С социально-психологической точки зрения алкоголь выступает в качестве своего рода коммуникативного средства для поддержания общения, налаживания контактов между людьми, соблюдения традиционных межличностных связей в случаях его разумного потребления. При этом, как подчеркивает Кант, имеет значение и вид алкогольного напитка. «Всякое тихое одурманивание, т. е. такое, которое не вносит оживления в общество и не содействует обмену мыслями, имеет в себе нечто позорное; таково опьянение опиумом и водкой. Вино и пиво, из которых первое только возбуждает, а второе только питательно и подобно пище сытно, не мешает общительности; все же между ними разница: пиво более располагает к мечтательной замкнутости и часто ведет к грубости, а пирушка с вином возбуждает шумное веселье и остроумные разговоры» [13, т. 6, c. 405–406]. Напротив, алкоголь становится источником обострения бытовой обстановки, выяснения отношений между людьми, проявления явно выраженной антипатии и враждебности при его злоупотреблении. В этой связи Кант отмечает: «Невоздержанность в употреблении [алкогольных] напитков в компании, доходящая до одурения, несомненно, есть невежливость не только по отношению к обществу, в котором находится пьющий, но и по отношению к самому себе, если он встает из-за стола шатаясь, по крайней мере идет нетвердым шагом, или только заговаривается. Но можно многое сказать для смягчения о таком проступке, так как границу самообладания очень легко не заметить и переступить; ведь хозяин желает, чтобы благодаря этому акту общительности гость вставал из-за стола вполне удовлетворенный» [13, т. 6, c. 406].
В основе социально-экономических детерминант распространения пьянства и алкоголизма лежит прежде всего проблема получения прибыли от ведения хозяйственной деятельности, и, соответственно, наиболее откровенный и разрушительный характер это явление получает в условиях капиталистического способа производства. Об этом весьма убедительно в свое время писал К. Маркс, раскрывая внутренние, невидимые «пружины» действия капиталистических экономических процессов. Среди наиболее распространенных предметов потребления в условиях буржуазного общества, по его мнению, наряду с хлопком и картофелем, называется и водка, хотя она, «если ее употреблять в качестве пищевого продукта, является, по общему признанию, отравой». Отвечая на вопрос: почему хлопок, картофель и водка являются краеугольным камнем буржуазного общества, – Маркс раскрывает не только экономические причины, но и социальные последствия такого порядка вещей:
«Потому, что их производство требует наименьшего труда, и они имеют, вследствие этого, наименьшую цену. А почему минимум цены обусловливает максимум потребления? Уж не вследствие ли абсолютной, внутренне присущей этим предметам полезности, их полезности в смысле способности наилучшим образом удовлетворять потребности рабочего как человека, а не человека как рабочего? Нет, это происходит потому, что в обществе, основанном на нищете, самые нищенские продукты имеют роковое преимущество служить для потребления самых широких масс» [14, т. 3, с 28].
Следовательно, водка в экономическом плане выступает, с одной стороны, как весьма дешевый продукт, не требующий на свое производства больших материальных затрат, с другой – как средство для выжимания максимальной прибыли при ее производстве и продаже. В социальном плане это выливается в обогащение одних слоев населения и обнищание других, что по логике вещей должно вести к обострению социальной обстановки, но в силу специфики водки как одного из популярных и распространенных одурманивающих средств дает, как правило, противоположный эффект – может способствовать снижению остроты социальных конфликтов за счет ложного представления о безмятежности под воздействием алкогольного дурмана, а также за счет ловкого манипулирования массовым сознанием со стороны власть предержащих и социально-имущественных слоев.
В условиях транзитивного общества феномен пьянства и алкоголизма не только получает реальные возможности для своего распространения, но и выступает в качестве одного из основных дестабилизирующих факторов, который, на первый взгляд, может казаться незаметным и безобидным, но и по своей скрытой разрушительной силе способен нанести значительный урон социальной системе в целом.
Исторически случилось так, что водка, рост масштабов ее производства и потребления по существу «взорвали» достаточно размеренный ход жизни в средневековом обществе, расшатали его вполне устойчивые консервативные устои. Как пишет в этой связи В. В. Похлебкин: «Одной из заметных особенностей водки как продукта и товара было то, что она разлагающе воздействовала на старое, пронизанное древними традициями, замкнутое общество средних веков. Она разрушала одним ударом как социальные, так и старые культурные, нравственные, идеологические табу. В этом отношении водка подействовала как атомный взрыв в патриархальной устойчивой тишине. Вот почему последствия появления водки особенно легко различимы в социальной и культурной областях, причем все они отражаются в документах эпохи – от юридических актов до художественной литературы» [15]. Об этом свидетельствуют как количественный рост пьянства, его весьма заметное распространение в городской среде, использование водки для порабощения коренных северных народов, создание особых питейных заведений, так и существенные изменения идейно-нравственного и социально-имущественного характера в системе общественных отношений. В этой связи следует сказать:
во-первых, о «появлении нового типа «предерзостных» людей, свободных от пут средневековой морали и традиций. Эти люди быстро пополняли собой новый социальный слой городского люмпен-пролетариата, или, по терминологии того времени, «посадской голытьбы», всегда полуголодной, злобной, жестокой, циничной, не связанной никакими нормами толпы, энергию которой можно было направить по любому руслу за… ведро водки». Во-вторых, чрезмерное потребление водки явилось причиной роста нищенских слоев в городах «Нищенство рекрутировалось, с одной стороны, из членов семей разорившихся «питухов» всех сословий, и с другой – из менее активной части спившейся «посадской голытьбы». Именно резкий скачок в численности нищенства, в контрастной диспропорции к обычному процессу, порождаемому естественными экономическими факторами – неурожаями, классовой дифференциацией и т. п., указывает на то, что в появлении нищенства приняла участие на сей раз водка, причем не только прямое, но и косвенное (например, резкое увеличение числа городских пожаров и полное выгорание некоторых городов и сел)» [15].
На современном этапе, когда отчетливо наблюдается ситуация социальной транзитивности, феномен пьянства и алкоголизма, исподволь проявляя свой негативный социально-психологический потенциал, постепенно расшатывая общественные устои, могут стать тем незаметным, но по существу решающим рычагом, приводящим к дестабилизации и разрушению социальной системы. Это обусловлено прежде всего природой капиталистической системы хозяйствования, которая резко обнажает социально-классовые, социально-имущественные противоречия, и в их ряду чрезвычайно неприглядным, опасным и пагубным для жизни и здоровья человека выступает алкоголь во всевозможных его разновидностях.
В духовно-нравственном отношении развитие капиталистической общественно-экономической формации сопряжено с падением нравов, деградацией человеческой сущности. Сама природа капитализма с его важнейшими атрибутами: частной собственностью, деньгами, эксплуатацией, конкуренцией и т. п. – подавляет и извращает собственно человеческое в человеке, способствует превращению человека в средство, инструмент, вещь, дегуманизирует взаимоотношения между людьми. «Собственность – природное, бездушное начало, противостоящее человеческому, духовному началу, – возводится благодаря этому на трон, и, в конечном счете, чтобы завершить это отчуждение, деньги – отчужденная, пустая абстракция собственности, – делаются властелином мира. Человек перестал быть рабом человека и стал рабом вещи; извращение человеческих отношений завершено; рабство современного торгашеского мира – усовершенствованная, законченная, универсальная продажность» [14, т. 1, с. 604–605]. Наглядным подтверждением этому может служить и то, что зачастую используется бутылка водки в качестве свое образной расчетной единицы в осуществлении определенных товарно-денежных отно шений, и то, что чрезмерно пьющий человек становится по существу рабом бутылки водки, попадает в особую форму рабской зависимости – алкогольную.
Таким образом, в современном мире, наряду с масштабными трансформациями, связанными с распространением новейших информационных технологий, происходит угрожающее наращивание кризисных явлений в социальной жизни. Череда кризисов экономического, политического, экологического характера негативным образом сказывается на морально-психологическом состоянии людей, на процессе духовно-культурного развития человека и общества. Причем масштабы и темпы распространения моральных деформаций, бездуховности и нецивилизованности в человеческих взаимоотношениях катастрофически нарастают, что позволяет говорить о наличии затяжного духовного кризиса как такового. Негативные последствия нестабильности общественных отношений, ограниченности и неразвитости духовных потребностей и нравственных чувств людей, различного рода моральных деформаций наиболее отчетливо проявляются в различных социальных девиациях. В условиях социальной транзитивности получают значительное распространение такие девиации, как пьянство и алкоголизм, наркомания, проституция, преступность, торговля людьми, социальное сиротство и др. Все это убедительно свидетельствует о наличии кризисных явлений в социально-нравственной сфере современного белорусского общества и, соответственно, такое положение дел необходимо оценивать как серьезную внутреннюю угрозу национальной безопасности, которая носит скрытый характер, но по своей разрушительной силе может привести к весьма тяжелым социальным последствиям.
1.2. Молодое поколение как субъект выражения требований социального времени
Основные надежды и чаяния на улучшение жизни, прогресс и развитие, как правило, связываются с молодежью. От молодежи многого ждут, и многое действительно делается для облегчения и изменения ее социально-экономического и социально-культурного положения. Однако далеко не всегда эти надежды сбываются. Молодежь как была, так и остается наиболее проблемной частью населения любого общества, как в социально-экономическом, так и в социально-правовом плане. Ведь сама по себе молодость не обеспечивает ни профессионализм, ни нравственно-политическую позицию вступающих в самостоятельную жизнь поколений, ни их социальный статус и экономическое положение. Молодежь и ее жизненные проблемы во многом определяются социально-демографическим, социально-культурным, социально-экономическим и другим развитием всего общества, и эти проблемы имеют весьма многообразный и далеко не явный характер.
Со временем меняется не только социально-демографическая ситуация в обществе, но и само общество, его ценности, идеалы, нормы, образ жизни, традиции и привычки, стереотипы мышления, характер сознания и самосознания. В силу этого молодежь одного поколения существенно отличается от молодежи других поколений. Это, по существу, различная молодежь как социально-культурная группа населения. Так, молодежь эпохи коллективизации и индустриализации страны, довоенная и послевоенная молодежь, молодежь так называемой «хрущевской оттепели» и «брежневского застоя», «горбачевской перестройки» и молодежь постсоветского периода общественного развития существенно отличаются друг от друга. Они различаются по своим ценностным ориентациям, социальной активности, вере в «счастливое» настоящее и «светлое будущее», социальным и духовным потребностям, способам жизнедеятельности в целом. Эти отличия достаточно четко проявляются между представителями различных поколений, отцов и детей и служат основой так называемого конфликта поколений. Представители одного поколения с полным на то основанием могут заявить представителям других поколений, что они в молодости были совершенно иными, да и нравы в обществе тогда царили совершенно иные, чем сейчас.
Отмечая эту социально-культурную особенность различных поколений, известный немецкий социолог Г. Зиммель полагал, что жизнь человека неизбежно облекается в ту или иную социально-культурную форму, выражающую суть определенной исторической эпохи. Как только жизнь, считал он, возвысилась над чисто животным состоянием до некоторой духовности, а дух в свою очередь поднялся до состояния культуры, в ней обнаруживается внутренний конфликт, нарастание и разрешение которого есть путь обновления всей культуры. Каждая культура принимает те или иные формы, в которые облекается жизнь и без которых немыслимо какое-либо духовное бытие. Эти формы претендуют на длительность, даже более того, на вневременность. «Но сама жизнь стремится неустанно вперед, ее бесконечная ритмика в каждом новом содержании созданных ею форм вступает в контраст с постоянством ее бытия или вневременностью ее значения» [1, c. 12].
Изменчивость культурных явлений и даже целого культурного стиля, считал Г. Зиммель, есть результат бесконечной плодовитости жизни. «Моралисты, ценители старого доброго времени, люди строгого чувства, стиля совершенно правы, жалуясь на все растущую «бесформенность» современной жизни. Но они обыкновенно не замечают того, что происходит не только отмирание традиционных форм и что причиной смены этих форм является положительный инстинкт жизни. Для каждой эпохи характерна центральная идея, являющаяся «властителем душ» [1, c. 17]. А это в свою очередь позволяет рассматривать молодежь в качестве субъекта выражения требований социального времени. Молодежь не свободна в своем жизненном выборе, и перед каждым поколением молодежи стоят присущие для его времени проблемы: экономические, политические, правовые, педагогические и другие. Характер этих проблем, решаемых различными поколениями, совершенно иной. Они ставят перед собой различные цели и задачи, их жизненный успех определяется в соответствии с различными критериями, одни и те же витальные и другие потребности удовлетворяются ими по-разному и с помощью различных средств. И различия эти особенно отчетливо проявляются на расстоянии или в различные исторические эпохи.
Однако вполне зримы эти различия и при жизни поколений, живущих в одну и ту же эпоху, например, между отцами и детьми. Речь в данном случае идет об особой молодежной субкультуре и субкультуре других поколений в рамках культуры одного и того же общества, одной и той же исторической эпохи. При этом ни о какой полной преемственности между этими субкультурами не может быть и речи. Для каждой субкультуры существуют свои ценности и социальные нормы, свои музыкальные и другие предпочтения, своя манера поведения и свой образ жизни, свои знания и опыт. И наивно полагать, что эти знания и опыт обретаются только благодаря заимствованию у старших. Умения пользоваться мобильным телефоном, компьютером, современными информационными технологиями родители чаще всего обретают благодаря помощи своих детей, а не наоборот. Уже маленькие дети во многих отношениях оказываются более «продвинутыми», чем их родители. Они просто «смотрят» на мир с позиции своего времени и не отягощены грузом прошлого. Их историческая память в данном случае может не только быть не развитой, но и вовсе отсутствовать. А это в свою очередь служит основанием для постепенного изменения самосознания народа и его культуры в целом. Народ в таком случае может потерять не только свой язык, свои традиции, но и свою культуру в целом, приобщаясь к ценностям других культур. Ответ на поставленный еще И. Кантом вопрос: «Кто «Я»; «Что «Я» могу и на что смею надеяться?» – зависит от моего самосознания как представителя определенной общности. Принципиально важен он применительно к формированию самосознания молодежи, поскольку в нем содержится облик будущего страны.