданную Барковым в знак дружбы роду Кэч. Джип стоял повёрнутый задом к костру, там, где прежде была готовая к бою шеренга, и Барков успел рассказать о том, что он крестьянин (оратай), а Роман – инженер, то бишь розмысл, что Степан электрик, то есть человек, который делает такой вот яркий свет, как у машины.
Разговор вели в основном Ефимыч с Башкэчем, а переводил с ветхо русского Кэчтэна, вымученного его жутким акцентом, Роман, который, на счастье, увлекался историей «Слова о полку Игореве» и самим этим произведением.
Весь табор, как его окрестил Карпенко, кроме мужчин, занятых на разделке медведя, а также беседующего с гостями степенного главы рода Башкэча, переводившего беседу Кэчтэна и юноши-разведчика, крутился возле машины. Степан стоял там же, покрикивая на наиболее усердствующих юнцов, не только щупавших тёплый капот, но и тыкающих чем попало в шины. Его слушались беспрекословно, ибо сама фигура Степана с его широкими плечами и ростом под метр девяносто внушала уважение половцам. Для них, ростом не превышающих метр шестьдесят, он представлялся великаном-богатырём. Собственно, единственным богатырём, ростом метр семьдесят, в их роду был Кэчтэн. Он был воин, и этот страшный сабельный шрам получил, как выяснилось из разговора, в прошлом году («прошэл лэто») в битве с «татэр», где половцы потерпели поражение вместе с русскими от великого полководца Сэбэдэя.
– Это было на речке Калке? – переспросил Роман.
– Бысть на Каэле, – ответил Кэчтэн.
Роман с Ефимычем переглянулись.
– Кажется, 1223 год, – сказал Роман.
– Я уже ничему не удивляюсь, – потёр виски Барков и добавил, – но самое интересное – это не сон.
Ещё они выяснили, что Волга (Итиль) в полночь вдруг заревела и залила землю буквально в 50 шагах от стана Кэчев, потом вода спала, но что-то огромное со светящимися огнями, двигаясь вверх по течению, с шумом остановилось примерно в тысяче шагов от них, затихло и погасило свет.
Собрав всю эту информацию, разведчики уже подумывали о том, что пора возвращаться в большой город, как раздался шум двигателя, и со степи стало видно УАЗик с мигалкой на крыше, летящий явно по их следам.
– Это бояре из того самого города, о котором мы вам говорили, – сказал Роман одноглазому, усмехнувшись про себя: «Бояре».
– Мы должны поговорить с ними, – заявил Башкэчу Барков.
Все встали, и Роман с Барковым пошли навстречу УАЗику.
Остановившись перед самым носом джипа, УАЗик распахнул все двери, из которых вышли четверо омоновцев в бронежилетах поверх курток, касках и с автоматами в руках. Вышедший из передней двери капитан тут же наткнулся на Ефимыча и увидел вокруг себя обступивших машину странно одетых людей, которые молча, с наивным нескрываемым любопытством рассматривали милицейский отряд. Капитану стало как-то не по себе, и он, зацепившись взглядом за привычно одетых гражданских, отдал им честь и, представившись: «Капитан Кочкин», – не нашел ничего лучше, как привычным хозяйским тоном спросить:
– Кто такие? Ваши документы!
Роман и Барков достали паспорта и отдали капитану.
– Послушай, капитан… – начал, было, Роман.