– Кто там у нас еще остался из «всех»? Одноклассники? Объяснить, почему они могут нахрен идти со своими суждениями?
– Не надо, – послушав ее, я всегда успокаиваюсь. Она говорит зло, критично, но ее взгляд на вещи неизменно обнадеживает. – Я и сама понимаю, что они только повторяют то, что им говорят другие. Та же училка говорит и родители-неудачники. Понятно, конечно, что мои одноклассники – просто стадо наивных оленей. Они ничего не знают про то, как надо.
Конечно, как и я сама…
– Так, разбираем анкеты, начинаем заполнять.
Очередная тоска. Миллион раз уже были опросы, анкеты, формы. Посмотрим, что на этот раз.
Фамилия/Имя/Отчество: Весенина Алина Дмитриевна
Год рождения, школа №…
Пока все по стандарту.
Предполагаемое место обучения после окончания школы.
Опять начинается!
– И помните! Высшее образование дает ключ к счастливой жизни, хорошей работе! Без него сейчас никуда! Только диплом о высшем образовании открывает все двери!
Ну да, ага. Я знаю одну злую девочку, с которой вам стоит это обсудить. Она, правда, и говорить с вами не захочет, и, проезжая мимо на своем новеньком кроссовере, колесом раздавит вашу ногу в дешевой туфле.
Картина того, какого шороху могла бы навести моя сестра, показалась мне забавной. Я улыбнулась своим мыслям, опустив голову, чтобы никто не сделал мне замечание.
Класс дружно заполняет скучные формы. Надо продолжать. Меня никто ждать не будет.
Что же написать-то? Если б я знала точно, куда я пойду…
На носу окончание школы, осталось каких-то два месяца, а я до сих пор не знаю. Идти мне в ВУЗ или нет? И если идти, то зачем? На какой факультет? Как же я устала от этого повышенного внимания, от этого мнимого беспокойства обо мне и моей судьбе. Я ведь никчемная, как и все мы! Ну, вот и оставили бы нас всех в покое!
После классного часа я, наконец-то, направляюсь домой. Уже на выходе с территории школы меня окликает одноклассница. Компания девчонок и парней из моего класса и из параллели что-то обсуждает, сбившись в круг. Я подхожу к ним.
– Чо вы тут? Шу-шу-шу?
– Ну. Ты вот что написала? Куда потом идешь?
Я внутренне собираюсь. Врать всегда тяжело.
– Я говорила уже. Менеджмент, наверное.
– А куда именно?
– Да не знаю я пока. Потом подумаю. В несколько, наверное, ВУЗов.
Интерес ко мне пропадает, но я остаюсь, чтобы послушать, что говорят другие. И тут мне становится как-то гадко, чем дальше, тем больше.
Универ, Универ, Институт, Универ…
– А Смирнов Леха куда идет?
– Говорит, тоже туда же. Университет Права и чего-то там.
– Не поступит. Пойдет на стройку, или двор мести, или бутылки собирать.
– А что, еще принимают где-то бутылки?
– У Лехи и спросишь потом, принимают или нет!
Все ржут, как кони, а мне как-то не по себе от этого всего. И от того, что они так уверены в своем поступлении, и от того, что это преподносится, как единственно верный путь. И еще, наверное, от того, что они думают, как и учителя: кто не поступит или не будет поступать в ВУЗ, тот никогда ничего не добьется в жизни.
Я не знаю, чего хочу. Вернее знаю, но не знаю, куда мне поступать. Я хочу свой салон красоты, хочу работать на себя и делать то, о чем всегда мечтала – создавать красоту, преображать людей и мир вокруг. Я обожаю косметику, обожаю смотреть уроки по макияжу или мастер-классы по стрижке и покраске волос. Иногда совсем невзрачная девочка или женщина изменяется до неузнаваемости в руках мастера. Это почти магия! Думаю, у меня бы получилось сначала самой стать хорошим мастером, а потом и организовать свой салон, делать что-то подобное. Вот только… Когда я говорю об этом родителям, ища поддержки или сколько-нибудь обоснованного мнения…
– Парикмахеров учат в училищах. Ты что, хочешь там со всякими троечницами пиво пить в общаге? А потом с ними же и на панель пойдешь подрабатывать?! Мы не для того столько денег тратим на репетиторов! Ты совсем, что ли, спятила?! Куда угодно иди, что угодно делай, но только чтобы было, как у нормальных людей!
#папа
Едва успев поесть после занятий, я сразу сажусь за домашнее задание. Конечно, кто-то скажет, что я ботан, что я скучно живу. Мне моя жизнь тоже не особо нравится, но какая альтернатива? Не учить, нахватать трояков и двоек? Я молчу о том, что начнется на родительских собраниях, какая разразится истерия по этому поводу дома. Венценосная дочь-отличница опустилась и позорит семью! Вой будет стоять такой, будто бы у нас дом сгорел.
Такими вещами меня уже не проймешь, конечно. За годы жизни в моей семье и учебы в моей школе у меня выработался некоторый навык, устойчивость к подобным атакам. Мне просто все равно, что на меня будут кричать. Или это уже отупение, омертвение души? Даже думать об этом не желаю.
Я хочу думать о будущем. Вот, что меня по-настоящему волнует. А какое будущее может быть у троечника? Понятно, что оценка – не всегда показатель знания, но лично я не знаю ни одного умного и сообразительного троечника. Все они слегка туповаты, если хуже не сказать. И я не хочу, чтобы меня поставили с ними в один ряд. Снова.
Не буду врать, я не всегда была отличницей. Сначала, в младших классах, я училась хорошо. Потом плавно заняла место в средней массе в целом успевающих за программой. А затем и вовсе скатилась.
Меня это мало тревожило, так как тогда за плохие оценки меня не ругали. Впрочем, за хорошие ведь тоже не хвалили, так что все честно.
– Главное – не то, как ты учишься и сколько знаешь. Главное – быть хорошим человеком, – эту или похожую фразу папа говорит всякий раз, как я начинаю грустить из-за плохих оценок.
Она меня, несомненно, утешала раньше, вот только было одно «но»:
– А Таня хорошо училась в школе?
– Ну, так, не плохо, – он пожимает плечами. – Ты можешь посмотреть ее старые дневники и сама решить, хорошо она училась или нет.
– Я смотрела, – я нашла их как-то в дальнем углу шкафа и все пересмотрела. Ее дневники и тетрадки, альбомы для рисования. – Она училась намного лучше меня.
Он кладет свои большие руки мне на плечи, утешая, потом гладит по голове, будто я совсем еще маленькая, и говорит:
– Ну, не всем же даны одинаковые возможности.
Я слышала эту фразу миллион раз. Она давала мне индульгенцию на двойки и даже колы. Казалось бы, что может быть лучше. Сестра такая, я другая. Все просто. С меня и спроса никакого. Не жизнь, а лафа. Но однажды Таня услышала, как он это сказал. Это был мой, кажется, седьмой класс. Она отвлеклась от своих дел, подошла к нам и внимательно осмотрела меня, демонстративно выдерживая молчаливую паузу. Затем сказала отцу так, будто меня здесь и нет:
– А она что у вас, даун?
Папа по природе вообще человек мягкий. От Танькиного резкого тона он всегда немного теряется. Вот и в этот раз он беспомощно улыбнулся и спросил:
– Ну, почему же сразу даун…
– Я не даун! Сама ты даун!
Только тут сестра перевела на меня глаза.
– А ты вообще молчи. Слышишь, что отец сказал?! Ты тупая! Умственно неполноценная. Таким обычно слова не дают.
– Я же не сказал, что она отсталая… Я просто имею в виду, что у всех от природы разные способности. Вот тебе, например, дано было хорошо учиться. Ты могла и не читать по два раза, и не повторять, и на дополнительные занятия не ходить. Я тоже так учился, я так и Институт окончил. А Алина другая, у нее другие гены.
– Хочешь сказать, не твои.
Танька сложила руки на груди и смотрела насмешливым бесом. Я понимала, что сейчас она со всем свойственным ей садизмом будет подобными суждениями загонять отца в угол и доведет до истерики.
– Почему не мои… И мои тоже. Но в этом она, видимо, в маму.
– А, выходит, у нас мать тупая. Мама! Мам! – кричит она, но на кухне шумит вода, и мама, наверное, не слышит. – Ладно, я за нее скажу. Она хорошо училась в школе. Тогда у меня вопрос: в кого уродился этот тупой индивид?
Папа краснеет.
– Да что ты заладила, тупая да тупая!
– Я не тупая!!!
У меня от обиды навернулись слезы и скривилась нижняя губа. Всегда она так! Она ненавидит меня и нас всех!
– Зачем ты все это говоришь?! Как ты можешь называть сестру тупой?!
– Я не могу. Это ТЫ ее так называешь. Это ТВОИ слова, что ей не дано. А ты сам хоть понимаешь, что ты ей говоришь, какие установки в жизни ты ей даешь?!
– Какие еще установки?! – отец переходит на крик.
– Не понимаешь? Я тебе объясню, раз ты сам себя не слышишь. Ты этим своим тезисом, что ей не дано хорошо учиться, отнимаешь у нее всякую надежду на успех. Ты ей говоришь, что она не сможет потому, что ей не дано, она глуповатая, не способная чего-то добиться. Хотя это совсем не так. У всех есть шанс. А ты пораженца воспитываешь! Человека, который уже проиграл, даже не попробовав! А он и пробовать не будет потому, что ему с детства внушают, что он второго сорта. Ты заведомо занижаешь ей планку. Это отвратительно!
– Да что отвратительно-то, что я не так говорю?! И вообще, с какой стати ты мне тут будешь замечания делать?! Как мне детей воспитывать! Вот родишь своих, их и будешь учить! Мы тебя как-то воспитали, и ее воспитаем без твоих советов как-нибудь!
Я слушаю их, склонившись над тетрадкой, и не вмешиваюсь. Слезы невнятной обиды текут по щекам. Пара уже упала на лист, и несколько цифр поплыло, но мне плевать. Пусть хоть все расплывается. Я же не способная, не то, что Танька.
Между тем сестра продолжает выяснять отношения с отцом. Она уже не говорит на повышенных тонах. Теперь ее голос тихий и насмешливый.
– Меня вы воспитали? Вот как? Вы же говорили, что я – ваша большая ошибка. Так как же выходит, что ты так уверен на моем примере, что справишься со вторым ребенком?! Первый-то с брачком вышел…
– Когда это я такое говорил? Что ты врешь?! – его голос дрожит от злости и волнения.
– Говорил. И ты, и мать. Что я – ваша ошибка и оплошность, что я моральный урод, что меня надо было после выписки из роддома сразу в ведре холодной воды утопить, подушкой задушить надо было. Скажешь, что не говорили?
Она смотрит на отца с неясным мне выражением радости и торжества. Папино лицо налилось кровью. Мне страшно на них смотреть. Воздух в комнате, кажется, сейчас начнет мерцать и щелкать от повисшего напряжения. Вода на кухне затихла.
– Что это вы тут так шумно обсуждаете? – мама входит к нам, вытирая руки о фартук.
– Да вот, вечер воспоминаний. Папа не помнит, как говорилось, что меня в ведре надо было утопить потому, что я – урод. Ты-то хоть помнишь? Или у всех в этой семье память отшибло?
Мамины глаза сузились и ожесточились.
– Дима, пойдем, что ты с ней споришь, – она подходит к отцу и уводит его из комнаты. – Пойдем, черт с ней!
Танька улыбается и со смехом кричит им вдогонку, когда они уже вышли из комнаты в прихожую:
– То есть, ты тоже не помнишь, да? Странная у нас семья! Никто ничего не помнит!
Почему же никто? Я помню. Эти слова, и правда, говорились ей не раз. Эти и многие другие. Но я не подаю голоса и только молча утыкаюсь в учебник. Танька странная. Она смеется, хотя от всего этого хочется плакать. Мне ее жаль. И себя жаль еще больше. Из меня, действительно, воспитывают лузера.
А потом я стала учиться хорошо. Правда, все было не так просто и быстро, как мне бы хотелось.
#я_не_лузер
После того случая я с Танькой долго не говорила. Пока в один прекрасный момент на зимних каникулах не поссорилась с родителями. Тогда сестра неожиданно пригласила меня к себе на пару дней. Она планировала погулять по городу, сходить туда, где я никогда не была, но я так устала от скандалов и ссор, что попросила просто дать мне возможность посидеть дома. Мы смотрели фильмы, растянувшись рядом на огромной двуспальной кровати, обложившись, как игрушками, двумя ее котами и собакой.
Она разрешила мне проинспектировать содержимое ее шкафа и косметички, померить понравившиеся вещи и накраситься. Мне тогда только исполнилось четырнадцать лет, но я более крупного сложения, чем она, и потому Танины вещи были мне как раз.
Когда еда в холодильнике стала заканчиваться, мы собрались в магазин. Единственное, по сути, серьезное дело за все время моего отдыха в гостях.
На улице было уже темно, везде горела новогодняя иллюминация. И с погодой повезло. Свежий белый снег тихо похрустывал под ногами. Я почувствовала, что устала овощевать под фильмы и от тупого лежания на кровати свалялась, как старое ватное одеяло.
– Давай не сразу пойдем в магазин, а сначала погуляем немного?
Собака, которую сестра захватила с нами, нюхала свежий снег и куда-то неистово тянула нас, тоже намекая на большую прогулку, поэтому Таня согласилась.
Мы шли по улице. Машин почти не было, по тротуарам прогуливались поздние прохожие. По одному и группами, люди всех возрастов, влюбленные парочки, компании подростков, семьи с детьми. Кто-то шел в гости с подарками, кто-то запускал фейерверк в сквере. Так торжественно, празднично и весело, что в душе сама собой загоралась бенгальским огоньком маленькая радость за этот глупый мир. Мне хотелось просто идти и улыбаться, молчать и мечтать о чем-то хорошем. Неожиданно сестра прервала мои мысли:
– Я давно хочу извиниться. В праздники же принято просить прощенья. Вот и я чувствую, что должна это сделать. За те слова…
– Да знаю я. Забудь.
Конечно, я знала, что она захочет загладить вину за свои слова про дауна. Вот только я много думала и пришла к выводу, что вины-то никакой и нет.
– Я тогда слишком грубо себя повела.
– Нормально. Это ведь правда. Не то, что я даун, конечно, а другое. Ну, то, что если человеку говорить, что он слабый, он таким и будет. Если человека называть ослом, рано или поздно он скажет «иа». Поговорка такая.
– Это не просто поговорка. Ты вот знала, что если человеку в течение короткого времени, например, одного утра, несколько людей скажут, что он плохо выглядит, спросят, не болен ли он, то этот человек, действительно, почувствует себя нехорошо? Даже решит, что он приболел. Можешь в школе поставить эксперимент над кем-нибудь, если подговоришь пару человек тебе подыграть. Я так делала, это работает. Вот и тут то же. И меня это дико накаляет. Они же родители. Они должны добра желать. Поэтому я и взъелась. Ну и, пффф… – она выпустила воздух сквозь губы, будто собираясь с духом. – Прости меня, пожалуйста.
– Я тебя прощаю!
Сказав это, я мимимишно улыбнулась и, взяв ее за руку, стала раскачивать наши сцепленные ладони вперед-назад, как маленькая. Я дурачилась потому, что мне было неловко. Конечно, я давно ее простила. Папа всегда говорил, что я – очень добрый ребенок. Он, конечно, во многом не прав, но эту мою черту подметил точно.
Когда мне надоело изображать маленькую девочку, я взялась провести собаку, которая продолжала ошалело тянуть вперед, и спросила, как бы между делом:
– А ты, правда, считаешь, что я могла бы тоже хорошо учиться?
– Конечно. А почему нет?
– Ну, я так-то не очень хорошо запоминаю и вообще…
– Мозг тоже можно развить, накачать его, если тебе так понятнее. Возможно, в твоем случае просто не хватает концентрации внимания. Вот о чем ты на уроках думаешь?
Я ответила честно, хотя и понимала, что это прозвучит довольно забавно:
– Блин, я на уроках есть хочу. Вот правда. Столько занятий просто…
– А на большой перемене кормят в столовке?
– Ага, только вот там много неблагополучных всяких питается, а мне родители на пирожки денег дают.
– Понятно. Потому и задница в четырнадцать лет, как у меня в двадцать четыре.
Я сильно пихнула ее локтем под ребра:
– Слышь?!
Она слегка отшатнулась от моего тычка, но тут же улыбнулась и, пихнув в ответ, усадила меня в сугроб на обочине дорожки.
– На правду не обижаются! Сама джинсы мои мерила, еле влезла!
Я уж подумала на нее все-таки обидеться, но Танька протянула мне руку, помогая встать. Затем встала над моим отпечатком в снегу.
– Полюбуйся, какой слепок. Очаровательные булки. Мне кажется, или у меня меньше?
– Проверь!
Я толкнула ее в тот же сугроб, но она упала боком, поэтому сравнить отпечатки точно не получилось. Но мы все равно смеялись. Танькина собачка, чувствуя общее настроение, скулила, лаяла и подскакивала вверх, как цирковая.