Перед избранием весталки ее родители наверняка разъясняли ей серьезность дававшегося ею обета и жуткие последствия, которые ее ждали в случае его нарушения. Но в шесть или восемь лет вряд ли девочка вполне понимала, что на деле означает этот священный целибат. Лишь годы спустя, когда тело ее формировалось окончательно, ей предстояла тяжкая борьба между охватывавшими ее сексуальными желаниями и риском быть похороненной заживо на Campus Sceleratus – Злодейском поле.
Помимо неукоснительного соблюдения целибата, главная обязанность весталок заключалась в поддержании священного огня в храме Весты. Не меньше восьми часов в день этим усердно занимались группы из двух весталок. Но иногда, несмотря ни на что, огонь гас. Наказания за это полагались жестокие. Верховный понтифик находил и наказывал виновную, отводил ее в темное место, раздевал догола, прикрыв занавеской, а потом собственноручно бичевал.
Жестокость наказания вполне соответствовала тяжести совершенного весталкой преступления, поскольку хладный пепел оставался не от обычного огня, а от символа жизни и религии государства. Если он гас – за исключением мартовских ид, когда верховный понтифик вновь возжигал огонь, – весь Рим охватывали страх и ужас. Ответственность за то, чтобы этого не произошло, возлагалась на шестерых самых превозносимых женщин Рима.
Римляне высоко ценили женскую непорочность – девственность весталок и девушек, верность замужних женщин, – в чем-то относясь к ней с таким же трепетом, как к негасимому огню, полагая, что целомудренная женщина скорее умрет, чем потеряет честь. Логическим следствием этого коллективного наваждения было требование к женщинам, ответственным за поддержание священного огня, под страхом смерти хранить невинность в течение тридцати лет. Целибат весталок служил основополагающей гарантией их чистоты и неподкупности – главных качеств, связанных с такими серьезными государственными обязанностями.
В основном весталки соблюдали данные ими обеты, и достойное поведение обеспечивало им повсеместное уважение и многочисленные привилегии. Они могли давать показания в суде, не принося присягу, им доверяли священные реликвии и ценные документы. Их повсюду сопровождали ликторы – официальные спутники магистратов. Если кому-то случалось толкнуть весталку, наказанием за это была смертная казнь. Весталки даже могли помиловать любого преступника, которому посчастливилось случайно встретиться с ними на улице. Не было ничего удивительного в том, что многие родители были готовы на все, лишь бы их дочурок выбрали в весталки.
А какой на самом деле была жизнь в атриуме Весты? До наступления половой зрелости и соблазнов, насылаемых буйством гормонов, жизнь весталок была вполне приемлемой и беспечной. Помимо заботы о поддержании огня, им надо было ходить за водой к священному источнику и приносить ее в чашах, установленных на голове, в атриум или в храм. Они пекли соленые пирожки для Весты и мыли полы в ее храме. Кроме того, они пекли жертвенные пироги для религиозных праздников, предварительно перемолов зерно в муку. Они участвовали в празднике Октябрьского коня – готовили смесь из крови и пепла коня, принесенного в жертву в честь Марса. Весталки всегда были чем-то заняты, и до достижения половой зрелости их жизнь была упорядоченной и доставляла им удовольствие.
Но когда они взрослели, порой случалось неизбежное – весталки влюблялись. Немногие из них по неблагоразумию поддавались бушевавшим страстям и заводили любовников[64]. Они подвергали себя отчаянному риску, поскольку тех, чье прелюбодеяние обнаруживали, обрекали на смерть. Причем смерть им была уготована особая, соответствовавшая их высокому положению. Святость не позволяла свершать над ними обычную казнь, поэтому на лишенных невинности весталок набрасывали саван, помещали в зашторенные носилки и несли как труп мимо молчаливо скорбящей как по покойнику толпы. Пунктом назначения служила маленькая подземная камера на Злодейском поле около Коллинских ворот. В этой камере смертнице оставляли немного хлеба, воды, оливкового масла и молока, чтобы римляне не могли никого упрекнуть в том, что заблудшую весталку до смерти заморили голодом. Жертва спускалась в камеру по лестнице, после чего ее в одиночестве замуровывали в этой могиле. А любовника ее засекали до смерти в каком-нибудь общественном месте[65].
Не все обесчещенные весталки уходили спокойно. Старшая весталка Корнелия, приговоренная без допроса свидетелей, без слушания дела, крикнула Весте: «Как может Цезарь считать меня прелюбодейкой, если мое священное служение принесло ему победу и триумф?» Потом, когда она встала на лестницу, ее саван зацепился за ступеньку, и палач протянул ей руку, чтобы помочь удержать равновесие. Вместо того чтобы опереться на протянутую руку, она отпрянула от его прикосновения, как будто, как писал Плиний, «оберегала свое чистое, непорочное тело от его грязного прикосновения»[66].
Другой облыжно обвиненной весталкой была Клавдия Квинта. Прекрасная и следившая за модой, кокетливая, с искусно уложенными волосами, Клавдия была вальяжна и остра на язычок. Нельзя ей было отказать и в смелости, потому что, когда ее обвинили в том, что она нарушила обет целомудрия, весталка с мольбой обратилась к изображению богини: «Я не чиста, говорят. Коль клянешь ты меня, я сознаюсь: / Смертью своей пред тобой вины свои искуплю. / Но коль невинна я, будь мне порукою в том предо всеми: / Чистая, следуй за мной, чистой покорна руке»[67]. К счастью для Клавдии, статуя Весты как будто подвинулась, и весталка была оправдана. Весталка Туккия, которую обвиняли не только в нарушении обета соблюдать целибат, но и в кровосмешении, доказала свою невиновность, сотворив чудо. Она набрала воду в решето и пронесла ее через весь город, не пролив ни капли.
Но весталки могли столкнуться с гораздо более страшной опасностью, чем обнаруженное прелюбодеяние: то был риск возложения на них ответственности за какую-либо политическую неудачу или военное поражение из-за того, что кто-то из них нарушил священную клятву соблюдения целибата. В частности, старшая весталка Корнелия явно стала жертвой такого рода интриги. В 216 г. до н. э. римские руководители приписали страшное поражение под Каннами не ошибкам на поле брани, а сексуальным прегрешениям весталок. В результате две из них – хоть, возможно, и оставались девственницами – окончили жизненный путь, задыхаясь во тьме могилы на Злодейском поле. Из десяти документально подтвержденных дел погребенных заживо весталок большинство соблюдали целибат – они стали несчастными жертвами обстоятельств[68].
Других непорочных весталок обвиняли в прегрешениях мстительные или злые рабы. Были известны и такие случаи, когда могущественные римляне провоцировали сфабрикованные обвинения ради того, чтобы создать вакансию на место весталки для собственной дочери. Поскольку существовало всего шесть весталок, неразборчивые в средствах прохиндеи полагали, что казнь одной из них ускорит процесс выборов новой хранительницы огня. А в 215 г. император Каракалла избавился сразу от трех весталок. Сначала он соблазнил одну из них, а потом сделал так, что его жертву и двух ее подруг заживо похоронили на Злодейском поле.
Несмотря на такую несправедливость, которая, к счастью, проявлялась нечасто, институт весталок продолжал существовать на протяжении долгих столетий. И действительно, он был столь могущественным и его так боялись, что в 394 г. после победы над Евгением и триумфального восшествия в Рим воинствующий христианский император Феодосий Великий распустил весталок и упразднил их священный институт.
Могущество и продолжительность существования весталок свидетельствуют о большом значении, придававшемся девственности в римском обществе. Соблюдение целибата давало им слишком много преимуществ, чтобы отказаться от него ради мирских сексуальных утех. Справедливости ради можно сказать, что жизнь весталок проходила в исключительно благоприятных условиях, сопоставимых лишь с теми, в которых жили акльи в древней империи инков.
Языческий и еврейский аскетизм
Влияние греческой философии
[69]
Античный греко-римский мир требовал непорочности от всех незамужних женщин и многих богинь. Большинство жриц, служивших таким целомудренным богиням, как Афина или Веста, или таким ревнивым богам, как Аполлон, были целомудренны. Те немногие из них, которые раньше были замужем, должны были неукоснительно соблюдать целибат. Но по мере того, как проходили века, философы развивали учение об аскетизме, постепенно внушавшее стремление к идеалу, превозносившему целибат и вдохновлявшему Пифагора, Платона и других философов и мыслителей.
Пифагор, философ, живший в VI – начале V в. до н. э., создал религиозное движение, соединившее учение орфиков с верованиями индийцев и персов. Орфическое учение не имело широкого распространения, оно было обращено к мыслящим людям, разделявшим его догматические абсолютные ценности, включавшие обещание вечной жизни тем, кто чист в ритуальном и физическом отношении. Для воплощения в жизнь его стремления к моральному обновлению общества Пифагор основал братство, члены которого соблюдали целибат. Свободное от экономических и политических интересов, это сообщество существовало на протяжении нескольких веков, поклоняясь религиозному культу.
Члены пифагорейской общины, включая женщин, которых принимали туда на равных с мужчинами условиях, должны были передать все свое имущество в коллективную собственность, поскольку он учил, что «у друзей все общее» и «дружба – это равенство». Он делил время человеческой жизни на четыре периода по двадцать лет каждый, соответствующих весне, лету, осени и зиме: двадцать лет человек был мальчиком, двадцать лет – юношей, двадцать лет – зрелым мужчиной, и двадцать лет – стариком. На первом этапе обучения ученики должны были слушать Пифагора из-за занавески, чтобы даже мельком его не увидеть. Через пять лет таких занятий он позволял им входить к себе в дом, где лично продолжал вести с ними беседы.
Пифагор говорил о мире, разделенном в соответствии с двумя противоположными принципами: нижним «беспредельным дыханием», которое включает тьму, четные числа и женственность; и «высшим пределом», означающим свет, нечетные числа и мужественность. Высшая душа оказалась в ловушке низменного тела наряду с фуриями порочных страстей. Чтобы освободиться и тем самым спасти свои заточенные в телах души, людям необходимо соблюдать запреты, в частности воздерживаться от половой жизни.
Однако пифагорейцы ратовали за соблюдение целибата только жарким и сухим летом, а весной и осенью – по возможности. Сексуальные отношения в зимнее время меньше ослабляли организм и потому были более приемлемы, хотя, как и все прелести любви, тем не менее, вредили здоровью. Мужчине, задавшему Пифагору вопрос о том, когда ему лучше иметь близость с женщиной, мудрец ответил: «А когда ты хочешь потерять ту силу, которую имеешь?»[70]
Пифагор также подчеркивал, что половую жизнь не следует начинать до достижения мужчиной двадцатилетнего возраста, и хвалил строгость греческих правил, запрещавших заниматься любовью в храмах с женщинами, которые были чьими-то сестрами, матерями или дочерьми, иначе говоря, вообще с какими бы то ни было женщинами. Единственные половые сношения, которые он допускал, должны были иметь целью создание потомства, причем вступать в них следовало только мужу и жене.
Платон доработал и включил многие идеи Пифагора в свою чрезвычайно влиятельную философскую систему. Он тоже был дуалистом и в моральном отношении рассматривал душу как более высокую субстанцию, чем тело, мешавшее ей в достижении ее высоких целей. В зависимости от ее выражения он рассматривал любовь как священную или как оскверняющую и унижающую. Половой акт был самой низшей ее формой, при которой человек превращался в зверя. Чтобы подняться от низших форм любви к высшим, нужно было вести добродетельный образ жизни, следуя строгим нравам, присущим учению пифагорейцев, в частности соблюдая сексуальное воздержание.
В «Республике» Платона общительный человек задал поэту Софоклу грубый вопрос о его сексуальности: «А что, Софокл, с твоим служеньем Афродите – твоя природная сила не ослабла?» На это Софокл ответил: «Умолкни, человек, я с радостью ушел бы от того, о чем ты здесь толкуешь, как будто бы сбежал от дикого и яростного хозяйского зверя»[71].
Столетия спустя после того, как Платон создал учение об идеях и вещах, христианские теологи, погрузившиеся в платоновские концепции, стали его славить как христианина, жившего до рождения Христа. Его идеи были столь чисты, непреложны, вездесущи и протяженны во времени, что их можно было уподобить божествам, в противоположность вещам, явно соответствовавшим уровню смертного человечества со всей его скверной и печалью.
У стоиков было похожее учение о сексуальности. Сама по себе она не рассматривалась как нечто презренное, мерзкой она становилась лишь тогда, когда люди блудили с неуемной страстью и похотью. Но акт продолжения рода, совершаемый людьми, соединенными узами брака, считался в порядке вещей[72]. Римлянин Сенека писал:
мудрому человеку следует любить жену рассудочно, а не чувственно. Пусть он контролирует свои порывы и не теряет голову от близости с ней. Нет ничего порочнее, чем любить жену, как любят блудниц[73].
Стоики руководствовались принципами природы, добродетели, благопристойности и умеренности, проявлявшимися в аскетической жизни, привлекавшей многих сторонников.
С течением столетий все большее число аскетов вносили весомый вклад в образ жизни, обычно включавший свободный доступ к половой жизни с рабынями, гомосексуальные связи между мужчинами и мальчиками, широко распространенную проституцию и общение – иногда на регулярной основе – с куртизанками, которых называли гетеры. (Характерными чертами этого общества также были договорные браки, жесткий контроль над женщинами, особенно среди высших слоев общества, и огромные штрафы за совращение невинных девушек.) Все более широкое распространение получала непорочность, часто означавшая то же самое, что воздержанность, стойкость и энергичность. Ко времени зарождения христианства для него уже сложились условия утверждения и распространения в мире, где все большую роль играли идеи сексуального аскетизма.
Подготовка ессеев к Армагеддону
[74]
В то самое время, когда усиливался языческий аскетизм, наряду с ним развивался апокалиптический и аскетический культ у евреев. Набожные и мессиански настроенные ессеи заявляли, что происходят от брата Моисея – Аарона. Они неукоснительно выполняли Моисеевы законы, соблюдали субботу и все праздники религиозного календаря, а также ритуальную чистоту. Они верили в наступление конца света и разделяли концепцию избранного народа. Однако здесь их представления с другими евреями расходились. Они рассматривали себя как «Израиль, идущий путем совершенствования», «истинный Израиль», и потому исключали себя из основной части еврейства как избранного народа. (В отличие от фарисеев и хасидов, называющих себя «собрание благочестивых», ессеи величали себя еврейским народом.)[75]