Он дал знак двум солдатам, что уже держали наготове ведра с водой.
– Не нужно. – Связанный внезапно открыл глаза. – Зачем бы мне идти мокрому?
Стражники взглянули на командира, тот спокойно кивнул.
Два потока ледяной воды ударили мужчину в грудь. Тот грязно выругался и попытался вскочить, но один из солдат вжал его ногой в грязь.
– Это предупреждение. – Кеннет встал над шпионом и заглянул ему прямо в глаза. – Ты не станешь больше притворяться потерявшим сознание. Если сделаешь так еще раз, прикажу сломать тебе руку – просто так, на всякий случай. Кроме того, если замерзнешь, то будешь двигаться быстрее, а я хочу оказаться в казармах до вечера. А теперь мы тебя развяжем, и ты оденешься.
Указал на старые портки, соломенные лапти и грязную рубаху, которые они позаимствовали у трактирщика.
– А моя одежда? – Даже лежа в грязи и трясясь от холода, пленник сумел подпустить в голос возмущения.
– В ней слишком много любопытных мелочей, а я не уверен, все ли мы нашли. Командир полка сообщит местным Крысам, а уж те осмотрят ее куда пристальней.
Агенты имперской внутренней разведки называли себя Крысами. Кеннет, говоря по правде, не знал ни одного из них, но полковник Акерес Геванр, командир Шестого полка, наверняка имел с ними контакты.
Лейтенант подал знак, солдат убрал ногу с груди шпиона и вздернул его вверх. Когда резали путы пленника, в руках у нескольких стражников появились взведенные арбалеты, но солдаты даже не стали в него целиться. Он не выглядел дураком.
Пленник, кривясь и трясясь от холода, натянул принесенные лохмотья, после чего ему снова связали руки за спиной.
– А теперь – выступаем. – Кеннет повысил голос, чтобы все его услышали. – Пойдем быстрым маршем, потому отлить и оправиться сейчас. Следующий отдых – в полдень.
Никто не стал возмущаться, все чувствовали, что дело серьезное. Среди бумаг и свитков, найденных при шпионе, были подробные карты не только всем известных дорог через горы, но и неофициальных проходов, узких тропок и едва расчищенных дорожек, которыми пользовались, главным образом, Горная Стража и бандиты. Местоположение части из этих путей тщательно держалось в секрете, поскольку во время войны, например, быстрое и безопасное перемещение войск имело в горах ключевое значение. Кроме того, среди набросков были пейзажи, изображавшие горные вершины, селения, города, одинокие башни стражи и тщательно, с нескольких сторон выполненный вид на Беленден. Подходы под стены, усиленный гарнизон, городские ворота. Парень, если это и вправду рисовал он, был сущим сокровищем – с такими-то руками и глазомером. Жаль, что, согласно имперским законам, эти руки будут отрублены, а глаза – вырезаны.
Коней оставили на месте, взяв с собой лишь мула, груженного вещами шпиона. Кеннет подозвал Велергорфа:
– Сколько человек здесь будет?
– Четверо. Приказы они получили.
– Хорошо.
Эта четверка станет присматривать за пареньком. Не только чтобы не сбежал, но и чтобы не порезал себе вены. Например.
– Строиться! – Лейтенант повысил голос. – Выдвигаемся через пять минут!
* * *
Не щадили его. Впрочем, как и себя. Быстрый марш Горной Стражи – это четверть часа трусцой и четверть часа быстрым шагом. Попеременно, порой многие часы подряд. Для того, кто привык путешествовать верхом, это оказалось убийственным, и уже час спустя шпион шатался и хрипел так, словно намеревался выхаркать легкие. Связанные за спиной руки бега не облегчали.
Они не держались какого-то установленного порядка. Перед шпионом и за ним маршировало по трое солдат, потом Кеннет с Велергорфом и остальной отряд. В хвосте волочился мул, испуганно кося выпученными глазами на сопровождающих его псов.
– Меекханские дворняги, – прохрипел пленник, впервые подав голос в середине второго часа марша, как раз когда они перешли на быстрый шаг. – Траханые имперские прислужники.
Кеннет проигнорировал его, занятый амуницией. Ремень, на котором он повесил новый щит, немилосердно впивался в плечи, пояс с мечом путался в ногах, а шлем натирал лоб. Кеннет снял его и старательно поправил выстилавшую внутренности кожаную плетенку.
К нему подбежал Хавен:
– Господин лейтенант, у меня просьба.
– Если это не касается пинка некоему сукину сыну, то слушаю.
– Я хотел бы найти камень для сына. На курган при беленденском спуске.
Кеннет позволил себе усмехнуться, когда вспомнил о новости, что добралась до стражника в трактире.
– В десять фунтов? И хочешь нести его до самого города?
– Да нет, господин лейтенант, такой обычный, с кулак.
– Знаю-знаю… Как встанем у ручья – поищешь. Только чтобы красивый отыскал.
– Будет как жемчужина, господин лейтенант! – Хавен отсалютовал, не останавливаясь, и занял место в колонне.
Тогда-то шпион и упал в первый раз.
– Меекханские дворняги, – прохрипел он с лицом, вжатым в землю.
Кеннет жестом поднятой руки остановил отряд, но прежде, чем успел подойти к пленнику, его опередил один из людей десятки Велергорфа. Кейв Кальн, по прозвищу Волк, слыл молчуном себе на уме, но не было лучшего разведчика и следопыта во всем Шестом полку. Одетый в легкий кожаный панцирь и наброшенный поверх него пятнистый кафтан с капюшоном, обычно он превосходно растворялся среди скал. Арбалет его был окрашен в черное, а дополняла его пара кинжалов и несколько ножей за поясом.
– Будешь бежать вместе с нами, или же прикажем тебя привязать к хвосту мула и поволочем за ним следом, – сказал солдат почти равнодушно. – В гарнизоне у нас есть чародей-лекарь, который склеит твои останки, даже если привезем ему безногий обрубок.
Шпион не столько вдыхал, сколько всасывал воздух отчаянными глотками. Горец ухватил его за плечо и поставил на ноги.
– Волк!
– Так точно, господин лейтенант. – Стражник выпрямился, отпустив пленника.
– Он должен дойти на собственных ногах и в таком состоянии, чтобы суметь говорить.
– Так точно! Но… Господин лейтенант, он меня оскорбляет.
– Считаешь себя меекханской дворнягой?
– Нет, господин лейтенант.
– А кем?
– Меекханцем, господин лейтенант.
Кеннет внимательно взглянул на него. В Кейве Кальне было пять футов восемь дюймов роста. Черные волосы, бледное лицо и светлые глаза. Не нашлось бы в нем и грамма лишнего жира. Когда б кому пришло в голову написать картину «Горец во плоти и крови», именно его мог бы выбрать за образец.
– Правда?
Такие слова были необычны. Большинство местных любили подчеркивать свои вессирские корни, как и то, что империя не сумела подчинить Север оружием, а присоединила его дипломатическими ухищрениями. Правда, вот уже триста лет смешанные браки и породнение семей постепенно обогащало местную кровь вкусом – как говорилось – юга, но горцы все еще могли обидеться, когда кто-нибудь по недомыслию называл их меекханцами.
– Вперед! А ты – ко мне. – Лейтенант кивнул Волку. Подождал, пока пленник отойдет на десяток шагов, и лишь потом зашагал сам. – Кейв, мы должны доставить его в казармы живым.
– Понимаю, господин лейтенант.
– И оставь необходимость подгонять пленника мне, в конце концов, мне за это и платят. Понятно?
– Так точно!
– На место, стражник.
Волк удалился рысцой.
– Что это он внезапно сделался таким из себя имперцем, Вархенн? Я-то – другое дело, у меня еще дед был меекханцем, фамилия не врет. Но Волк?
Десятник поглядел на него спокойно, а покрытое синими татуировками лицо не выражало ничего. Потом он слегка улыбнулся.
– Вы знаете, где мы находимся?
– Глупый вопрос, Вархенн.
– Нет, господин лейтенант, я спрашиваю не о городе или провинции, но только об окрестностях. Вы ведь не служили здесь раньше, а я – издавна, однако вы позволили Хавену поискать камень для сына на счетный курган, тот, что при спуске с Лысицы. А зачем это нужно?
– Местный обычай? Древняя традиция? Меня не спрашивай.
– Этой традиции едва четверть века, господин лейтенант. Что лежит за Лысицей?
– Долина Варес и путь на юг, к Калену.
– Верно, путь, которым купеческий фургоны едут в Новый Ревендат и обратно. Главная дорога, соединяющая нас с югом империи.
– Долина Варес… Это там се-кохландийцы вырезали половину Семнадцатого пехотного полка?
– Не половину, а едва третью часть, господин лейтенант.
– Ты там был?
На мгновение лицо десятника сделалось странно неподвижным, закаменевшим.
– Да, был. Вам рассказать?
Кеннет огляделся. Спокойствие, тишина, до следующей пробежки еще несколько минут. Шпион связан и под надзором, а вокруг нет пропасти, в которую тот мог бы броситься.
– Говори.
* * *
– Клянусь железным стручком Реагвира!
Кавер Монель, по прозвищу Черный Капитан, стоял на вершине Лысицы и смотрел на юг. Вид отсюда был прекрасный. На небе – ни облачка, солнце уже высоко на небосклоне, и пейзаж открывался, окажись у кого достаточно острое зрение, миль на пятьдесят. Поля, луга, рыбные озера, обширные куски леса, селения и города, соединенные сеткой дорог. Плодородный, богатый, населенный край.
Лысица была форпостом Малого хребта, горной цепи, в которую Меекханская империя уперлась во время своей военной экспансии. Точнее, империя перевалила через Малый хребет, лишь поглотив – хозяйственно и политически – земли Вессирской Лиги. И сделать это после серии неудачных войн ей удалось лишь путем длящегося вот уже несколько десятилетий процесса соединения родов, сплетения хозяйственных интересов и политических связей. Дело облегчалось тем, что вессирцы не чтили одного бога, но верили, что в пантеоне найдется место для всех; а потому воинственные культы, сотни лет создававшие теократии в других местах континента, не сумели склонить их к своим истинам. Так что религия не стала здесь проблемой. И все же долины между Малым и Большим хребтами, как и земли миль на пятьдесят к югу от Малого хребта, до самой реки Ванавен, все еще считались землями вессирскими. Будь у кого зрение исключительно острым, он смог бы с вершины Лысицы рассмотреть ту реку – серую полосу на горизонте.
Гора была едва ли не в милю высотой и выглядела так, словно некто взял огромный молот и ради забавы изо всех сил ударил в ее склон. Так возникла долина Варес, которая, по сути, долиной не была: овальная лохань диаметром в четверть мили, объятая с двух сторон скалистыми отрогами и завершающаяся почти отвесной стеной самой Лысицы. Вход в эту как-бы-долину не превышал пятидесяти ярдов в ширину. Вел туда имперский путь, каменная дорога, на которой едва разъехались бы два фургона. Называли ее Калиткой Севера, поскольку было это единственное место на расстоянии почти в сто миль, где купеческие фургоны могли перевалить Малый хребет.
Хотя путь, ведший на вершину Лысицы, и был узким, вырубленным в отчаянно отвесной стене, но построившие его имперские инженеры заслуживали любых почестей и похвал, какими в силах была одарить их человеческая память и благодарность. Тракт взбирался по откосам, насчитывал восемнадцать поворотов, а общей длины – без малого семь миль. Купеческий фургон, запряженный четверкой крепких лошадей, всходил на вершину за полный день. Но даже в этом случае добирался до Нового Ревендата куда быстрее, чем если бы ему пришлось ехать сто миль на восток, чтобы воспользоваться Большими Вратами.
Вот только нынче купеческий фургон взбирался бы на Лысицу дня три. А то и дольше.
– Словно стадо баранов. – Капитан сплюнул на землю, и было не понять – не то он раздражен открывшимся видом, не то попросту желает очистить рот от скопившейся желчи.
Молодой стражник дернул кадыком. Он и сам бы охотно сплюнул, избавившись от кома густой, липкой флегмы, забившей горло, но не мог. Как правило, офицеру позволено куда больше, чем солдату. Лучшая плата, лучший постой, лучшие порции из общего котла. И право сплевывать, когда пожелает.
Однако нынче он не поменялся бы местами со своим капитаном и ради всех этих несомненных привилегий.
– Значит, ты – мой вестовой? Как звать?
– Вархенн, господин капитан.
Черный Капитан отвел взгляд от долины и внимательней всмотрелся в него.
– Бергенец, что ли? – Он остановил взгляд на племенных татуировках, покрывавших щеки, лоб и тыльную часть ладони молодого стражника.
– По матери и отцу.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать, господин капитан.
– А я – зять императора. Сколько, спрашиваю!
– Пятнадцать.
– Ну так-то лучше. Умеешь этим пользоваться? – Капитан ткнул пальцем в тяжелый топор, заткнутый за пояс юноши.
– С детства, господин капитан.
– Это хорошо, пригодится. Что об этом думаешь? – Офицер указал на долину.
Стражник глянул вниз. С этой высоты дно ее казалось волнующимся морем. Люди, животные, фургоны – все перемешано и спутано в огромный гобелен. В горловину долины вливались все новые группы беглецов, ищущие спасения. Имперская дорога была забита людьми, телегами, перегоняемыми стадами. Даже стоя здесь, на высоте, он слышал эту толпу. Голоса людей и крики животных сплетались в грозную, мрачную какофонию. Паника – вот какое слово жгучим комом поднималось в его горле. Одна фраза, один крик о появившихся всадниках – и вся эта масса рванет в сторону дороги, ведущей на Лысицу, примется давить, топтать и умирать. Сперва старики, женщины и дети, а потом остальные. Одно слово убьет больше людей, чем наступающая армия.
Он не знал, что сказать.
– Я тоже так думаю. – Капитан стоял, широко расставив ноги, сунув пальцы за пояс, черненая кольчуга, которую обычно он носил поверх черного кожаного панциря, глухо брякала. – Се-кохландийцы загоняют их, словно рыбу в невод. А завтра, самое большее послезавтра появятся, чтобы выбрать лучшие куски.
Это прекрасно понимали все. Империя вот уже три года шаталась под ударами армии кочевников. Итогом войны стали пока что пять крупных проигранных битв и неисчислимое число стычек и боев, развеявших миф о непобедимости меекханской пехоты. Кочевники были не какой-то там бандой, которой удалось проскользнуть на территорию империи, но – стотысячной, вымуштрованной в боях конной армией, прекрасно управляемой и умеющей использовать свое превосходство. Передвигались они в два раза быстрее, чем пользующиеся сетью имперских дорог меекханские полки, избегали битв, если не обладали по крайней мере двукратным превосходством в людях, ударяли там, где были уверены в победе. Армия кочевников состояла из пяти больших, двадцатитысячных отрядов, а их боевые а’кееры, насчитывающие от ста двадцати до ста пятидесяти лошадей, могли появиться в любом месте к северу от Кремневых гор. Грабили, жгли, убивали и уничтожали все, что оказывалось у них на дороге. А ведь центральные провинции империи вот уже почти триста лет наслаждались миром. Селения, городки, даже большие города не имели стен и были словно отворенные ульи для роя обозленных, голодных шершней.
Десять дней назад пришла весть, что два из этих отрядов свернули на северо-запад, пересекли реку и вторглись в подгорные провинции. Тридцать, сорок тысяч всадников легко разгромили два имперских полка, насчитывавших не более пяти тысяч человек. И принялись сеять смерть. Оба стражника знали: еще вчера небо закрывали дымы от горящих селений и городов. Нынче небосклон был чист, но это лишь усиливало ощущение угрозы. Не знать, где находится враг, в сто раз хуже, нежели иметь его прямо перед глазами.
Только вот се-кохландийцы могли теперь не спешить. Капитан Монель был прав: долина Варес – невод, в который жители провинции давали себя загнать, словно неразумные зверушки. Десятки тысяч людей двигались сюда с телегами, груженными всем нажитым скарбом, будто не помня, что дорога к вершине даже у пешехода налегке занимает половину дня. Фургон въезжал по ней целый день, и это при условии, что в него впрягли сильных, здоровых животных, а сам он не был чрезмерно нагружен. А нынче вверх тянулись огромные, тяжелые сельские телеги, до краев полные разнообразным добром и влекомые одной-двумя худыми и ослабленными многодневным бегством клячами. Голова человеческой змеи, взбирающейся на Лысицу, прошла едва ли треть пути. Вархенн знал, что у нее нет ни шанса добраться до вершины к ночи. Долина оказалась смертельной ловушкой.